– Стасик, я тебя умоляю! – прервала его Надежда и повернулась к гостю: – У вас, простите, трехкомнатная?
– И не извиняйтесь, – пожал плечами Вассерман, – я за нее ответственность не несу. Я в ней только живу.
– С детьми? – уточнила Надежда Николаевна.
– Или это дети? – Старичок вздохнул: – Это практически посторонние люди! Когда я с ними съезжался в одна тысяча девятьсот восьмидесятом году, я таки думал, что на старости лет будет кому подать мне стакан воды. Ну вот, я состарился! Так остается только радоваться, что я совсем не хочу пить! А если бы вдруг захотел – мне пришлось бы рассчитывать только на свои собственные силы!
– Но вы вполне еще бодрый человек и вполне можете сами за собой ухаживать! – поспешила Надежда утешить Вассермана. – Судя по вашим словам, вы живете с сыном и невесткой…
– Это невестка? – Пушистые волосы Вассермана поднялись дыбом, сделав его еще больше похожим на одуванчик. – Это бен Ладен в юбке! Это самая настоящая международная террористка! Ее главная задача в этой жизни – создать для меня невыносимые условия! – Он закашлялся от возмущения и сменил тему: – Но я пришел вообще-то не для того, чтобы обсуждать с вами свою родню. Я таки пришел, чтобы посмотреть квартиру.
Стас оживился и снова принялся демонстрировать свое роскошное жилище.
Вассерман ходил следом за ним, тыкая пальцем в кафельные плитки, в стеновые панели и в сантехнические устройства, и на глазах все больше мрачнел.
Когда экскурсия уже приближалась к концу, он спросил:
– Вы позволите воспользоваться вашим туалетом? Или для этого нужно сначала сдать кандидатский минимум?
– Все очень просто, – усмехнулся Стас, – я управляюсь даже без высшего образования!
Когда Вассерман скрылся за дверью туалета, Надежда переглянулась со Стасом.
– Ну, это точно не он! – прошептала она едва слышно.
– Может, это его сын? – громким шепотом предположил Стас.
– Вряд ли. – Надежда покачала головой. – Думаю, сын на него похож…
В это время Вассерман вышел из туалета и проговорил:
– Нет! Я, конечно, сильно извиняюсь, но этот вариант мне никак не подходит!
– Почему? – Стас не смог скрыть обиду. – Что вас здесь не устраивает, дедушка? Вас чем-то конкретно обидел мой туалет?
– Во-первых, я вам не дедушка, молодой человек! – Вассерман распушил усы и вскинул голову. – У меня, слава Богу, свои внуки имеются в разных концах земного шара. А во-вторых, я не хочу, чтобы у моей невестки, этой закоренелой махновки, этой прирожденной эсэсовки, была такая уникальная квартира. Во-первых, она такого просто не заслужила, единственное, что она действительно заслужила, – это уютное место на нарах, извиняюсь, возле самой параши. И во-вторых, если она поселится в такой квартире – она чересчур много о себе возомнит и начнет требовать от моего сына, этого рохли и слюнтяя, прочих соответствующих удовольствий. Она начнет требовать у него шубу, и машину, и ежегодные поездки в Карловы Вары для поправления своего железобетонного здоровья… Конечно, мой сын – слюнтяй и размазня, он сам заслужил все те радости, которые таки имеет, но он все же мой сын, такой же, как я, Вассерман, извиняюсь за выражение, и я ему не совсем уже враг…
– Ну что ж, нет так нет, – смирилась Надежда Николаевна. – Я только хотела спросить – это ведь ваш сын первый раз встречался с агентом из «Простора»?
– Мой сын? – Вассерман горько рассмеялся. – Вы так говорите только потому, что не знаете Вениамина! Чтобы мой сын что-нибудь сделал самостоятельно? Ему уже, извиняюсь, пятьдесят лет, но он самостоятельно разве что ходит на горшок! К этому, слава Богу, мы с покойной женой его все же приучили. Он не может себе самостоятельно налить чашку чая! Если его не проверить, он обязательно уйдет из дома без шарфа и перчаток! Встречался с агентом? Нет, вы его точно не знаете!
Проводив Вассермана и закрыв за ним дверь, Надежда Николаевна взяла список клиентов покойной Татьяны и красным фломастером провела в нем жирную черту.
