– Да нет, никто так не считает, – сказала она, все еще глядя на меня с изумлением. – Все играли там в детстве.
Я вспомнил большую кучу сгнивших одеял и окурки на полу.
– Слушайте, – сказал Зак. – У меня есть план...
– Но зачем? Зачем он его построил?
– Не знаю.
– А почему вы назвали это Волшебным Замком?
– Так. Забудь об этом, – я видел, что она нетерпеливо оглядывает бар, словно надеясь найти кого-то, кто ей об этом расскажет.
– Вы должны узнать о моих пла...
– Ладно, я спрошу кого-нибудь еще.
– Я хочу...
– Просто забудь об этом, – сказал я. – Забудь, что я сказал. А сейчас я иду домой. У меня появилась идея.
Рядом возник бармен.
– Это важный тип, – он положил мне руку на плечо. – Пишет книгу. Писатель.
– Да. Думаю, я скоро напишу кое-что, что многих здесь удивит.
* * *
– Я думал, мы сегодня увидимся в церкви, – сказал Дуэйн. На нем был двубортный пиджак, в котором он ходил в церковь как минимум лет десять. Но новые веяния коснулись и его – под пиджаком была белая рубашка с открытым воротом; может быть, ее купила Алисон. – Хочешь? Тута ведь сегодня выходная, – он махнул рукой в сторону месива, булькающего на плите. Что-то вроде свинины с бобами и томатным соусом. Это, как и беспорядок на кухне, тоже вызвало бы недовольство его матери – она всегда готовила гигантские обеды из мяса и хрустящей поджаренной картошки. Я отрицательно покачал головой, тогда он сказал. – Тебе надо сходить в церковь, Майлс. Неважно, во что ты веришь, но тут надо это делать.
– Дуэйн, это было бы лицемерием. Твоя дочь часто туда ходит?
– Иногда. Боюсь, у нее остается мало времени для себя, поэтому я позволяю ей поспать по воскресеньям. Или провести пару часов с подругой.
– Как сейчас?
– Как сейчас. Так, во всяком случае, она говорит. Если только можно верить женщинам. А что?
– Так просто.
– Она часто уходит к друзьям, кто бы там они ни были.
Тут я заметил необычное – что через час после службы Дуэйн все еще не снял свой костюм. И он не работает, а сидит за столом в кухне.
– И сегодня тебе особенно нужно был прийти.
– Почему?
– Что ты думаешь о пасторе Бертильсоне?
– Потом расскажу. А что?
Дуэйн явно чувствовал себя очень неуютно. На ногах у него были тяжелые черные туфли, старательно вычищенные.
– Я знаю, ты всегда его не любил. Он тебя доставал, когда вы с Джоан поженились. Не думаю, что нужно было напоминать тебе о прошлом, пусть и для твоего же блага. Со мной он ни о чем таком не говорил.
Я надеялся, что его дочь не станет расспрашивать его про Волшебный Замок, и думал, как бы потактичнее сообщить ему, что я открыл ей его тщательно оберегаемую тайну.
Но тут он взял быка за рога:
– Так вот, он сегодня говорил о тебе. В проповеди.
– Обо мне?
– Ну, он тебя не называл, но все было понятно. Тебя ведь здесь давно знают.
– Значит, мне здесь уже посвящают проповеди? Какой успех!
– Лучше было бы, если бы ты пришел. Видишь ли, в таком маленьком городке, когда что-нибудь случится, начинаются толки. То, что сделали с этими двумя девочками, это ужасно, Майлс. Этого мерзавца надо убить, как собаку. И мы ведь знаем, что никто из нас не делал этого, – он поерзал на стуле. – Я не хочу сказать ничего такого, но лучше тебе не встречаться с Полом Кантом. Пойми меня правильно.
– Ты о чем, Дуэйн?
– Просто учти, что я сказал. Пол в детстве мог быть хорошим парнем, но ты ведь с тех пор его не знал. И даже тогда – ты ведь приезжал сюда только на каникулы.
– Черт с ним. Лучше скажи, о чем там говорил Бертильсон.
– Ну, он говорил о том, что некоторые...
– То есть я.
– ...что некоторые выходят за общепринятые рамки. Говорил, как это опасно в час бедствий, когда все должны собраться вместе.
– Он больше виновен в этом, чем я. А теперь скажи, в каком преступлении обвиняется Пол Кант.
К моему удивлению, Дуэйн покраснел и перевел глаза на кастрюлю, кипящую на плите.
– Ну это не совсем преступление, не то, что обычно так называют.
– Он вышел за общепринятые рамки. Понятно. Тем более у меня есть основания повидаться с ним.
Мы посмотрели друг на друга. Дуэйн явно не был уверен в собственной правоте и хотел быстрее переменить тему. Я вспомнил идею, которая пришла мне в голову у Фрибо после упоминания о Волшебном Замке.
