Просто и предусмотрительно, болей за свою команду на здоровье.
А вот и Карраско — самый чистый, зелёный и тихий рийон столицы. Пожалуй, и самый малоэтажный: сливки общества предпочитают жить в особняках. Гид рассказал, что житель Карраско, имеющий только одну машиау, чувствует себя социально ущемлённым, такой, простите, голодранец может лишиться уважения соседей или, ещё хуже, кредита в банке. Раз уж ты живёшь в Карраско — закладывай в ломбард последние брюки, но покупай вторую машину.
Слушая эти высказывания гида, я, разумеется, не мог предполагать, что на следующий день мне придётся пережить драму покупателя автомобиля. А случилось это так. Гуляя по городу, мы — Лева Черепов, Геннадий Васев и я — набрели на автомобильный салон. Я решил прицениться к машине. Лева и Геннадии принялись меня отговаривать. «Посмотрят на твои скороходовские босоножки — и спасибо скажешь, если не накостыляют по шее!» Но я был непреклонен, ибо видел, как одеваются миллионеры, и справедливо полагал, что по сравнению с некоторыми нз них выгляжу как великосветский денди, проматывающий на модный гардероб своё состояние. И смело вошёл в салон.
На пьедестале стоял неправдоподобно длинный, свер кающий лаком голубой «шевроле». Стоял, наверное, давно, потому что у хозяина салона было заспанное, скучное и безнадёжное лицо человека, который уже ничего хорошего не ждёт от жизни. По обязанности хозяин встал и поклонился — скорее всего для того, чтобы скрыть зевок.
Я поступил так, как сделал бы на моем месте любой другой миллионер: лениво направился к машине, скептически похлопал её по крыльям, открыл дверцу и развалился на кожаном диване. Черепов и Васев начали вертеться вокруг и хихикать — нашли место и время! Сделав страшные глаза, я заставил их утихомириться и ледяным голосом набитого долларами янки спросил хозяина:
— Хау мач? Сколько стоит эта консервная банка?
Здесь уже хозяин не выдержал. Льстиво заглядывая в лицо настоящего покупателя и размахивая руками с такой быстротой, что свистело в ушах, он обрушил на меня целый водопад слов, из которых я понял только одно: «сеньор». Оно прозвучало минимум сто раз и произносилось с чудовищным почтением.
— Хау мач? — прервал я эти излияния с нетерпением человека у которого время — деньги, и протянул хозяину блокнот с авторучкой. Хозяин поклонился, почмокал губами и начертал: 7000.
— Долларов?
— Си, сеньор!
Я вытащил из кармана добротный бумажник, в котором находилась несметная сумма — 2 доллара 40 центов в пересчёте на уругвайские песо.
— Не делаешь ли ты ошибки? — Черепов соорудил постную физиономию. — По-моему, машина недостаточно хороша для тебя.
— Только «роллс-ройс»! — поддержал его Васев.
— А мотор? — пренебрежительно ронял Черепов. — Жалких сто двадцать лошадиных сил!
— Только «роллс-ройс»! — злодействовал Васев.
— Ноу, ноу, сеньоры! — завопил хозяин, с ненавистью глядя на подсказчиков, срывающих выгодную сделку. — «Роллс-ройс» — фи! Тьфу! «Шевроле» — ах!
Но было поздно — преодолевая вялое сопротивление настоящего покупателя, Васев и Черепов вытащили его из салона.
Однако хорошо смеётся тот, кто смеётся последний.
Не успели мы, весело обсуждая подробности нашего визита, пройти полквартала, как я вспомнил, что забыл в руках у хозяина свою авторучку. Нужно было посмотреть на его лицо, когда я вернулся!
— «Шевроле» — ах! — завопил он, сверкая глазами. — Та-та-та-та-та-та! (Неразборчиво). — Си, сеньор! Та-та-та!
