— Дарвиш…
Он все равно был вынужден остановиться и подождать, пока стражники не освободят дверь. Их ноша залепетала бессвязные молитвы, когда ее поволокли в камеру.
— … а что ты собираешься делать с ним?
Дарвиш оглянулся и одарил близнецов устрашающей улыбкой, стараясь, однако, не показывать напряжения: в конце концов, он нес целого взрослого человека.
— Да что захочу, — ответил он.
4
Боль. Вечная, непроходящая боль. И Аарон был благодарен за нее. Со временем тело может привыкнуть ко всему, даже к этой сжигающей боли, в которую превратилась его грудь. Больно дышать. Больно думать о дыхании. Слепой инстинкт стремился выдернуть его из-под этой боли. Опыт велел не шевелиться. Всегда лучше не шевелиться, пока не узнаешь, в чем дело.
— Он в сознании. Я уверена.
— Мне тоже так кажется.
— Вы не целитель, ваше высочество.
Пожилая женщина, стоявшая на коленях возле соломенного тюфяка, села на пятки и потянулась. Потом, сдвинув густые брови, осмотрела свою работу и полезла в плетеную корзину, которую принесла с собой.
Дарвиш заглянул через плечо целительницы. Она занималась вором почти час, но тот по-прежнему выглядел хуже некуда. После близнецов, чародеев и стражников, первыми наткнувшихся на него, едва ли остался дюйм его белого тела, не покрытый лиловыми и зелеными синяками. На запястьях и лодыжках краснели браслеты содранной кожи, а грудь была пузырящейся массой волдырей и сожженной плоти.
— Ты сможешь починить его, Карида?
Вытаскивая пробку из пузатого глиняного горшочка, целительница фыркнула.
— Это не игрушка, ваше высочество, которая сломалась от небрежного обращения и которую способна починить кисточка с клеем и твердая рука. Это человек. Молодой, но человек. Интересно, понимаете ли вы это?
— Конечно, понимаю. — В голосе принца слышалась раздраженность.
— Тогда что вы намерены делать с ним? — Карида отложила пробку и погрузила в горшочек три пальца.
— После того, как ты закончишь его склеивать?
Это было произнесено столь простодушно, что целительница с трудом подавила улыбку.
— Да.
— Еще не знаю.
Карида подняла голову, продолжая осторожно наносить целебную мазь на обожженную грудь вора.
— Еще не знаете?
Дарвиш небрежно улыбнулся.
— Зачем думать об этом сейчас?
Боль охлаждалась. Притуплялась. Стягивала свои края, пока не перестала быть всем, чем был Аарон. Ощупью, как слепой в незнакомом месте, он пытался найти себя остального. Что-то твердое, но податливое баюкало его спину и голову. Кровать? Возможно. Не то место, где, по его расчетам, он должен находиться, но, по-видимому, это так. Он начал различать отдельные боли в руках и ногах, но они были ерундой по сравнению с той всепоглощающей болью.
И тут Аарон вспомнил.
Он потерпел неудачу. Снова. И он не умер. Снова.
И теперь, похоже, вряд ли умрет.
Физическая боль уже не казалась такой огромной.
Стон вырвался прежде, чем вор успел остановить его.
— Он застонал!
— Вы так говорите, ваше высочество, словно научили его новому трюку. — Карида заткнула пробкой горшочек и убрала его в корзину. Потом встала. — Он очень плох. Я останусь.
— Ты не обязана, — молвил Дарвиш.
— Я знаю, что не обязана, — оборвала его женщина. В дворцовой иерархии целители пользовались относительной независимостью.
Его улыбка на миг смягчилась, придав лицу выражение, которое немногим доводилось видеть.
— Спасибо, что пришла.
— Пожалуйста.
Смерив его критическим взглядом, целительница сухо добавила:
— Кроме того, это будет приятным разнообразием после ваших дурных болезней, из-за которых вы меня обычно зовете. Как они, кстати?
— Все хорошо. — Принц раскинул руки, как бы предлагая ей убедиться самой.
Женщина отклонила предложение.
— Если б вы держались подальше от дешевых шлюх, было бы еще лучше. Раз уж вам так приспичило ходить на рыночную площадь, почему бы не предпочесть дорогие заведения? Одна знает, вам это по карману.
— Шлюхи высокого класса, — подмигнув, объяснил ей Дарвиш, — слишком мало отличаются от придворных дам. А я ищу разнообразия, в конце концов.
— Ваше высочество?
Принц обернулся, и Охам с поклоном протянул ему наряд из красного шелка.
— Пора одеваться для вечернего приема.
