— Комар носа не подточит! — похвастался он. — Дима, второй пилот, на полминуты отошёл, а мы раз, два — взяли! И стоим покуриваем: «Все? — Все
— От винтов!»
Рустам страшно доволен, а я с трудом сдерживаю улыбку: посмотрели бы друзья-микробиологи на своего старшего научного сотрудника, молодого и перспективного учёного Ташпулатова, который весь светится от счастья, потому что ему удалось затолкать в самолёт сверх нормы два ящика консервов!
Из зубного кабинета, умиротворённый, вышел Сева Сахаров, а за ним Юл.
— Отвертелся-таки, — ворчал Юл. — Ты, Сева, эгоист, не хочешь понять, как украсил бы твой зуб моё ожерелье.
— Юл, взгляни, рука болит, — пожаловался Рустам. — Потянул, наверно.
— Почему я должен смотреть на твою руку? — удивился Юл. — В жизни не испытывал ни к чему такого равнодушия, как к твоей руке. Кругом айсберги, льды и разные достопримечательности, которых я, кстати говоря, ещё не снимал, а ты призываешь смотреть на твою здоровенную и, прошу заметить, волосатую клешню. Ладно, вылечим. Миша, где наша пила?
— Пойдём подальше от этих живодёров, пока они не успели ничего оттяпать, — предложил Рустам.
И мы отправились на окраину Мирного, к столбу с волнующей надписью: «Южный полярный круг». По дороге Юл предложил снимать фильм не дилетантски, а по сценарию, который тут же был разработан. Мы с Рустамом, изнемогающие от усталости путешественники, из последних сил ползли к столбу, а Юл запускал в нас очереди из своего киноаппарата. Добравшись до столба, мы встали, шатаясь, и со слабыми, но гордыми улыбками победителей торжествующе смотрели куда-то вдаль. Потом к столбу полз Юл, и мы снимали его. Потом Рустам уложил меня на волокушу и тащил, изображая смертельную усталость. Короче говоря, фильм получился очень даже впечатляющий, и он мог бы стать украшением телевизионного «Клуба кинопутешествий», если бы Юл не потерял отснятую плёнку.
Возвращаясь домой, мы встретили Севу. Весело посвистывая, он шёл в кают-компанию обедать.
— Где были? — поинтересовался Сева.
Мы рассказали.
— И туда, — Сева показал рукой на снежное поле за нашим столбом, — тоже заходили?
— Ну да, — подтвердил Юл. — А что?
У Севы округлились глаза.
— А чистое бельё перед прогулкой не надели?
— Какое бельё? — встревожились мы.
— Давно таких везучих людей не видел, — вздохнул Сева. — Знаете, где вы дурака валяли? В зоне трещин.
— В какой зоне? — переспросили мы осипшими голдсами.
— Трещин, — повторил Сева. — Есть там, знаете ли, такие очаровательные отверстия, прикрытые снежными мостиками. Ступишь на мостик — и летишь минуту-другую, насвистывая песни и марши.
— Н-да, — пробормотал Юл.
— Н-да, — эхом откликнулись мы с Рустамом.
— Чего я с вами разболтался? — спохватился Сева. — Сегодня на обед жареные куры. С приветом!
Месяца два спустя, уже на «Оби», я рассказал про этот случай гидрологу Вениамину Александровичу Совершаеву. С зоной, по которой мы прогуливались, он был хорошо знаком — специально обследовал её по указанию начальника Четырнадцатой экспедиции Д. Максутова. Оказывается, нам здорово повезло, что в это лето в Мирном не было интенсивного таяния, а то снежные мостики могли бы не выдержать тяжести беззаботных гуляк. Ширина трещин в этой зоне четыре-пять метров, а глубина «до конца географии».
— И ещё вам повезло в одном, — заключил Совершаев, — что о вашей прогулке не узнал Гербович. Навесил бы по хорошему выговору!
Я подумал про себя, что все же лучше жить со строгачом, чем умереть с незапятнанным личным делом, но промолчал.
В Антарктиде тоже заседают
Ежедневные диспетчерские совещания проходили в небольшом холле в доме начальника экспедиции. Холл был обвешан картами. На одну из них я долго не мог смотреть без содрогания: на ней были отмечены зоны трещин вокруг Мирного. Юл и Рустам, непременные участники совещании, тоже заметно менялись в лице, когда их взор падал на эту карту.