Пришлось его разочаровать и жестами пояснить, что я вернулся не для того, чтобы купить недостаточно хороший для меня «шевроле», а чтобы получить принадлежащую мне авторучку. Лицо хозяина мгновенно стало сонным, скучным и безразличным. Об авторучке он и слышать не хотел — отмахивался и делал вид, что совершенно не понимает, о чём идёт речь. Нажился всё-таки, спрут, за мой счёт!
Так я остался без своей любимой авторучки…
Мы продолжали бродить по городу без переводчика, руля и ветрил — куда ноги поведут. Стадион закрыт, музей закрыт, зашли в кино. Посмотрели да экран минуты две — и выскочили на свежий воздух: жуткая и пошлейшая кинопохабщина, рассчитанная на зрителя с иктеллектом ящерицы. Контролёр понимающе ухмыльнулся, кивнул в сторону зала и сплюнул.
Не желая отставать от других туристов, фотографировались у памятников. Как правило, это национальные герои на лошадях; один из них, генерал Артикос, даже на фоне двадцатипятиэтажного небоскрёба производит большое впечатление своей внушительной осанкой. Хорош и памятник первым переселенцам — упряжка быков тащит за собой повозки. Очень динамичная группа. Быки выглядят так естественно, что на них охотно лают собаки.
Что же касается архитектуры, то судить о ней не берусь: за два дня я видел слишком мало, да и не считаю себя знатоком в этой области. Дома как дома, ничего необычного. Другое дело — Рио-де-Жанейро, куда мы попали на обратном пути. Там даже дилетанту ясно, что перед ним великий город.
Жители Монтевидео, как и положено южанам, общительны и чрезмерно возбудимы. На простой вопрос: «Как проехать к порту?» — вам ответят монологом минут на пять, в корне пресекая все ваши попытки вставить слово или удрать; но если и вас о чём нибудь спросят, наберитесь терпения. Мы мирно шли по улице, когда на меня налетела экзальтированная сеньора с двумя девочками-близнецами и начала бурно о чём-то спрашивать, даже не спрашивать, а неистово кричать, непрерывно шлёпая своих шалуний и выкручивая пуговицу на моей рубашке. Когда сеньора иссякла, я на варварском английском языке дал ей понять, что она обратилась не по адресу. Сеньора гневно рванула пуговицу и обрушилась на Васева, который угощал девочек конфетами и бормотал про себя что-то вроде: «Ну и трещотка! Зря время теряешь, красавица». Наконец над ней сжалился какой-то прохожий, и сеньора, подхватив девочек, рванулась кудато со скоростью звука.
Продавцы в магазинах изысканно вежливы — а что делать? Цены на товары слишком высокие, и даже в универмагах покупателей можно пересчитать по пальцам. Все товары — импортные, кроме сувениров, отлично выделанных коровьих шкур (никогда бы не подумал, что коровы носят на себе такую красоту!) и ножей. Особенно непривычна тишина в книжных магазинах: за средних габаритов книгу средний уругваец должен выложить дневной заработок. Мы прикинули, что у нас книги раз в пять дешевле: одна из причин того поражающего мир явления, что в нашей стране читают больше, чем в любой другой. На прилавках — много переводов русской и советской классики: Толстой, Достоевский, Горький, Шолохов, Ильф и Петров. Но львиную долю полок отхватили себе детективы; одна Агата Кристи занимает куда больше места, чем все классики мировой литературы, вместе взятые.
На прощание, мобилизовав остатки валюты, мы посетили «чрево Монтевидео»
— колоссальный крытый рынок, на котором шумит, спорится, орёт и скандалит многотысячная толпа домохозяек, портовых грузчиков, матросов, зеленщиков, оборванных мулатов и высокомерных полицейских. Десятки туш, сотни колбас, холмы апельсинов и терриконы овощей, лимоны, бананы — изобилие продуктов, цены на которые непрерывно растут. Дорого — домохозяйки хватаются за сердце и потрясают кулаками. Мы пристроились к барьеру, за которым два ловких кабальеро орудовали на жаровнях, получили по изумительному шашлыку и по бутылке ледяной «коки» — роскошный обед, о котором мы не раз вспоминали в Антарктиде.