— И для моего возвышеннейшего отца… — Дарвиш кивнул целительнице. — Возможно, это хорошо, что ты остаешься.
— Дарвиш?
— Шахин? Какой приятный сюрприз!
Принц улыбнулся старшему брату, включая в эту улыбку и стражника, который пошел за наследником даже в королевское крыло. Стражник улыбнулся в ответ. Наследник — нет. Наследник только скривил свой ястребиный нос от омерзения, всегда появлявшегося у него в присутствии Дарвиша.
— Уже напился?
— Помилуй, в этот час? Хотя бы ради справедливости признай, что я сам задаю темп.
— Я слышал, что ты сделал сегодня.
— Не сомневаюсь.
Ослепительная улыбка не сходила с лица Дарвиша, но в эту же минуту он лихорадочно пытался разгадать интерес брата. Годы назад, до вина, они были друзьями — насколько позволяла разница в возрасте и положении. Сохранилось ли что-нибудь от той дружбы, дабы можно было воззвать к ней и попросить Шахина вступиться перед отцом за жизнь его вора?
Он заставил себя встретиться взглядом с Шахином и тотчас опустил глаза. На лице наследника не было даже намека на воспоминания о чем-либо, кроме вина.
— Почему ты это сделал?
Тон, которым был задан вопрос, так сильно напомнил Дарвишу отца, что его ладони вспотели.
— Почему спас человеческую жизнь? — Смех прозвучал фальшиво, но ничего лучшего Дарвиш не мог придумать. — Ну, я не знаю. У тебя есть Язимина, у нее есть ее павлины. Может, мне тоже захотелось завести себе любимца…
Шахин оскалился. Зубы, окруженные чернотой бороды, поражали своей белизной.
— Ты отвратительный… — Не найдя подходящего слова, он бросил последний уничтожающий взгляд и вошел в свои покои.
Дверь захлопнулась, стражник встал перед ней. Дарвиш пожал плечами.
— Никто меня не понимает, — мелодраматично вздохнул он и с грузом неопределенности на сердце зашагал дальше.
Ему необходимо было выпить.
С дальнего конца огромного тронного зала Дарвиш едва мог разглядеть громадный черный трон, но даже через толпы придворных он чувствовал присутствие короля. Принц схватил кубок с проносимого мимо подноса в надежде, что привычный вкус вина успокоит его, и принялся обдумывать стратегию. Рано или поздно кто-то из пажей его возвышеннейшего отца найдет его и вежливо попросит подойти к трону. Дарвиш не тешил себя иллюзиями, будто король не ведает о событиях, происходящих во дворце; наверняка о его сегодняшнем поступке уже доложили самые разные люди: те, что следят за ним, те, что следят за близнецами, и лично лорд-канцлер. Раз Шахин знает, то король — тем более. Тогда перед Дарвишем встает дилемма — оставаться ли ему как можно дальше от трона, уповая на старую поговорку: с глаз долой — из сердца вон — и тем самым откладывая конфликт, или уже сейчас начать пробираться сквозь толпу, чтобы, когда его призовут, пришлось не так далеко идти под взглядами двора.
Дарвиш обменял пустой кубок на полный и решился на последнее; он вовсе не прочь поговорить, но предпочитает иметь больше выбора при обсуждении этой темы.
— Ваше высочество, — послышался низкий, гортанный голос. Голова принца повернулась сама собой.
— Леди Харита?
Дама протянула пухлую, с ямочками руку. Дарвиш взял ее и провел губами по тыльной стороне. У нее был вкус редкой пряности, от которой его пульс участился.
Глаза, сверкающие как аметисты на солнце, посмотрели на него с откровенным желанием, затем красивые веки, покрашенные фиолетовыми тенями, скромно опустились.
— Я надеюсь, сегодня вечером вы в добром здравии, ваше высочество.
— Еще каком добром, — пробормотал Дарвиш, глядя, как полупрозрачный шелк вздымается и опадает на ее груди.
Он любовался этой дамой издали с тех пор, как она появилась при дворе, сопровождаемая старым и весьма заботливым мужем. Вблизи леди Харита оказалась совершенно неотразимой, с глубокими изгибами, в которых мог бы потеряться любовник. Дарвиш улыбнулся ей, но ничего больше, ибо даже принц не наставляет рога первому лорду военного флота. Но сейчас Дама, кажется, предлагает сама.
— Я слышала, ваше высочество интересуется старинным оружием. У моего мужа есть уникальный меч. Он в моих покоях, если вы захотите посмотреть его после приема.
Хорошая идея пока еще вызывала некоторые сомнения.
— А ваш муж?
Кончик ее языка коснулся пухлой губы.
— Мой муж в море, ваше высочество.
