Яна закрыла глаза.
— Слушай, а тебе вообще куда? Ты где живешь? — Космос потряс ее за плечо.
— Нигде. — сказала Яна.
— Так не бывает. — вмешался Еж.
— С сегодняшнего дня нигде. — повторила Яна, — В Ярославль я не вернусь. Я буду поступать в театральное.
— То есть тебе нужна вписка?
— Чего?
— Ну вписка, место где можно вписаться. — путанно объяснил Еж.
— Наверно. — Яна снова закрыла глаза.
Очень хотелось спать, сквозь сон Яна слышала как парни вполголоса переговариваются.
— У меня полон дом шнурков. — говорил Космос.
— И у меня тоже предки. — отвечал Еж. — У кого бы ее вписать? Может ее к Весне отвезти?
— Да ты что, до Весны далеко, уже наверно электрички не ходят. Можно Жуку позвонить.
— А Жук сейчас вписывает?
— Ну попросим — впишет.
— А может к Мыши?
— А чо — идея. Янка! — Космос потряс Яну за плечо, — Мы тебя впишем у Мыши. Ты не пугайся и не удивляйся — там большая тусовка, отвязный народ, тебе там понравится.
— Спасибо, ребята. — сказала Яна.
— Только ты там не бей никого. — строго и серьезно предупредил Космос. — Ишь, Жан Клод Ван-Даммка нашлась…
— Дамка! — громко сказал Еж.
— Чего?
— Теперь ее будем звать Дамка.
— Точно! — Космос кивнул.
* * *
Яна проснулась и ощутила, что лежит в одежде на чем-то мягком. Она открыла глаза — это была комната, большая и светлая, только находящаяся в жутком состоянии — стены были исписаны и изрисованы, остатки обоев свешивались клочьями, мебели не было вообще, кроме стула без ножки, стоящего в углу и огромного черного чемодана, старого-старого, валяющегося распахнутым у батареи — очевидно его использовали как шкаф. Повсюду были разбросаны какие-то шмотки, мешки, одеяла, весь пол наполовину был завален матрасами, а на веревках, протянутях под потолком огромные пучки какой-то травы, от которой в комнате приятно пахло свежескошенным сеном.
Сама Яна лежала в углу на матрасе, заботливо прикрытая рваным серым пледом. Вчерашнее помнилось смутно, во рту пересохло и очень хотелось пить. Яна стала вспоминать — как же она здесь оказалась? И тут, как заноза, в сердце всплыло воспоминание о предательстве Олега, только уже не такое сокрушительное как вчера, немного потускневшее, но все равно окрашивающее мир в черные цвета. «Весь мир — дерьмо!» — вспомнила Яна, и на душе немного полегчало от этого заклинания. Затем она вспомнила подъезд, милиционера и сморщилась — и что это на нее нашло вчера? Затем был трамвай… Затем… Что же было затем? Они куда-то шли, ребята поддерживали Яну… Потом дверь, слова: «это Дамка, она из Ярославля, ей нужна вписка»… Потом кто-то протягивает чашку горячего чая, потом Яну заботливо кладут в угол и укрывают одеялом. Какой кошмар, надо же было так напиться? Всего-то полбутылки портвейна, правда на голодный желудок…
Яна скинула одеяло и встала. Мир немного гудел и покачивался, но сохранял поразительную четкость и резкость — краски были яркими, воздух прозрачным, короче жить было можно.
Яна подошла к двери и выглянула в коридор — коридор был длиннющим, заваленным досками и еще каким-то мусором. В глубине раздавались голоса. Яна пошла на шум и вышла на кухню. Тут сидело несколько человек, среди которых Яна узнала Ежа.
— О, Дамка пробудилась, — обрадовался Еж.
К Яне подошла небольшого роста хрупкая девушка со взрослым лицом. НА ее руке висело несколько плетеных браслетиков из разноцветных ниток.
— Меня зовут Мышь. — сказала она, — Ты как сегодня, нормально?
— А что? — спросила Яна.
— Говорят вчера тебе было плохо.
— Было. — вздохнула Яна.
— Ну ты в крейзу не падай, все будет хорошо. Ты из Ярика?
— Откуда?
— Из Ярославля?
— Ну да, из военного городка.
— Тьфу-тьфу-тьфу, не к весне будь сказано. — Еж постучал по столешнице и все засмеялись.
— Чай в чайнике, а гречку уже всю схавали. — сказала Мышь. — Еж, налей Дамке чаю.
Еж полез искать пустую кружку. Яна сказала что сейчас придет, и отправилась на поиски туалета. Туалет находился в самом конце разгромленной квартиры и был тоже весьма плох. Из мутного зеркала на Яну глянула оплывшая, немного печальная физиономия, Яна кое-как умылась и вернулась на кухню. Ей вручили чашку чая и она села на пол в уголок, на матрас — матрасы были разбросаны и на кухне. Рядом села Мышь.