И вот мы снова на борту, и змеи швартовых тянутся с причала на палубу. Идёт прощание с последней свободной от снега и льда землёй, теперь нам надолго привыкать к белому цвету.
— Видишь тот небоскрёб? — спрашивает матрос приятеля.
— Справа или в центре?
Матрос терпеливо объясняет, на какой небоскрёб он хочет обратить внимание.
— Ну, доложим, вижу. И что из этого?
— Ничего особенного, — вздыхает матрос. — Я покупал там мороженое.
И последнее видение: чуть не опоздав, к борту, запыхавшись, подбегают два знакомых старика.
— Земляки, селёдки нема?
И «Визе» уходит в океан.
День с восточниками
Утром Василий Семёнович Сидоров собрал восточников.
— Все любят картошку? — опросил он.
— Все!
— Не верю! Если бы мы по-настоящему её, родную, любили, то не потеряли бы бдительность. А ни у кого из нас не поднялась рука, чтобы осмотреть купленные в Монтевидео мешки с картошкой. Те самые, что полетят с нами на Восток!
Сидоров был расстроен и зол. Ночью, терзаемый дурными предчувствиями, он решил развеять свои сомнения и вскрыл один мешок, затем второй, третий…
Надули нас здорово: по меньшей мере десятая часть картошки была выброшена в океан, хотя этого куда больше заслуживали наши поставщики, которые, наверное, в своих оффисах потирают руки и посмеиваются над доверчивыми покупателями. Сидеть Востоку лишний месяц на кашах и макаронах!
— Какая похуже и помельче — сыпьте в отдельные мешки, съедим в первую очередь, — распоряжался хмурый Сидоров.
В жизни я ещё не видел, чтобы люди с такой нежностью перебирали картошку! Судьба едва ли не каждой отдельной картофелины решалась судом присяжных: а вдруг она не совсем безнадёжна, а вдруг её можно спасти? И за борт летело только гнильё и никуда не годная мелочь.
Весь день проработали, а вечером вновь собрались, на этот раз соблюдая строжайшую конспирацию. С интервалом в одну минуту восточники, разодетые «как в страшный день своей свадьбы» (Анатоль Франс), поднимались на самую верхотуру, где у гидрохимической лаборатории стоял дежурный и с безразличным видом профессионального заговорщика цедил сквозь зубы: «Пароль… „У вас продаётся славянский шкаф?“ — „Шкаф продан, есть никелированная кровать“.
— «С тумбочкой?» — «С тумбочкой. Проходи в рай!»
Лаборатория, в которой ещё несколько часов назад вдумчивые люди разоблачали тайны океана, выглядела антинаучно. Посреди стола, где днём возвышались аналитические весы, лежали шпроты, место реактивов заняла нарезанная ломтиками колбаса, а стройные ряды колб и реторт сменила батарея бутылок. Здесь священнодействовал Коля Фищев, зарастающий свежей бородой аэролог. Он расставлял стаканы, готовил бутерброды, бил по рукам нетерпеливых гостей и жутким шёпотом призывал:»
— Ш-ш-ш! Капитан не спит!
Происходило вопиющее нарушение правил внутреннего распорядка: восточники отмечали очередные дни рождения — астронома Геннадия Кузьмина и мой. Высокое начальство, поставленное в известность, выразило надежду, что будет соблюдаться «необходимый коэффициент спокойствия». И восточники проявили исключительную дисциплинированность, чему, кстати, способствовало до обидного малое количество спиртного — в переводе на душу населения. Из добытого спирта микробиолог Рустам Ташпулатов и Гена Арнаутов, проявив необычайную изобретательность, создали два вида напитков — «Ташпулатовку» и «Арнаутовку». «Ташпулатовка» содержала сорок семь процентов спирта и пятьдесят три процента воды, а «Арнаутовка» — сорок семь процентов спирта, пятьдесят процентов воды и три процента варенья. Пусть вас не удивляет процент спирта — по морской традиции он соответствовал широте, которую в данный момент преодолевает судно. Что же касается напитков, то они заслужили всеобщее одобрение и были рекомендованы к массовому производству, а их изготовители получили почётное звание «Мастер — золотые руки».