«И когда Девять опустят рай на твои колени, неуместно простому смертному говорить, что это плохая идея».
— Почту за честь, леди Харита. В ваших покоях, — он снова поцеловал тыльную сторону ее руки, потом повернул и нежно прижался губами к ладони, — после приема.
Когда дама пошла прочь, шелк свободных штанов на один жаркий миг обтянул ее округлые ягодицы. Дарвиш залпом допил вино, оставшееся во втором кубке, и потянулся за третьим. И только тогда он вспомнил.
Вор. После приема он должен вернуться к своему искалеченному вору. «Зачем?» Дарвиш постучал ногтями по рельефной чаше кубка. «Он без сознания, он даже не узнает, что ты там. А леди Харита уж точно узнает». В животе заурчало, и принц направился к круглым столикам с горками лакомств. «И потом — с ним Карида». Выбирая пирожное, он стряхнул воспоминание о серебристо-серых глазах. «Я ему не нужен».
Вечер уже перешел в ночь, когда Дарвиш ощутил наконец легкое прикосновение к локтю и услышал шепот: «Ваше высочество» — что означало вызов от трона. Он дочитал непристойный стишок, который только что сочинил для юной дамы с прозрачными глазами, покрасневшей от такого внимания, пока ее друзья истерически хохотали. Потом театрально поклонился на их рукоплескания, махая красными шелковыми рукавами, а выпрямившись, получил поцелуй в награду. Затем повернулся — бестревожно, как будто его сердце не забилось больно под ребрами, — к пажу.
Паж наклонила голову. Благопристойно сплетя пальцы на бледно-серой тунике, она стояла в положенных двух шагах от него — достаточно близко для конфиденциальности, достаточно далеко для движения.
— Господин желает видеть вас, ваше высочество.
Он отвесил насмешливый поклон.
Паж повернулась и с непоколебимым спокойствием пошла вперед, зная: что бы принц ни чувствовал, как бы ни вел себя, он последует за ней.
Трон был высечен много-много лет назад из огромной глыбы обсидиана, и при подходе к нему Дарвиш старался удерживать взгляд на черном блестящем камне, а не на человеке, сидящем на нем. Этот трон должен был символизировать власть над вулканом, и он действительно потрясал людей, которые видели его впервые. Дарвиш однажды даже сидел на нем. Он был тогда очень юн, к тому же бит за это, но хорошо запомнил, насколько холоден и тверд этот трон, и еще тогда отринул всякое желание когда-либо снова сидеть на нем.
«Но мне ни за что не убедить в этом нашего осторожнейшего лорд-канцлера…»
Лорд-канцлер стоял слева от трона, засунув пухлые руки в широкие рукава своей зеленой мантии. От его круглого лица исходила безмятежность. Но Дарвиш знал, безмятежное лицо — самое опасное. Безмятежное лицо означает, что мнение лорд-канцлера уже составлено, и только деяние Одной Внизу способно изменить его.
Справа от трона, слегка опираясь одной рукой на камень, а другую заложив за спину, стоял Шахин, старший принц и наследник, Свет своего отца. На его лице абсолютно ничего не изменилось с их недавней встречи.
«Я слишком мало выпил. Я думал, что достаточно, но я ошибся». Поблизости от трона не было ни столиков с угощениями, ни слуг, поэтому Дарвиш выхватил почти полный кубок из руки пожилого лорда, чем страшно его удивил, и выпил залпом. Вино было приторно-сладким, не то легкое, горное, которое он предпочитал. «Увы, принцам выбирать не приходится. И что угодно лучше, чем никакого вина вообще». Возвращая кубок, он подмигнул лорду.
И вот уже ничто не стояло между ним и троном. Даже паж куда-то исчезла.
Сердце неистово колотилось, но Дарвиш продолжал идти вперед, впиваясь глазами в плитки пола. Увидев отблеск золота — внешнего края королевского герба, который обозначал фактическую границу трона, — он опустился на одно колено и на секунду положил голову на другое колено. Как член королевской семьи, Дарвиш мог не ждать королевского позволения встать, но расчет времени вещь деликатная: слишком короткое время — и его обвинят в непочтительности, слишком долгое — и его обвинят в сарказме. Любое из обвинений бывало обычно верным. Часто верными оказывались сразу оба. Но сегодня ночью по некой причине Дарвиш чувствовал себя усталым — ни больше, ни меньше, — поэтому остался в преклоненной позе чуть долее, и пусть они понимают это как хотят.
Вставая, принц слегка покачнулся, вино из последнего кубка тошнотворно болталось в желудке, но голос его был тверд, когда он произносил ритуальные слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42