Он беспокоится о тебе, но он не сказал, что любит тебя. Это большая разница».
«Заткнись», — скомандовала Поппи своему внутреннему голосу. Вслух же она произнесла:
Почему Фил не должен знать о твоем приходе?
Джеймс бросил ветровку в кресло и сел на край кровати Поппи.
Понимаешь, я просто не хочу, чтобы нас прервали, — сказал он, словно извиняясь. — Как боли, npошли?
Прошли, — ответила Поппи. — Разве это не удивительно? Прошлой ночью они даже не разбудили меня, как обычно. И еще кое-что. Мне кажется, я… я начинаю читать чужие мысли.
Джеймс улыбнулся, совсем чуть-чуть, уголками губ.
Это хорошо, а то я волновался.
Он поднялся, чтобы включить музыкальный центр.
Я боялся, что вчера ты получила мало крови, — тихо сказал Джеймс. — Сегодня ты должна получить больше, в я тоже.
Поппи почувствовала внутренний трепет. Ее решимость испарилась, она по-прежнему боялась, но теперь уже последствий того, что они делают. Ее пугали изменения, которые происходили в ней самой.
Единственное, чего я не понимаю, почему ты не делал этого раньше, — она легко произнесла эти слова, но, выговорив их, осознала, что вопрос этот важный.
— Я хочу сказать, ты ведь делал это с Микаэлой и другими девушками, да?
Джеймс отвел взгляд, но ответил не раздумывая:
Я не обменивался с ними кровью, хотя и пил их кровь.
Но не мою.
Да, это так. Как тебе это объяснить?
Он взглянул на нее.
— Дело в том, Поппи, что кровь можно пить по-разному. Мы делаем это только, чтобы не умереть от голода. Так гласит Закон, и Старейшины строго следят за его соблюдением. При этом полагается испытывать только удовольствие от охоты. И это все, что я чувствовал… раньше.
Поппи кивнула, хотя и осталась недовольна этим ответом. Она не отважилась спросить, кто такие Старейшины.
Кроме того, это очень опасно. Если это делать с ненавистью, то можно убить человека.
Поппи стало почти смешно.
Ты не способен на убийство.
Джеймс пристально посмотрел на нее. На улице было облачно, и по комнате разливался тусклый белесый свет. Джеймс казался необычайно бледным, его глаза вновь приобрели серебристый оттенок.
— Я убил, — мрачно, без всякого выражения сказал Джеймс — Я убил человека. Мы не обменялись кровью, и этот человек не смог стать вампиром.
ГЛАВА 7
— Когда у тебя должна была быть причина, по которой ты этого не сделал, — просто сказала Поппи.
Джеймс так посмотрел на нее, что она вздрогнула.
— Я знаю тебя.
Она знала и понимала его, как никого на свете.
Джеймс отвел глаза.
— У меня не было причины, но были… смягчающие обстоятельства. Можно сказать, меня принудили. Но меня до сих пор мучают кошмары.
Джеймс казался печальным и усталым.
«Это царство одиночества, и оно полно тайн, — подумала Попп». — И Джеймс должен был хранить самый страшный секрет, хранить от всех, даже от нее».
— Это ужасно! — воскликнула Поппи, совершенно забыв о том, что их могут услышать. — Я хочу сказать, это ужасно: всю жизнь держать это в себе, никому не открыться, все время притворяться…
— Поппи! — Джеймс вздрогнул от охватившего его волнения. — Не надо…
— Не надо тебя жалеть? Он покачал головой.
— Раньше меня никто не понимал. Немного помолчав, он добавил:
— Как ты можешь волноваться за меня, когда с тобой самой случилось несчастье?
— Думаю, потому что ты мне не безразличен.
— А я думаю, что по этой же причине я обращался с тобой иначе, чем с Микаэлой или Жаклин.
Поппи смотрела на безукоризненные черты его лица, на шелковистые волны каштановых волос… и у нее перехватило дыхание. Скажи: «Я люблю тебя», беззвучно попросила она. «Скажи!»
Но пока их ничто не связывало. И Джеймс не подал виду, что понял ее. Он вдруг стал резким и деловитым.