— Мышь, а что у тебя в квартире такой разгром? — спросила Яна.
— Не грузись, просто дом старый, а мы на последнем этаже.
— Ты здесь живешь?
— Ну вроде как. Вообще это нежилое помещение, но у нас как бы художественная мастерская.
— Ты художница? — удивилась Яна.
— Да. — кивнула Мышь. — Алена Меньшова, может слышала?
Яна призадумалась. Нет, конечно художников она не знала и вообще не интересовалась этим, но зато подумала, что Мыши определенно намного больше лет, чем могло показаться сначала.
— Тут нас трое художников — я, Кельвин и Вуглускр. — продолжала Мышь.
— Кто-кто?
— Ну ты их не знаешь, они вечером придут. Тебе у меня нравится?
— Нравится. — искренне улыбнулась Яна.
— Ну живи. — улыбнулась в ответ Мышь, — Только у нас с хавчиком проблемы.
— С чем?
— Ну с едой. Цивильная ты какая-то, не системная.
— Чего? Какая?
Мышь вместо ответа засмеялась. Смех у нее был звонкий, но смотрела она при этом куда-то в пространство, вверх, и это было странно.
— Слушай, Мышь, а ты не знаешь что нужно чтобы в театральное училище поступить?
— О, — Мышь поглядела на Яну с уважением, — Это тебе надо у Кельвина спросить вечером, он поступал когда-то.
— И чего, не поступил?
— Поступил, поучился и ушел.
— А почему?
— Каждому свое. — Мышь пожала плечами.
Они помолчали. Яна оглядывала просторную кухню — действительно, в углу стояла картина без рамы, на ней было что-то непонятное — какие-то закручивающиеся спирали, узоры. Под картиной сидел малыш лет двух, не больше. Он тихо перебрасывал в руке старую ободранную деревянную ложку и весело поглядывал на сидящих в кухне.
— А это кто? — спросила Яна.
— Бэбик? Это Мелкий. Мой бэбик.
— Твой? А отец где?
— Рольф? Его нет. — сказала Мышь.
— Сбежал, сволочь? — неожиданно вырвалось у Яны.
— Не, умер от передоза.
— Извини… — прошептала Яна. — От наркотиков?
— От черняшки — ханкой ширялся. — ответила Мышь.
Яна помолчала.
— А ты?
— А что я? Мне не привыкать, я так уже трех своих похоронила. Хорошо хоть Вуглускр у меня в этом смысле лапочка, кришнаит.
— Нет, в смысле, ты сама — не того?
— Черняшкой двигаться? Нет, я еще пожить хочу. — Мышь вдруг быстро взглянула на Яну, — И кстати учти, на этой вписке закон — опиюшников выписывают пинками, так что не вздумай сюда приносить чего.
— Да ты что? — обиделась Яна, — Я не наркоманка и не забулдыга какая-нибудь.
Она вдруг вспомнила в каком состоянии ее вчера привели сюда и осеклась.
— Нет, Дамка, я на всякий случай предупредить — тут все знают. Вайн всегда на ура, ганжа курим, колеса только если по праздникам, винтовых не приветствуем, а опиюшников, которые черным, медленным двигаются — вышвыриваем с лестницы.
— Я ничего не поняла.
— Ой, боже! Перевожу для цивилов — выпивку носить можно и нужно, марихуану курить можно, таблетками не закидывайся особо, первитин не вари, или потихоньку, чтобы массового винтилова не устраивать, а если что-нибудь маковое принесешь — ханку там или героин, то можешь забыть этот адрес, помирай где-нибудь на других вписках, хватит на мой век трупов.
Яна помолчала.
— Да ты не грузись, все нормально, это я так, профилактическую работу веду. — сказала Мышь.
В углу напротив сидели Еж и какой-то наголо бритый парень. У Ежа в руках откуда-то появилась гитара, и он медленно дергал струны.
— Спой «яйца»! — попросили вдруг две девицы, сидевшие за столом и нанизывающие бисеринки на нитку.
— Как вы задолбали со своими яйцами. — вздохнула Мышь, — откуда у меня на вписке берутся панки?
— Я не панк, я хиппи! — запротестовал Еж, — Это Космос панк.
— Да все вы хороши. — Мышь встала и вышла из комнаты.
Еж еще раз перебрал струны и хитро спросил:
— Значит «яйца»?
— «Яйца!» — хором закричали девчушки за столом и к ним присоединились еще двое парней, и даже кажется бэбик что-то гугукнул.
Еж ухмыльнулся, с важным видом перебрал струны и начал отбивать жесткий ритм — раз, два, три, четыре…
О, стыд и срам — я ходил по дворам,
Переулкам славы, аллеям гордости,
Одинокий мент попросил документ
И повесился от безысходности —
Бум! Бум! Бум! Все мы яйца в инкубаторе!