Именинников посадили на два единственных в лаборатории стула и под завистливое перешептыванье вручили подарки. Кузьмин, как астроном, получил цейсовский бинокль — превосходный оптический инструмент, мастерски сделанный из двух пивных бутылок, а мне досталась (взамен пропавшей в Монтевидео) метровая деревянная ручка с пером, выдернутым из хвоста залётного альбатроса. Кроме того, в нашу честь была спета песня и продекламированы стихи. Оду, посвящённую автору этих строк, привожу полностью:
Чтоб не сказали нам потом, Что о Востоке мы все врём, — С собой писателя везём.
Теперь брехать не будем сами — Пусть это сделает В. Санин!
Вечер удался ка славу. Валерий Ельсиновский и метеоролог Саша Дергунов, научные сотрудники Геннадий Степанов и Никита Бобин играли на гитарах, подпевая себе вполголоса, ребята пели, шутили, смеялись и так накурили, что предложение доктора по очереди сбегать в медпункт и подышать из баллона кислородом я готов был принять всерьёз.
— В твоём распоряжении, Валерий, на Востоке будет несколько баллонов,
— заметил Сидоров. — В первые дни на них все поглядывают, как коты на сметану. Только привыкать к кислороду не стоит; те, кто не выдерживал и прикладывался, говорили — тянет как к куреву. Лучше себя перебороть, рано или поздно одышка пройдёт.
— А что? Давайте бросим курить! — пылко предложил Тимур Григорашвили.
— Все вместе! А? Давайте! Голосуй, начальник!
— Аналогичная ситуация произошла несколько лет назад, — заулыбался Сидоров. Прилетела на Восток новая смена и с энтузиазмом решила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
А вот и Карраско — самый чистый, зелёный и тихий рийон столицы. Пожалуй, и самый малоэтажный: сливки общества предпочитают жить в особняках. Гид рассказал, что житель Карраско, имеющий только одну машиау, чувствует себя социально ущемлённым, такой, простите, голодранец может лишиться уважения соседей или, ещё хуже, кредита в банке. Раз уж ты живёшь в Карраско — закладывай в ломбард последние брюки, но покупай вторую машину.
Слушая эти высказывания гида, я, разумеется, не мог предполагать, что на следующий день мне придётся пережить драму покупателя автомобиля. А случилось это так. Гуляя по городу, мы — Лева Черепов, Геннадий Васев и я — набрели на автомобильный салон. Я решил прицениться к машине. Лева и Геннадии принялись меня отговаривать. «Посмотрят на твои скороходовские босоножки — и спасибо скажешь, если не накостыляют по шее!» Но я был непреклонен, ибо видел, как одеваются миллионеры, и справедливо полагал, что по сравнению с некоторыми нз них выгляжу как великосветский денди, проматывающий на модный гардероб своё состояние. И смело вошёл в салон.
На пьедестале стоял неправдоподобно длинный, свер кающий лаком голубой «шевроле». Стоял, наверное, давно, потому что у хозяина салона было заспанное, скучное и безнадёжное лицо человека, который уже ничего хорошего не ждёт от жизни. По обязанности хозяин встал и поклонился — скорее всего для того, чтобы скрыть зевок.
Я поступил так, как сделал бы на моем месте любой другой миллионер: лениво направился к машине, скептически похлопал её по крыльям, открыл дверцу и развалился на кожаном диване. Черепов и Васев начали вертеться вокруг и хихикать — нашли место и время! Сделав страшные глаза, я заставил их утихомириться и ледяным голосом набитого долларами янки спросил хозяина:
— Хау мач? Сколько стоит эта консервная банка?