– Вассермана спокойно вычеркиваем, – сообщила она Стасу. – Я уверена, даже если в агентство приходил его сын – это не наш человек. Даже если отец не совсем к нему справедлив, ему уже пятьдесят, кроме того, я не сомневаюсь, что он – точно такой же Вассерман, а значит, никак не подходит под описание убийцы. У него, конечно, есть внуки, но старик сказал, что они рассеяны по всему земному шару. Ну что ж, мы можем утешаться тем, что отрицательный результат – тоже результат и приближает нас к победе.
– Я все же хотел у вас спросить, – смущенно проговорил Стас. – Откуда мне так знакома эта фамилия – Вассерман?
– Я, конечно, понимаю, здоровье у тебя отменное, – усмехнулась Надежда, – но кровь на РВ ты, наверное, когда-нибудь сдавал?
– Ну! – Стас покраснел.
– Так РВ – это и есть реакция Вассермана!
– Вот этого самого?
– Как раз не этого! – отмахнулась Надежда. – Он же сказал… Кто у нас там следующий?
– Какой-то Прокопчук, – прочитал Стас.
– Не какой-то, а какая-то, – уточнила Надежда. – Елена Дмитриевна Прокопчук.
– Так это точно не он! – разочарованно проговорил Стас. – Точно не убийца!
– Нужно проверить. У Елены Дмитриевны может быть муж, брат, любовник, наконец… ведь она меняет однокомнатную квартиру на двухкомнатную, а это нехарактерно для одинокой женщины!
Они не успели завершить дискуссию, когда над дверью снова зазвучал Моцарт.
Надежда со Стасом устремились к дверям.
Стас загремел замками, и в квартиру вплыла странная особа.
Начать с того, что она была облачена в огромную, явно не по размеру, норковую шубу, внутри которой ее вполне можно было потерять. Над воротником этой шубы виднелось сухонькое, бледненькое личико, с выражением привычного уныния, в обрамлении тусклых, неаккуратно уложенных волос.
Следующая странность заключалась в том, что, уже войдя в квартиру, гостья вдруг снова отступила за порог и надавила на кнопку звонка. Камерный оркестр снова заиграл «Маленькую ночную серенаду», а на лице гостьи возникло мечтательное выражение.
– Извините, – произнесла она наконец. – Такая музыка… такая музыка… Прокопчук.
– Что? – удивленно переспросила Надежда. – Почему Прокопчук? Это Моцарт!
– Само собой. Это я Прокопчук, Елена Дмитриевна. По поводу квартиры.
– Ах, ну да, конечно. – Надежда Николаевна отступила в сторону и помогла гостье избавиться от шубы.
Под шубой Елена Дмитриевна оказалась действительно до того худа и тщедушна, что ее вполне могло унести сильным порывом ветра. Одета она была в длинную юбку удивительно унылого серо-школьного цвета и совершенно неподходящий к ней дорогой кашемировый свитер, который был велик размера на четыре.
– Проходите, осмотритесь… – предложила Надежда, приглядываясь к посетительнице.
Все в этой женщине говорило о том, что Надежда ошиблась: ни мужа, ни другого мужчины в ее жизни не присутствовало. Но тогда для чего она меняет однокомнатную квартиру на двухкомнатную? И самое главное – на какие деньги?
Стас снова приступил к обзорной экскурсии. Кажется, ему это уже порядком надоело, тем более что новая гостья вела себя все более странно: вместо ожидаемого восхищения она шарахалась от всех роскошеств квартиры и то и дело испуганно прикрывала глаза.
Наконец, когда экскурсия завершилась, Стас привел гражданку Прокопчук на кухню и горделиво осведомился:
– Ну и как вам?
– Это ужасно! – с придыханием воскликнула дама, прижав руки к щекам. – Как вы можете жить среди такой пошлости?
– Чего? – обиженно переспросил Стас.
– Вся эта аляповатая роскошь! Весь этот ужасный кич! Все эти уродливые, безвкусные украшения! Если даже я приобрету вашу квартиру – в чем я не уверена, – мне все это придется переделывать, а это обойдется еще дороже!
– Переделывать?! – Стас едва не задохнулся от возмущения. – Я в нее столько вбухал…
– Стасик, посмотри пока там, в ванной, – кажется, что-то капает… – проговорила Надежда, за спиной гостьи усиленно мигая своему «племяннику».
– Капает? – удивленно переспросил тот. – Как это капает? У меня в ванной никогда не капает… Ах, ну да, капает! – До него наконец дошли ее сигналы.
Оставшись на кухне вдвоем с Еленой Дмитриевной, Надежда предложила ей:
– Не хотите выпить кофе?