— Нам лучше начать сейчас же, — сказал он, поднялся и задернул занавески. — Дневной свет уменьшает силу вампиров.
Поппи воспользовалась паузой, чтобы подойти к музыкальному центру. Звучала как раз голландская застольная песня. Под эту музыку, пожалуй, смогли бы плясать нидерландские шкиперы, но ее вряд ли можно было назвать романтичной. Поппи нажала на кнопку, и пространство комнаты заполнила печальная португальская мелодия.
Она задернула легкий полог кровати, и они с Джеймсом оказались в собственном маленьком мире, сумрачном и уединенном.
— Я готова, — тихо сказала она, и Джеймс наклонился к ней.
Даже в полутьме она чувствовала гипнотизирующее воздействие его глаз. Они казались окнами в другой мир, далекий и волшебный. «Мир ночных людей», — подумала она, и подняла подбородок, когда Джеймс заключил ее в свои объятия. В этот раз она ждала прикосновения его клыков, и оно показалось даже приятным. Но лучше всего было то, что их мысли снова слились в немой беседе. Чувство единения, целостности пронизывало ее подобно звездному свету. Она снова чувствовала, как они проникают друг в друга, сливаются воедино, растворяются… Она чувствовала, как ее пульс бьется в нем.
Ближе, ближе… И тут она почувствовала, что ее отталкивают.
Джеймс? Что случилось?
Ничего, ответил он, но Поппи чувствовала, что это неправда. Он пытался ослабить крепнущую между ними связь. Но почему?
Поппи, я ни к чему не хочу тебя принуждать. То, что мы чувствуем, — искусственно…
Искусственно? Это самое подлинное чувство, которое она когда-либо испытывала. Оно более настоящее, чем сама реальность. Она почувствовала ярость на Джеймса и обиду за то, что он лишил ее радости.
Я не это имел в виду, ответил он, и в его мыслях было столько отчаяния. Просто ты не можешь устоять перед кровной связью, и не смогла бы, даже если бы ненавидела меня. Это нечестно…
Поппи нисколько не волновало, честно это или нет. Если не можешь сопротивляться, зачем тогда это делать? ликующе спросила она.
Они теснее прильнули друг к другу, и их захватила волна чистой звенящей радости.
«Кровные узы, — думала Поппи, когда Джеймс наконец поднял голову. — Теперь не имеет значения, если он так и не скажет, что любит меня, теперь мы связаны узами, крепче которых нет». И сейчас она укрепит эту связь, принимая его кровь. «Попробуй, воспротивься этому», — подумала она… и смех Джеймса застал ее врасплох.
— Снова читаешь мои мысли?
— И не только. Ты строишь планы, и у тебя это хорошо получается. Ты будешь сильным телепатом.
Любопытно… Но сейчас Поппи отнюдь не чувствовала себя сильной. Она была слабой, как котенок. Как увядающий цветок. Сейчас ей нужно было…
— Я знаю, — прошептал Джеймс. Поддерживая ее, он уже подносил руку к губам. Поппи жестом остановила его.
— Джеймс, сколько раз нам нужно сделать это до того, как я изменюсь?
— Я думаю, еще раз, — тихо ответил Джеймс. — В этот раз я получил много крови и хочу, чтобы ты сде-аала то же самое. В следующий раз…
«Я умру, — подумала Поппи. — Что ж, по крайней мере, я знаю, сколько мне, смертной, отпущено».
Губы Джеймса раздвинулись и обнажили длинные тонкие клыки, которыми он пронзил свое запястье. В этом его движении было что-то змеиное. По руке потекла кровь, она была цвета сиропа в банке с консервированными вишнями.
Едва Поппи склонилась к запястью Джеймса, как в дверь постучали.
Поппи и Джеймс застыли, охваченные чувством вины. Застигнутая врасплох, Полли, казалось, не способна была пальцем пошевелить. В ее мозгу билась только одна мысль: Господи, сделай так, чтобы это был не Фил…
…Фил.
Просовывая голову в открытую дверь, Фил начал было:
— Поппи, ты проснулась? Мама сказала…
Вдруг он замолчал и бросился к выключателю. Свет обнажил всюдсомнату, не оставив ни одного укромного уголка.