Здесь уже хозяин не выдержал. Льстиво заглядывая в лицо настоящего покупателя и размахивая руками с такой быстротой, что свистело в ушах, он обрушил на меня целый водопад слов, из которых я понял только одно: «сеньор». Оно прозвучало минимум сто раз и произносилось с чудовищным почтением.
— Хау мач? — прервал я эти излияния с нетерпением человека у которого время — деньги, и протянул хозяину блокнот с авторучкой. Хозяин поклонился, почмокал губами и начертал: 7000.
— Долларов?
— Си, сеньор!
Я вытащил из кармана добротный бумажник, в котором находилась несметная сумма — 2 доллара 40 центов в пересчёте на уругвайские песо.
— Не делаешь ли ты ошибки? — Черепов соорудил постную физиономию. — По-моему, машина недостаточно хороша для тебя.
— Только «роллс-ройс»! — поддержал его Васев.
— А мотор? — пренебрежительно ронял Черепов. — Жалких сто двадцать лошадиных сил!
— Только «роллс-ройс»! — злодействовал Васев.
— Ноу, ноу, сеньоры! — завопил хозяин, с ненавистью глядя на подсказчиков, срывающих выгодную сделку. — «Роллс-ройс» — фи! Тьфу! «Шевроле» — ах!
Но было поздно — преодолевая вялое сопротивление настоящего покупателя, Васев и Черепов вытащили его из салона.
Однако хорошо смеётся тот, кто смеётся последний.
Не успели мы, весело обсуждая подробности нашего визита, пройти полквартала, как я вспомнил, что забыл в руках у хозяина свою авторучку. Нужно было посмотреть на его лицо, когда я вернулся!
— «Шевроле» — ах! — завопил он, сверкая глазами. — Та-та-та-та-та-та! (Неразборчиво). — Си, сеньор! Та-та-та!
Пришлось его разочаровать и жестами пояснить, что я вернулся не для того, чтобы купить недостаточно хороший для меня «шевроле», а чтобы получить принадлежащую мне авторучку. Лицо хозяина мгновенно стало сонным, скучным и безразличным. Об авторучке он и слышать не хотел — отмахивался и делал вид, что совершенно не понимает, о чём идёт речь. Нажился всё-таки, спрут, за мой счёт!
Так я остался без своей любимой авторучки…
Мы продолжали бродить по городу без переводчика, руля и ветрил — куда ноги поведут. Стадион закрыт, музей закрыт, зашли в кино. Посмотрели да экран минуты две — и выскочили на свежий воздух: жуткая и пошлейшая кинопохабщина, рассчитанная на зрителя с иктеллектом ящерицы. Контролёр понимающе ухмыльнулся, кивнул в сторону зала и сплюнул.
Не желая отставать от других туристов, фотографировались у памятников. Как правило, это национальные герои на лошадях; один из них, генерал Артикос, даже на фоне двадцатипятиэтажного небоскрёба производит большое впечатление своей внушительной осанкой. Хорош и памятник первым переселенцам — упряжка быков тащит за собой повозки. Очень динамичная группа. Быки выглядят так естественно, что на них охотно лают собаки.
Что же касается архитектуры, то судить о ней не берусь: за два дня я видел слишком мало, да и не считаю себя знатоком в этой области. Дома как дома, ничего необычного. Другое дело — Рио-де-Жанейро, куда мы попали на обратном пути. Там даже дилетанту ясно, что перед ним великий город.
Жители Монтевидео, как и положено южанам, общительны и чрезмерно возбудимы. На простой вопрос: «Как проехать к порту?» — вам ответят монологом минут на пять, в корне пресекая все ваши попытки вставить слово или удрать; но если и вас о чём нибудь спросят, наберитесь терпения. Мы мирно шли по улице, когда на меня налетела экзальтированная сеньора с двумя девочками-близнецами и начала бурно о чём-то спрашивать, даже не спрашивать, а неистово кричать, непрерывно шлёпая своих шалуний и выкручивая пуговицу на моей рубашке. Когда сеньора иссякла, я на варварском английском языке дал ей понять, что она обратилась не по адресу. Сеньора гневно рванула пуговицу и обрушилась на Васева, который угощал девочек конфетами и бормотал про себя что-то вроде: «Ну и трещотка! Зря время теряешь, красавица». Наконец над ней сжалился какой-то прохожий, и сеньора, подхватив девочек, рванулась кудато со скоростью звука.