Украшением холла был огромный латунный ключ от Мирного, собственноручно изготовленный несколько лет назад моим соседом по дому — главным инженером Петром Фёдоровичем Большаковым, Покидая Антарктиду, каждая экспедиция оставляла в ключе свёрнутые в трубочку пожелания своим сменщикам. Четырнадцатая экспедиция, однако, в суматохе забыла про эту традицию, что обидело нынешних обитателей Мирного: полярники, как и моряки, свято чтут традиции и в их забвении усматривают скверное предзнаменование.
Совещание начинается с обсуждения сводки. Её зачитывает Владислав Иосифович Гербович.
— «Обь»… Капитан Купри сообщает, что вместо Тасмании решили идти в Перт, на западное побережье Австралии… Поезд Зимина прошёл за сутки сорок два километра. Черепов ещё не выздоровел… На Востоке минус сорок четыре, монтируется буровая установка… На Молодёжной запущена метеорологическая ракета, высота сто пять километров… Беллинсгаузен: как обычно, туман, мокрый снег, переходящий в дождь, все в порядке… Вопросы?
Леве Черепову не повезло — воспаление лёгких. Вечером, когда поезд остановился, в «Харьковчанке» было тепло, и Лева, раздевшись до трусов, улёгся спать. А спальный мешок, в который надлежало залезть, Лева использовал в качестве матраса. Ну а под утро стальные борта машины промёрзли насквозь, и в «Харьковчанке» свирепствовал лютый мороз…
Итак, нужно готовить на сброс медикаменты. Одновременно рождается предложение: угостить походников свежевыпеченным пирогом. Технически это выглядит так: когда самолёт по пути на Восток полетит над санногусеничным поездом, штурман просигналит и борт-механик сбросит посылку в открытую дверь. Лучше бы, конечно, медикаменты передать из рук в руки, но ведь поезд идёт по заснеженному ледяному куполу, посадочной полосы там нет, сесть сядешь, но вот поднимешься ли…
Все оживились: в жизни полярников рейсы на сброс играют важную роль. Григорий Мелентьевич припомнил, как в Третью экспедицию, когда он был начальником внутриконтинентальной станции Пионерская, ему несколько раз сбрасывали на парашюте продукты. Дул сильный ветер, и парашюты стремительно неслись, вдребезги расколачивая о метровые заструги ящики с продуктами. «О Антарктида, кто тебя усеял мёрзлыми гусями?» — шутили полярники, подбирая рассыпанные тушки. Начальник дизельной электростанции Семочкин рассказал, как в подобной ситуации он несколько километров бежал за сброшенным поросёнком, еле его догнал и оседлал, а начальник авиаотряда Шкарупин поведал историю о том, как в Арктике он сбрасывал на ледокол посылки с яблоками и баллон с ацетиленом. Яблоки рассыпались по льдинам, к превеликому удивлению сбежавшихся на зрелище медведей, а баллон, как торпеда, врезался в торос.
К этому времени начальник аэрометеоотряда Геннадий Иванович Бардин уже развесил на стене снимки, полученные от спутников Земли. «Бог погоды» Мирного всегда чрезвычайно тщательно готовился к своему докладу: знал, что желающих отточить на синоптиках остроумие хоть отбавляй. Прогнозы Бардина, как правило, отличались точностью, но дней десять назад внезапно налетевший циклон несколько подмочил репутацию бардинской канцелярии. Возвращаясь с Востока, самолёт Русакова попал в неположенный по прогнозу туман и вынужден был сесть на купол в ста километрах от Мирного. А на борту находились начальник экспедиции Гербович и начальник транспортного отряда Овечкин. К счастью, удалось взлететь и все закончилось благополучно, однако Шкарупин с того дня то и дело подкалывал Бардина язвительными репликами, Геннадий Иванович даже осунулся, но не переставал мужественно отбиваться, вызывающе выставляя вперёд иссиня-чёрную бороду.
— На Восток лететь можно, — заключает Бардин свой доклад. — Ночью будет стоковый ветер пять семь метров в секунду, по пути следования — ясно.
— Ты уверен? — придирчиво спрашивает Рустам.
— Абсолютно, — решительно подтверждает Бардин.
— На сто процентов?
— На двести.
Рустам вздыхает. Рустам — лицо заинтересованное. Уже не раз случалось, что он непосредственно перед вылетом загружал самолёты продуктами, но из-за погоды рейсы неожиданно отменялись, и продукты вновь приходилось увозить в тёплый склад. Этот сизифов труд получил название «челночная операция имени Ташпулатова».
Отчитывается Пётр Фёдорович Большаков. Он руководит сооружением большой деревянной эстакады, на которую укладываются кабели, и шефствует над ремонтномеханическои мастерской.
— Я подготовил для отряда Галкина петли, — под общий хохот сообщает Большаков. — Магнитные, — поясняет он.