Гостья согласилась. Правда, говорящая кофеварка заставила ее вздрогнуть, но хороший капуччино с пышной пенкой примирил со всем остальным.
Гостья пила кофе, подозрительно оглядываясь по сторонам, Надежда же украдкой разглядывала ее.
В Елене Дмитриевне Прокопчук все было какое-то противоречивое. Все напоминало лекции в жилконторах советского времени под названием «Стамбул – город контрастов».
Так, на худых, неухоженных руках без признаков маникюра красовалось полдюжины колец и перстней с драгоценными камнями. Тощая, бледная шея торчала из выреза дорогого кашемирового свитера. Даже во взгляде были какие-то постоянно меняющиеся выражения – то самоуверенность, то растерянность и испуг.
Один из перстней соскользнул с пальца Елены Дмитриевны, она едва успела поймать его, прежде чем он упал в кофе. Тут Надежда поняла, что все эти перстни и кольца велики Елене, как и ее шуба.
Видимо, во взгляде Надежды промелькнуло удивление, потому что гостья раздраженно объяснила:
– Все время сваливаются… так потерять можно. Надо будет отдать в переделку!
– Вы, наверное, очень сильно похудели? – спросила Надежда с завистью. – А я вот никак не могу! Всякие диеты перепробовала – и все впустую!
– Похудела? – переспросила Прокопчук. – Да ничего я не похудела! Это тетя моя была полная женщина!
– Тетя? – удивилась Надежда. – Какая тетя?
– Да родная моя тетка! Она мне все это оставила!
И Елена Дмитриевна рассказала Надежде свою историю. Точнее, историю своей тетки.
Ее тетя, Неонила Васильевна, всю жизнь работала в торговле. Торговала она в основном молочными продуктами и сама была, что называется, «кровь с молоком» – полная, дебелая, краснощекая. Абсолютная противоположность своей старшей сестре, Лениной матери, Леокадии Васильевне. Лека, как называли родные Ленину мать, была худа, бледна и интеллигентна. Работала она в школе учителем русского языка и литературы, не пропускала ни одной театральной премьеры и очень стеснялась разбитной и вульгарной сестры.
Единственное, что сближало обеих сестер, – им удивительно не везло на мужчин. Казалось бы, такие разные, они непрерывно наступали на одни и те же грабли.
Правда, мужчины им попадались такие же непохожие, как они сами, но одинаково никчемные и бесперспективные.
Румяная и дородная Неонила увлекалась моряками дальнего плавания. Все они как на подбор были жгучие брюнеты с обветренными лицами и романтикой во взоре. Все как на подбор переживали временные материальные трудности. Все проводили месяц-другой в тесном общении с прекрасной молочницей, занимали у нее некоторую сумму, необходимую для покупки потерянного компаса, или для возврата долга чести, или для восстановления утраченных документов… причины были разные, но результат один: получив требуемую сумму, романтические брюнеты уходили в дальнее плавание и растворялись в соленом тумане где-то в районе мыса Доброй Надежды. Неонила некоторое время страдала, затем вытирала слезы фартуком и возвращалась за прилавок восстанавливать пошатнувшееся материальное положение.
Бледная, интеллигентная Леокадия страдала по-своему. Ей попадались такие же бледные, интеллигентные мужчины – сначала с длинными романтическими волосами, а к более зрелому возрасту – вовсе без волос. Ее избранники были завсегдатаями филармонии, любителями балета и авангардной живописи. С брюнетами дальнего плавания их роднило только одно – временные материальные трудности. Конечно, у бледной учительницы с деньгами было хуже, чем у ее практичной сестры, но ее избранники удовлетворялись малым и исчезали в голубой дали – отправлялись на концерт в Саратов или на гастроли по городам Нечерноземья.
Неонила во всем была практичнее сестры. Так, она раз и навсегда решила для себя: как ни привлекателен был очередной романтический брюнет, никаких детей у нее не будет, пока она не создаст настоящую семью – со свадебным маршем Мендельсона и штампом в паспорте.
Леокадия была не так предусмотрительна, и в результате очередного увлечения на свет появилась Елена. Ее рождение не изменило планов лысоватого любителя камерной музыки: слегка поправив материальное положение, он отправился в Нижний Тагил, откуда уже не вернулся. Зато образ жизни Леокадии Васильевны изменился кардинально: она прекратила романтические увлечения и с головой окунулась в воспитание дочери.
Разумеется, мать приохотила Леночку к театру и музыке и вырастила из нее собственное подобие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34