– Может, поговорим о чем-нибудь другом?
– Да-да, – Дуэйн явно испытал облегчение. – Пива хочешь?
– Пока нет. Скажи, что стало с обстановкой из бабушкиного дома? Мебель, старые фотографии?
– Дай подумать. Мебель я снес в подвал. Выкинуть или продать было жалко. А фотографии в сундуке в старой спальне, – это была комната на первом этаже, где спали когда-то дед с бабушкой.
– Ладно, Дуэйн, – сказал я. – Только не удивляйся.
Показания Дуэйна Апдаля 17 июля
Так он и сказал перед тем, как начались по-настоящему странные дела. “Не удивляйся”. Потом он помчался в старый дом, будто у него в штанах зажгли ракету. К тому же он был пьян в воскресенье утром. После я узнал от дочки, что он все утро просидел у Фрибо, на Мейн-стрит. Знаете? Сидел там и болтал с Заком. Забавно, если учесть, что он хотел сделать с этим Заком потом. Может, он хотел его испытать. Может, он собирался так же поступить и с Полом Кантом. Какая ему разница? Но о том деле с Кантом я ничего толком не знаю, как и все.
* * *
Сундук я нашел сразу. Вообще-то я знал, где он стоит, как только Дуэйн упомянул о нем. Это был старинный норвежский матросский сундучок, окованный медью, который привез в Америку отец Эйнара Апдаля. Там умещалось все его имущество – в пространстве, вмещающем четыре электрических пишущих машинки. Сундучок был украшен резьбой – ветки и листья. Но он был еще и заперт, и я не хотел идти назад к Дуэйну и искать ключ. Я выскочил во двор в поисках чего-нибудь тяжелого. Гараж. Там пахло как в могиле – сырой землей, ржавчиной, жуками. Я помнил, что на стенке висели инструменты. Среди лопат и топоров я отыскал старый лом и вернулся с ним в спальню.
Конец лома точно вошел в зазор между замком и сундучком; я надавил и услышал треск дерева. На второй раз замок подался, и я упал на колени, чувствуя приступ боли в перевязанной руке. Здоровой рукой я вытащил замок и открыл сундук. Внутри в беспорядке лежали фотографии в рамках и без. Запутавшись в обилии квадратных лиц Дуэйна, моих мальчишеских вихров и зубастых улыбок семьи Апдалей (выставка достижений зубной техники), я вывалил все содержимое на ковер.
Она смотрела на меня с расстояния четырех футов. Кто-то вынул ее из рамки, но она была здесь, мы были здесь, увиденные дядей Джилбертом так, как видели нас все – похожими больше, чем две капли крови в одной струйке, смеющимися и державшимися за руки в тот летний день 55-го.
Если бы я уже не стоял на коленях, я встал бы сейчас, увидев это лицо. Меня как будто двинули в живот тем самым ломом. Ведь если мы оба были тогда молодыми, невинными и любящими, то что сказать о ней? Она сияла, затмевая мое смышленое лицо юного воришки, она присутствовала в ином плане бытия, где дух неотделим от плоти. От созерцания ее лица я, казалось, воспарил. Мои колени не касались ковра.
Еще раз я понял, что каким-то волшебством неразрывно связан с ней. Что всю жизнь с момента нашей последней встречи пытался отыскать ее вновь. Ее мать в шоке вернулась в Сан-Франциско; когда я украл машину и врезался в дерево футах в сорока от вершины холма с итальянским пейзажем, мои родители определили меня в закрытую школу в Майами, похожую на тюрьму. Она была далеко; мы расстались, но, как я твердо верил, не навсегда.
* * *
После бесконечных минут созерцания я лег на спину. Пот стекал у меня по вискам. Затылок покоился на скомканных фотографиях и щепках норвежского дерева. Я знал, что увижу ее, что она вернется. Поэтому я и был здесь, в бабушкином доме – книга всего лишь предлог. Я никогда не закончу свою диссертацию. Она этого не допустит. Теперь, когда я здесь, я должен подготовиться к ее встрече. И странное письмо было частью этой подготовки, частью обряда вызывания духа.
* * *
Я подумал, что нахожусь на конечном этапе моего превращения, начавшегося, когда я разбил руку о крышу машины и почувствовал, что ко мне возвращается ощущение свободы. Реальность не очевидна, она прорывается сквозь реальность мнимую, как удар кулака. Мнимая реальность – просто случайное сочетание молекул. Она всегда знала это, и я теперь, лежа на ковре среди бумаги и дерева, тоже это знал. Потолок надо мной растворился в белом бездонном небе. Я подумал о Заке и улыбнулся. Бедный безвредный дурачок! Когда я в следующий раз увижу во сне синий туман, я поплыву в нем не один. Алисон будет со мной.