— Спасибо за уточнение, — с деланным облегчением благодарит Рюрик Максимович Галкин, начальник отряда геофизиков.
— Как проходит расчистка территории? — интересуется Гербович.
— Работают два бульдозера, — информирует Овечкин. — Нашли в снегу пять бутылей глицерина.
— Это наш! — восклицает Галкин.
— Почему твой? — обижается Бардин.
— Одна бутыль разбилась, — продолжает Овечкин.
— Это твоя! — великодушно говорит Бардину Галкин.
— Хорошо, делим пополам, — идёт на компромисс Бардин. — По рукам?
— По рукам, — соглашается Галкин.
— Разделили? — с усмешкой спрашивает Овечкин. — Ну и молодцы. Глицерин я забрал себе. Пойдёт вместо антифриза.
— Это произвол! — вскакивают одновременно Галкин и Бардин.
— Ладно, разберёмся, — сдерживая улыбку, говорит Гербович. — Что у вас, Юлий Львович?
— Предъявляю претензию Петру Фёдоровичу, — решительно заявляет Юл. — Сахаров разгуливает по эстакаде как канатоходец. Ему, при его комплекции, лень, видите ли, спускаться вниз. А техника безопасности?
— Шкуру с него спущу, — обещает Большаков.
— Выражаю также надежду, — сурово продолжает Юл, — что «подрывные элементы» выберут для своих забав полигон на другом конце Антарктиды.
— Но ведь это случайно, — в десятый раз оправдывается Силин.
— Случайно или не случайно взлетают на воздух люди, медицину это не интересует, — парирует Юл. — Главное — что взлетают.
Григорий Мелентьевич Силин тяжело вздыхает — крыть нечем. Несколько дней назад он приказал очистить от мусора довольно-таки захламлённую территорию Мирного, и сводная рота борцов за санитарию и гигиену воздвигла и затем подожгла целый Монблан разного хлама. А под снегом таился оставшийся в наследство от одной из предыдущих экспедиций баллон пропан-бутана. Баллон взорвался, украсив Мирный великолепным фейерверком. К счастью, никто не пострадал. Лишь инженерсейсмолог Сергей Просвирнов долго не мог прийти в себя: его датчики показали, что произошло крупнейшее в истории человечества землетрясение.
— Предупреждать надо, — хватаясь за голову, стонал Просвирнов.
— Обязательно, Серёжа, обязательно, — успокаивал его Силин, исключительно довольный тем, что не пришлось прибегать к помощи медпункта.
Принимается решение: мусор сжигать только на окраинах Мирного.
— Здесь давно уже пора начать археологические раскопки, — говорит Гербович. — Трудно даже себе представить, сколько всякого добра скрывается под снегом. Идёт выгрузка с корабля — и вдруг на несколько дней налетает пурга. Люди забывают, что где лежало, и пиши пропало.
— Есть даже знатоки, — добавляет Силин, — которые «точно знают», где что похоронено. Кладоискатели!
— А ты зря, Григорий Мелентьевич, насчёт знатоков иронизируешь, — возражает Большаков. — Берусь составить карту кладов, лежащих под снегом на Моренной сопке.
Над Большаковым посмеиваются, и напрасно: я сам был свидетелем того, как под его руководством на Моренной сопке, или просто на Морене, как её называют, производились исключительно удачаые раскопки. Когда возникла нужда в давно списанном фрезерном станке, Большаков за несколько часов разыскал и откопал его на Морене. Нужен был дефицитный провод, металл — Большаков брал лопату и уезжал на Морену. Так что вскоре насмешки прекратились, чтобы смениться чуть ли не суеверными восторгами по поводу необыкновенных кладоискательских способностей главного инженера.
Совещание заканчивается. Все начальники отчитались, получили задания и расходятся по рабочим местам. Ухожу и я, чтобы записать своя впечатления, ничего не перепутать. Когда я прилетел в Мирный, Гербович тактично обратил моё внимание на лежащую под стеклом газетную вырезку: «… Вчера в Мирном был ветер 30 метров в секунду при температуре 60 градусов ниже нуля», — невообразимая чушь, над которой смеются поколения полярников. Намёк я понял и принял к сведению.
Не доверяй первому впечатлению, читатель!
Пришло время рассказать об одном участнике антарктической экспедиции, незаурядная личность которого произвела на меня наиболее сильное впечатление. Но к такой оценке я пришёл далеко не сразу. Поэтому прошу принять эту порцию размышлений как закуску перед блюдом, которое по вине новара задержалось на кухне и подаётся со значительным опозданием.
Первое впечатление самое верное?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58