Поппи была в ужасе. Фил смотрел на нее сквозь воздушную ткань полога. Поппи глядела на него.
— Что здесь происходит? — раздельно произнес он, и его голос мог бы обеспечить ему главную роль в фильме «Десять заповедей».
Поппи не успела слова сказать, как он наклонился и схватил Джеймса за руку.
— Не надо, Фил, — сказала Поппи, — не будь идиотом.
— У нас был уговор, — прошипел Фил, — и ты его нарушил.
Теперь Джеймс так же яростно схватил Фила за руку. Казалось, они вот-вот подерутся.
О Господи, если бы она сейчас была способна нор5-мально соображать! Поппи чувствовала себя такой беспомощной.
— Ты ничего не понимаешь, — сказал Джеймс, стиснув зубы.
— Ничего не понимаю? Я захожу и застаю вас в кровати с задернутым пологом, и ты мне заявляешь, что я чего-то не понимаю?
Джеймс слегка встряхнул Фила за плечи, затратив минимум усилий, но голова Фила качнулась из стороны в сторону, а шея хрустнула. Поппи поняла, что сейчас Джеймс вряд ли способен рассуждать здраво. Перед глазами всплыл образ завязанной в узел металлической ножки стула, и она решила, что настало время вмешаться.
— Отпусти его, — сказала она, вставая с кровати, и бросилась к ним, чтобы успеть схватить за руку любого из них. — Хватит, мальчики! — в отчаянии прошептала она. — Фил, я знаю, ты этому не поверишь, но он пытается мне помочь.
— Помочь тебе? Я так не думаю. Он накинулся на Джеймса:
— Посмотри на нее! Ты что, не видишь, что твое глупое притворство вредит ей? Каждый раз, когда я застаю вас вместе, она белая как полотно.
— Ты в этом ничего не понимаешь, — бросил Джеймс в лицо Филу.
У Поппи в уме занозой застряла странная фраза, которую только что произнес Фил.
— Притворство? Какое притворство? — спросила она.
Поппи произнесла это тихо, но юноши перестали ссориться и смотрели на нее.
А потом все они наделали: ошибок. Позже Поппи поймет, что, если бы они тогда держали себя в руках, многое из того, что потом произошло, могло и не случиться. Но они дали волю чувствам.
— Мне очень жаль, Поппи, — сказал Фил, — я не хотел тебе говорить…
— Заткнись! — в ярости закричал Джеймс.
— Но я должен. Этот мерзавец, он просто разыгрывает тебя. Он мне признался, что просто жалеет тебя. Он думает, что, если притворится, будто любит тебя, ты будешь чувствовать себя лучше. Он — самовлюбленная скотина.
— Притворится? — переспросила Поппи, опускаясь на кровать.
У нее шумело в голове, и в груди накипала невиданная вспышка гнева.
— Поппи, он сошел с ума! — закричал Джеймс. — Послушай!
Но Поппи не слушала его. Зато она чувствовала, как расстроен Фил, и это было гораздо убедительнее, чем ярость Джеймса. А Филипп, честный, прямодушный, надежный Филипп, почти никогда не лгал.
Он и теперь не лгал. Значит, лгал Джеймс.
У нее в груди словно что-то взорвалось.
— Ты… — прошептала она, с ненавистью глядя на Джеймса, — ты…
Поппи не могла придумать для него самого страшного оскорбления, которого он был достоин. Ее никогда не унижали и не предавали так, как сегодня. Она думала, что знала Джеймса. Она ему верила, как себе. Тем страшнее было его предательство.
— Так что же, все было притворством? Да?
Внутренний, голос останавливал ее, призывал успокоиться и подумать. Он говорил ей, что она сейчас неспособна принимать решения, а ошибка может стоить ей жизни. Но она была не в состоянии прислушиваться к своему внутреннему голосу. Ярость подгоняла ее, затмевала разум, не давала подумать, есть ли у нее основания для гнева.
— 'Ты просто жалел меня, да? — прошептала она, и ярость и горе, которые она подавляла эти полтора дня, вдруг выплеснулись наружу.