Продавцы в магазинах изысканно вежливы — а что делать? Цены на товары слишком высокие, и даже в универмагах покупателей можно пересчитать по пальцам. Все товары — импортные, кроме сувениров, отлично выделанных коровьих шкур (никогда бы не подумал, что коровы носят на себе такую красоту!) и ножей. Особенно непривычна тишина в книжных магазинах: за средних габаритов книгу средний уругваец должен выложить дневной заработок. Мы прикинули, что у нас книги раз в пять дешевле: одна из причин того поражающего мир явления, что в нашей стране читают больше, чем в любой другой. На прилавках — много переводов русской и советской классики: Толстой, Достоевский, Горький, Шолохов, Ильф и Петров. Но львиную долю полок отхватили себе детективы; одна Агата Кристи занимает куда больше места, чем все классики мировой литературы, вместе взятые.
На прощание, мобилизовав остатки валюты, мы посетили «чрево Монтевидео»
— колоссальный крытый рынок, на котором шумит, спорится, орёт и скандалит многотысячная толпа домохозяек, портовых грузчиков, матросов, зеленщиков, оборванных мулатов и высокомерных полицейских. Десятки туш, сотни колбас, холмы апельсинов и терриконы овощей, лимоны, бананы — изобилие продуктов, цены на которые непрерывно растут. Дорого — домохозяйки хватаются за сердце и потрясают кулаками. Мы пристроились к барьеру, за которым два ловких кабальеро орудовали на жаровнях, получили по изумительному шашлыку и по бутылке ледяной «коки» — роскошный обед, о котором мы не раз вспоминали в Антарктиде.
И вот мы снова на борту, и змеи швартовых тянутся с причала на палубу. Идёт прощание с последней свободной от снега и льда землёй, теперь нам надолго привыкать к белому цвету.
— Видишь тот небоскрёб? — спрашивает матрос приятеля.
— Справа или в центре?
Матрос терпеливо объясняет, на какой небоскрёб он хочет обратить внимание.
— Ну, доложим, вижу. И что из этого?
— Ничего особенного, — вздыхает матрос. — Я покупал там мороженое.
И последнее видение: чуть не опоздав, к борту, запыхавшись, подбегают два знакомых старика.
— Земляки, селёдки нема?
И «Визе» уходит в океан.
День с восточниками
Утром Василий Семёнович Сидоров собрал восточников.
— Все любят картошку? — опросил он.
— Все!
— Не верю! Если бы мы по-настоящему её, родную, любили, то не потеряли бы бдительность. А ни у кого из нас не поднялась рука, чтобы осмотреть купленные в Монтевидео мешки с картошкой. Те самые, что полетят с нами на Восток!
Сидоров был расстроен и зол. Ночью, терзаемый дурными предчувствиями, он решил развеять свои сомнения и вскрыл один мешок, затем второй, третий…
Надули нас здорово: по меньшей мере десятая часть картошки была выброшена в океан, хотя этого куда больше заслуживали наши поставщики, которые, наверное, в своих оффисах потирают руки и посмеиваются над доверчивыми покупателями. Сидеть Востоку лишний месяц на кашах и макаронах!
— Какая похуже и помельче — сыпьте в отдельные мешки, съедим в первую очередь, — распоряжался хмурый Сидоров.
В жизни я ещё не видел, чтобы люди с такой нежностью перебирали картошку! Судьба едва ли не каждой отдельной картофелины решалась судом присяжных: а вдруг она не совсем безнадёжна, а вдруг её можно спасти? И за борт летело только гнильё и никуда не годная мелочь.