Этот образ тоже вошел в общее чувство – как моя пораненная рука, как неудобное положение головы, как Зак, как кража книжки “Волшебный сон”. Развязка наступит двадцать первого. С этой уверенностью я заснул или впал в забытье.
* * *
Пробудился я, полный энергии. У меня был план, который я считал необходимым воплотить в жизнь. Нужно готовиться. У меня еще почти три недели. Времени больше чем достаточно.
Я вытащил из рамки подходящую по размеру фотографию и вставил вместо нее наш с Алисон портрет. Другую фотографию я разорвал пополам, потом еще пополам. Клочки я бросил на пол.
После этого я оглядел комнату. Большую часть мебели придется убрать и заменить тем, что окружало Алисон. Я должен воссоздать комнату такой, какой она была двадцать лет назад. Офисная мебель Дуэйна отправится в подвал. Я не был уверен, что смогу стащить тяжелые предметы по ступенькам, но у меня не было выбора.
Как и в доме Дуэйна, двери в подвал открывались наружу, но я едва не надорвался, открывая их – время сцементировало их створки вместе. Ступеньки выглядели устрашающе. Я поставил ногу на первую, пробуя вес, и слежавшаяся земля выдержала. Шаг, второй... потом я пошел менее осторожно, и тут же очередная ступенька подалась, и я проскользил три-четыре фута вниз. Кое-как утвердившись, я подтянулся вверх и открыл вторую створку двери. Теперь свет осветил почти весь подвал, и я увидел чудесную старую мебель, сваленную в нем грудами. В подвале, как и в гараже Дуэйна, пахло могилой. Я начал потихоньку подтягивать мебель моей бабушки к выходу и оттуда наверх.
* * *
Я работал, пока не почувствовал, что ноги у меня подкашиваются, а одежда покрылась коркой грязи. В подвале оказалось больше мебели, чем я думал, и вся она могла пригодиться. Я выполз наверх и сделал сандвич из субботних запасов. Потом умылся и протер теплой водой то, что уже стояло перед домом. Я помнил каждый предмет и помнил, как они располагались в комнате двадцать лет назад. Каждого из них она касалась рукой.
Когда начало смеркаться, я вытащил из подвала все. Обивка кое-где порвалась, но дерево блестело, как новое. Даже на лугу перед домом эта мебель смотрелась магически – старые вещи, сработанные с душой, без казенщины. От одного их вида хотелось плакать. Они несли в себе прошлое, они хранили историю моей семьи в Америке и как она были прочными и правильными.
Не то что мебель Дуэйна – та и в комнате, и на лужайке выглядела глупой, легковесной, ущербной. В ней полностью отсутствовала душа.
Я зря начал с самых легких предметов – ужасающих картин, ламп и кресел. Под одной из ламп я нашел две долларовых купюры.
В других обстоятельствах я бы восхитился, но сейчас мне было не до того. Тяжелые диваны и два кресла мне пришлось вытаскивать сильно уставшим и почти в полной темноте. Земляные ступени, уже превратившиеся в обычную насыпь, тонули во мраке, освещаемом только зыбким светом лампочки с крыльца. Первое кресло я поднял на руках и сбежал с ним вниз, но со вторым этот номер не прошел.
Я споткнулся и упал вниз, причем приземлился прямо в кресло, но, к сожалению, не той стороной. Левую ногу пронзила резкая боль. Но сломалась не она, а одна из ножек кресла, торчавшая из ткани, как гнилой зуб. Выругавшись, я оторвал ее и швырнул в угол.
Диваны я просто столкнул вниз. Первый из них тяжело шмякнулся о дно подвала, и я, удовлетворенно вздохнув, уже взялся за второй, когда мне в спину уперся луч фонарика.
– Черт возьми, Майлс, – сказал Дуэйн. Луч ощупал мое лицо, потом переместился на дверь подвала.
– Ты и без фонарика мог бы узнать, что это я.
– Нет, я узнал бы тебя даже темной ночью, – он выключил фонарик и подошел. Лицо его было разъяренным.
– Черт тебя побери! Зачем ты только приехал? Чертов ублюдок, что ты наделал?
– Слушай, я знаю, все это кажется странным... – начал я, осознавая, что мой гнев в любом случае – детские игры в сравнении с его. Лицо Дуэйна, казалось, раздулось вдвое.
– Так ты думаешь, что это кажется странным? Теперь ты послушай. Если уж тебе приспичило рассказывать всем про этот чертов дом, то зачем говорить об этом моей дочери?
Я молчал.
Он какое-то время смотрел на меня, потом повернулся и изо всех сил ударил кулаком по перилам крыльца.
Тут я и начал беспокоиться.
– Не хочешь отвечать? Ты дерьмо, Майлс. Все уже забыли об этом доме. Алисон никогда бы ничего не узнала, эта дрянь рухнула бы прежде чем она вырастет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33