Ее пронзила боль, и все померкло вокруг, все. Осталось лишь исступленное, страстное желание причинить Джеймсу боль, такую же сильную боль,
Джеймс тяжело дышал и говорил быстро:
— Поппи! Поэтому я и не хотел, чтобы Фил знал…
— Неудивительно, — взвилась Поппи, — неудивительно, что ты так и не сказал, что любишь меня, — она продолжала, уже не обращая внимания на Фила. — Как я могла тебе верить? Помимо всего прочего, ты ни разу меня не поцеловал. Мне не нужна твоя жалость.
— Что значит «помимо всего прочего»? Что это значит? — взревел Фил. — Я убью тебя, Расмуссен!
Он вырвался из рук Джеймса и с новой силой набросился на него. Джеймс уклонился, так что первый удар лишь слегка задел его волосы. Фил снова бросился на Джеймса, и тот, извернувшись, схватил его сзади в замок.
Поппи услышала, как в холле раздались быстрые шаги.
— Что здесь происходит?
Миссис Хилгард в растерянности остановилась на пороге спальни.
В ту же минуту у нее за спиной вырос Клифф.
— Что случилось? Почему вы кричите? — его подбородок на исхудавшем за последние дни лице выделялся еще сильнее, чем обычно.
— Это ты подвергаешь ее опасности, — прошептал Джеймс на ухо Филу, — смертельной опасности, прямо сейчас.
Он был разъярен и выглядел диким. Нечеловечески страшным.
— Отпусти моего брата! — закричала Поппи. Ее глаза наполнились слезами.
— О боже, дорогая, — едва могла вымолвить миссис Хилгард. Она бросилась к дочери и обняла ее. — Мальчики, немедленно уходите отсюда.
Дикая ярость исчезла с лица Джеймса, и его хватка ослабла.
— Послушай, извини меня, но я должен остаться. Поппи…
Филипп локтем ударил его в живот. Вероятно, Джеймсу не было так больно, как было бы больно смертному, но Поппи увидела, что ярость промелькнула на его лице, как только он смог разогнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
«Заткнись», — скомандовала Поппи своему внутреннему голосу. Вслух же она произнесла:
Почему Фил не должен знать о твоем приходе?
Джеймс бросил ветровку в кресло и сел на край кровати Поппи.
Понимаешь, я просто не хочу, чтобы нас прервали, — сказал он, словно извиняясь. — Как боли, npошли?
Прошли, — ответила Поппи. — Разве это не удивительно? Прошлой ночью они даже не разбудили меня, как обычно. И еще кое-что. Мне кажется, я… я начинаю читать чужие мысли.
Джеймс улыбнулся, совсем чуть-чуть, уголками губ.
Это хорошо, а то я волновался.
Он поднялся, чтобы включить музыкальный центр.
Я боялся, что вчера ты получила мало крови, — тихо сказал Джеймс. — Сегодня ты должна получить больше, в я тоже.
Поппи почувствовала внутренний трепет. Ее решимость испарилась, она по-прежнему боялась, но теперь уже последствий того, что они делают. Ее пугали изменения, которые происходили в ней самой.
Единственное, чего я не понимаю, почему ты не делал этого раньше, — она легко произнесла эти слова, но, выговорив их, осознала, что вопрос этот важный.
— Я хочу сказать, ты ведь делал это с Микаэлой и другими девушками, да?
Джеймс отвел взгляд, но ответил не раздумывая:
Я не обменивался с ними кровью, хотя и пил их кровь.
Но не мою.
Да, это так. Как тебе это объяснить?
Он взглянул на нее.
— Дело в том, Поппи, что кровь можно пить по-разному. Мы делаем это только, чтобы не умереть от голода. Так гласит Закон, и Старейшины строго следят за его соблюдением. При этом полагается испытывать только удовольствие от охоты. И это все, что я чувствовал… раньше.
Поппи кивнула, хотя и осталась недовольна этим ответом. Она не отважилась спросить, кто такие Старейшины.
Кроме того, это очень опасно. Если это делать с ненавистью, то можно убить человека.