Весь день проработали, а вечером вновь собрались, на этот раз соблюдая строжайшую конспирацию. С интервалом в одну минуту восточники, разодетые «как в страшный день своей свадьбы» (Анатоль Франс), поднимались на самую верхотуру, где у гидрохимической лаборатории стоял дежурный и с безразличным видом профессионального заговорщика цедил сквозь зубы: «Пароль… „У вас продаётся славянский шкаф?“ — „Шкаф продан, есть никелированная кровать“.
— «С тумбочкой?» — «С тумбочкой. Проходи в рай!»
Лаборатория, в которой ещё несколько часов назад вдумчивые люди разоблачали тайны океана, выглядела антинаучно. Посреди стола, где днём возвышались аналитические весы, лежали шпроты, место реактивов заняла нарезанная ломтиками колбаса, а стройные ряды колб и реторт сменила батарея бутылок. Здесь священнодействовал Коля Фищев, зарастающий свежей бородой аэролог. Он расставлял стаканы, готовил бутерброды, бил по рукам нетерпеливых гостей и жутким шёпотом призывал:»
— Ш-ш-ш! Капитан не спит!
Происходило вопиющее нарушение правил внутреннего распорядка: восточники отмечали очередные дни рождения — астронома Геннадия Кузьмина и мой. Высокое начальство, поставленное в известность, выразило надежду, что будет соблюдаться «необходимый коэффициент спокойствия». И восточники проявили исключительную дисциплинированность, чему, кстати, способствовало до обидного малое количество спиртного — в переводе на душу населения. Из добытого спирта микробиолог Рустам Ташпулатов и Гена Арнаутов, проявив необычайную изобретательность, создали два вида напитков — «Ташпулатовку» и «Арнаутовку». «Ташпулатовка» содержала сорок семь процентов спирта и пятьдесят три процента воды, а «Арнаутовка» — сорок семь процентов спирта, пятьдесят процентов воды и три процента варенья. Пусть вас не удивляет процент спирта — по морской традиции он соответствовал широте, которую в данный момент преодолевает судно. Что же касается напитков, то они заслужили всеобщее одобрение и были рекомендованы к массовому производству, а их изготовители получили почётное звание «Мастер — золотые руки».
Именинников посадили на два единственных в лаборатории стула и под завистливое перешептыванье вручили подарки. Кузьмин, как астроном, получил цейсовский бинокль — превосходный оптический инструмент, мастерски сделанный из двух пивных бутылок, а мне досталась (взамен пропавшей в Монтевидео) метровая деревянная ручка с пером, выдернутым из хвоста залётного альбатроса. Кроме того, в нашу честь была спета песня и продекламированы стихи. Оду, посвящённую автору этих строк, привожу полностью:
Чтоб не сказали нам потом, Что о Востоке мы все врём, — С собой писателя везём.
Теперь брехать не будем сами — Пусть это сделает В. Санин!
Вечер удался ка славу. Валерий Ельсиновский и метеоролог Саша Дергунов, научные сотрудники Геннадий Степанов и Никита Бобин играли на гитарах, подпевая себе вполголоса, ребята пели, шутили, смеялись и так накурили, что предложение доктора по очереди сбегать в медпункт и подышать из баллона кислородом я готов был принять всерьёз.
— В твоём распоряжении, Валерий, на Востоке будет несколько баллонов,
— заметил Сидоров. — В первые дни на них все поглядывают, как коты на сметану. Только привыкать к кислороду не стоит; те, кто не выдерживал и прикладывался, говорили — тянет как к куреву. Лучше себя перебороть, рано или поздно одышка пройдёт.
— А что? Давайте бросим курить! — пылко предложил Тимур Григорашвили.
— Все вместе! А? Давайте! Голосуй, начальник!
— Аналогичная ситуация произошла несколько лет назад, — заулыбался Сидоров. Прилетела на Восток новая смена и с энтузиазмом решила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58