Поппи стало почти смешно.
Ты не способен на убийство.
Джеймс пристально посмотрел на нее. На улице было облачно, и по комнате разливался тусклый белесый свет. Джеймс казался необычайно бледным, его глаза вновь приобрели серебристый оттенок.
— Я убил, — мрачно, без всякого выражения сказал Джеймс — Я убил человека. Мы не обменялись кровью, и этот человек не смог стать вампиром.
ГЛАВА 7
— Когда у тебя должна была быть причина, по которой ты этого не сделал, — просто сказала Поппи.
Джеймс так посмотрел на нее, что она вздрогнула.
— Я знаю тебя.
Она знала и понимала его, как никого на свете.
Джеймс отвел глаза.
— У меня не было причины, но были… смягчающие обстоятельства. Можно сказать, меня принудили. Но меня до сих пор мучают кошмары.
Джеймс казался печальным и усталым.
«Это царство одиночества, и оно полно тайн, — подумала Попп». — И Джеймс должен был хранить самый страшный секрет, хранить от всех, даже от нее».
— Это ужасно! — воскликнула Поппи, совершенно забыв о том, что их могут услышать. — Я хочу сказать, это ужасно: всю жизнь держать это в себе, никому не открыться, все время притворяться…
— Поппи! — Джеймс вздрогнул от охватившего его волнения. — Не надо…
— Не надо тебя жалеть? Он покачал головой.
— Раньше меня никто не понимал. Немного помолчав, он добавил:
— Как ты можешь волноваться за меня, когда с тобой самой случилось несчастье?
— Думаю, потому что ты мне не безразличен.
— А я думаю, что по этой же причине я обращался с тобой иначе, чем с Микаэлой или Жаклин.
Поппи смотрела на безукоризненные черты его лица, на шелковистые волны каштановых волос… и у нее перехватило дыхание. Скажи: «Я люблю тебя», беззвучно попросила она. «Скажи!»
Но пока их ничто не связывало. И Джеймс не подал виду, что понял ее. Он вдруг стал резким и деловитым.
— Нам лучше начать сейчас же, — сказал он, поднялся и задернул занавески. — Дневной свет уменьшает силу вампиров.
Поппи воспользовалась паузой, чтобы подойти к музыкальному центру. Звучала как раз голландская застольная песня. Под эту музыку, пожалуй, смогли бы плясать нидерландские шкиперы, но ее вряд ли можно было назвать романтичной. Поппи нажала на кнопку, и пространство комнаты заполнила печальная португальская мелодия.
Она задернула легкий полог кровати, и они с Джеймсом оказались в собственном маленьком мире, сумрачном и уединенном.
— Я готова, — тихо сказала она, и Джеймс наклонился к ней.
Даже в полутьме она чувствовала гипнотизирующее воздействие его глаз. Они казались окнами в другой мир, далекий и волшебный. «Мир ночных людей», — подумала она, и подняла подбородок, когда Джеймс заключил ее в свои объятия. В этот раз она ждала прикосновения его клыков, и оно показалось даже приятным. Но лучше всего было то, что их мысли снова слились в немой беседе. Чувство единения, целостности пронизывало ее подобно звездному свету. Она снова чувствовала, как они проникают друг в друга, сливаются воедино, растворяются… Она чувствовала, как ее пульс бьется в нем.
Ближе, ближе… И тут она почувствовала, что ее отталкивают.
Джеймс? Что случилось?
Ничего, ответил он, но Поппи чувствовала, что это неправда. Он пытался ослабить крепнущую между ними связь. Но почему?
Поппи, я ни к чему не хочу тебя принуждать. То, что мы чувствуем, — искусственно…
Искусственно? Это самое подлинное чувство, которое она когда-либо испытывала. Оно более настоящее, чем сама реальность. Она почувствовала ярость на Джеймса и обиду за то, что он лишил ее радости.
Я не это имел в виду, ответил он, и в его мыслях было столько отчаяния. Просто ты не можешь устоять перед кровной связью, и не смогла бы, даже если бы ненавидела меня. Это нечестно…
Поппи нисколько не волновало, честно это или нет. Если не можешь сопротивляться, зачем тогда это делать? ликующе спросила она.
Они теснее прильнули друг к другу, и их захватила волна чистой звенящей радости.
«Кровные узы, — думала Поппи, когда Джеймс наконец поднял голову. — Теперь не имеет значения, если он так и не скажет, что любит меня, теперь мы связаны узами, крепче которых нет». И сейчас она укрепит эту связь, принимая его кровь. «Попробуй, воспротивься этому», — подумала она… и смех Джеймса застал ее врасплох.
— Снова читаешь мои мысли?
— И не только. Ты строишь планы, и у тебя это хорошо получается. Ты будешь сильным телепатом.
Любопытно… Но сейчас Поппи отнюдь не чувствовала себя сильной. Она была слабой, как котенок. Как увядающий цветок. Сейчас ей нужно было…
— Я знаю, — прошептал Джеймс. Поддерживая ее, он уже подносил руку к губам. Поппи жестом остановила его.
— Джеймс, сколько раз нам нужно сделать это до того, как я изменюсь?
— Я думаю, еще раз, — тихо ответил Джеймс. — В этот раз я получил много крови и хочу, чтобы ты сде-аала то же самое. В следующий раз…
«Я умру, — подумала Поппи. — Что ж, по крайней мере, я знаю, сколько мне, смертной, отпущено».
Губы Джеймса раздвинулись и обнажили длинные тонкие клыки, которыми он пронзил свое запястье. В этом его движении было что-то змеиное. По руке потекла кровь, она была цвета сиропа в банке с консервированными вишнями.
Едва Поппи склонилась к запястью Джеймса, как в дверь постучали.
Поппи и Джеймс застыли, охваченные чувством вины. Застигнутая врасплох, Полли, казалось, не способна была пальцем пошевелить. В ее мозгу билась только одна мысль: Господи, сделай так, чтобы это был не Фил…
…Фил.
Просовывая голову в открытую дверь, Фил начал было:
— Поппи, ты проснулась? Мама сказала…
Вдруг он замолчал и бросился к выключателю. Свет обнажил всюдсомнату, не оставив ни одного укромного уголка.
Поппи была в ужасе. Фил смотрел на нее сквозь воздушную ткань полога. Поппи глядела на него.
— Что здесь происходит? — раздельно произнес он, и его голос мог бы обеспечить ему главную роль в фильме «Десять заповедей».
Поппи не успела слова сказать, как он наклонился и схватил Джеймса за руку.
— Не надо, Фил, — сказала Поппи, — не будь идиотом.
— У нас был уговор, — прошипел Фил, — и ты его нарушил.
Теперь Джеймс так же яростно схватил Фила за руку. Казалось, они вот-вот подерутся.
О Господи, если бы она сейчас была способна нор5-мально соображать! Поппи чувствовала себя такой беспомощной.
— Ты ничего не понимаешь, — сказал Джеймс, стиснув зубы.
— Ничего не понимаю? Я захожу и застаю вас в кровати с задернутым пологом, и ты мне заявляешь, что я чего-то не понимаю?
Джеймс слегка встряхнул Фила за плечи, затратив минимум усилий, но голова Фила качнулась из стороны в сторону, а шея хрустнула. Поппи поняла, что сейчас Джеймс вряд ли способен рассуждать здраво. Перед глазами всплыл образ завязанной в узел металлической ножки стула, и она решила, что настало время вмешаться.
— Отпусти его, — сказала она, вставая с кровати, и бросилась к ним, чтобы успеть схватить за руку любого из них. — Хватит, мальчики! — в отчаянии прошептала она. — Фил, я знаю, ты этому не поверишь, но он пытается мне помочь.
— Помочь тебе? Я так не думаю. Он накинулся на Джеймса:
— Посмотри на нее! Ты что, не видишь, что твое глупое притворство вредит ей? Каждый раз, когда я застаю вас вместе, она белая как полотно.
— Ты в этом ничего не понимаешь, — бросил Джеймс в лицо Филу.
У Поппи в уме занозой застряла странная фраза, которую только что произнес Фил.
— Притворство? Какое притворство? — спросила она.
Поппи произнесла это тихо, но юноши перестали ссориться и смотрели на нее.
А потом все они наделали: ошибок. Позже Поппи поймет, что, если бы они тогда держали себя в руках, многое из того, что потом произошло, могло и не случиться. Но они дали волю чувствам.
— Мне очень жаль, Поппи, — сказал Фил, — я не хотел тебе говорить…
— Заткнись! — в ярости закричал Джеймс.
— Но я должен. Этот мерзавец, он просто разыгрывает тебя. Он мне признался, что просто жалеет тебя. Он думает, что, если притворится, будто любит тебя, ты будешь чувствовать себя лучше. Он — самовлюбленная скотина.
— Притворится? — переспросила Поппи, опускаясь на кровать.
У нее шумело в голове, и в груди накипала невиданная вспышка гнева.
— Поппи, он сошел с ума! — закричал Джеймс. — Послушай!
Но Поппи не слушала его. Зато она чувствовала, как расстроен Фил, и это было гораздо убедительнее, чем ярость Джеймса. А Филипп, честный, прямодушный, надежный Филипп, почти никогда не лгал.
Он и теперь не лгал. Значит, лгал Джеймс.
У нее в груди словно что-то взорвалось.
— Ты… — прошептала она, с ненавистью глядя на Джеймса, — ты…
Поппи не могла придумать для него самого страшного оскорбления, которого он был достоин. Ее никогда не унижали и не предавали так, как сегодня. Она думала, что знала Джеймса. Она ему верила, как себе. Тем страшнее было его предательство.
— Так что же, все было притворством? Да?
Внутренний, голос останавливал ее, призывал успокоиться и подумать. Он говорил ей, что она сейчас неспособна принимать решения, а ошибка может стоить ей жизни. Но она была не в состоянии прислушиваться к своему внутреннему голосу. Ярость подгоняла ее, затмевала разум, не давала подумать, есть ли у нее основания для гнева.
— 'Ты просто жалел меня, да? — прошептала она, и ярость и горе, которые она подавляла эти полтора дня, вдруг выплеснулись наружу.
Ее пронзила боль, и все померкло вокруг, все. Осталось лишь исступленное, страстное желание причинить Джеймсу боль, такую же сильную боль,
Джеймс тяжело дышал и говорил быстро:
— Поппи! Поэтому я и не хотел, чтобы Фил знал…
— Неудивительно, — взвилась Поппи, — неудивительно, что ты так и не сказал, что любишь меня, — она продолжала, уже не обращая внимания на Фила. — Как я могла тебе верить? Помимо всего прочего, ты ни разу меня не поцеловал. Мне не нужна твоя жалость.
— Что значит «помимо всего прочего»? Что это значит? — взревел Фил. — Я убью тебя, Расмуссен!
Он вырвался из рук Джеймса и с новой силой набросился на него. Джеймс уклонился, так что первый удар лишь слегка задел его волосы. Фил снова бросился на Джеймса, и тот, извернувшись, схватил его сзади в замок.
Поппи услышала, как в холле раздались быстрые шаги.
— Что здесь происходит?
Миссис Хилгард в растерянности остановилась на пороге спальни.
В ту же минуту у нее за спиной вырос Клифф.
— Что случилось? Почему вы кричите? — его подбородок на исхудавшем за последние дни лице выделялся еще сильнее, чем обычно.
— Это ты подвергаешь ее опасности, — прошептал Джеймс на ухо Филу, — смертельной опасности, прямо сейчас.
Он был разъярен и выглядел диким. Нечеловечески страшным.
— Отпусти моего брата! — закричала Поппи. Ее глаза наполнились слезами.
— О боже, дорогая, — едва могла вымолвить миссис Хилгард. Она бросилась к дочери и обняла ее. — Мальчики, немедленно уходите отсюда.
Дикая ярость исчезла с лица Джеймса, и его хватка ослабла.
— Послушай, извини меня, но я должен остаться. Поппи…
Филипп локтем ударил его в живот. Вероятно, Джеймсу не было так больно, как было бы больно смертному, но Поппи увидела, что ярость промелькнула на его лице, как только он смог разогнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24