Бум! Бум! Бум! Все мы яйца в инкубаторе!
Бум! Все мы яйца-а-а-а!
Припев повторяли хором, подключилась даже Яна, а бэбик радостно колотил ложкой по своем матрасу. Но дальше вышла заминка — Еж забыл слова, да и никто тоже не смог вспомнить, поэтому припев повторили еще раза три, с каждым разом все громче и громче, пока наконец не вернулась Мышь.
— Эй, вы, децибелы, вы прекратите наконец? — она повернулась к Яне, — Понимаешь, вчера принесли эти гаврики новую песню, всю ночь орали. Космос под утро все-таки слинял, а песня осталась.
— Так это его песня? — догадалась Яна.
— Агы! — радостно хихикнул Еж. — Он же у нас поэт-песенник, блин!
— А что он еще написал? — спросила Яна.
— Да много чего. Песни у него панковские, стихи.
— Ну спой еще что-нибудь! — попросила Яна.
— А чего спеть-то? — растерялся Еж.
— Про Ленина спой. — усмехнулась Мышь.
— А, точно! — обрадовался Еж и громко объявил, — Исполняется революционный факстрот-кадриль про тусового чувака Ленина!
Еж подергал струны, словно проверяя, хорошо ли они держатся, и запел:
Семнадцатый год, некайфовое время,
Голимый и тухлый бардак
Но вышел братушка с кликухою Ленин —
Тусовый, отвязный чувак.
Он встал на поребрик и двинул телегу,
Что царь — обломист и урод
Буржуи ваще задолбали и нефиг
Динамить свободный народ.
Семнадцатый год, некайфовое время
Облом и гнилая пурга.
Да здравствует Ленин! Да здравствует Ленин!
Тусовку повел на врага!
Все захлопали, а Яна даже закашлялась от смеха.
— Ой, чего я вспомнила! — закричала она, — Еж, а… один там короче написал стих про параноика!
— Лес дремучий снегами покрыт? — откликнулся Еж.
— Да, а ты откуда знаешь? — опешила Яна.
— Ну это же тоже Космос. — пожал плечами Еж. — Старое-старое.
— Еж, ты врешь! — возмутилась Яна, — Это Олег написал, ну… про которого я вам вчера рассказывала… — закончила она совсем тихо.
— Это он тебе так сказал?
— Ну да…
— Видишь ли, — Еж задумчиво перебирал струны гитары, — Этот козел живет с Космосом в одном доме, а мы частенько там на лестнице орали, курили вместе…
=== далее текст соответствует изданию ===
* * *
— Дамка, у меня к тебе просьба. — Мышь была серьезна и в ее глазах бегали искорки настороженности, — надо отвезти в одно место одну вещь.
— Да, конечно, а куда?
— Это я тебе сейчас расскажу. Тебе за эту вещь дадут денег. Много денег. Хотя почти все придется отдать, но нам хватит на хавчик очень надолго.
— А что это?
— Это пять килограмм анаши.
— Наркотики? Мышь, а почему сразу я?
— Потому что у тебя вид самый цивильный.
— Но я никогда наркотики…
— Да какие же это наркотики, это анаша!
— Но на нее ведь садятся и потом умирают?
— Кто тебе сказал такую глупость? На нее не садятся. Ну бывает иногда что человек без нее тоскует, как без кофе. Но никто от нее не умер сроду, по крайней мере я такого не слышала.
— А что от нее бывает?
Мышь поразмыслила.
— Глупеют от нее постепенно. Там клетки кое-какие особые в мозгу гибнут, по горсточке после каждой раскурки, только это не заметно так сразу, потому что гибнет горсточка, а их там миллиарды. Но как посмотришь на тех, кто несколько лет каждый день раскуривается — сразу поймешь.
— Ну вот видишь!
— А чего? А водку если пить каждый день — что, лучше будет?
— Не знаю…
— Ну лучше конечно, но не намного.
— Ну вот! А нервные клетки не восстанавливаются!
— Они еще иногда гибнут когда нервничаешь. — сообщила Мышь. — Я нервничаю.
— А чего ты нервничаешь?
— А что нам жрать нечего, а ты тут живешь уже неделю, а такую простую просьбу выполнить не можешь.
Яна вздохнула. Действительно, отказываться было неудобно.
— Ну ладно. Куда везти?
— Значит так, — оживилась Мышь, — Главное смотри чтобы ментов вокруг не было. Значит на Курском вокзале, у расписания, будет стоять человек… — Мышь подробно рассказала как и что.
— А если меня поймают?
— Тебя не поймают.
— А если?
— А если сейчас сюда придет милиция и всех поймают? Здесь знаешь сколько анаши? Осенью было пятьдесят килограмм, сейчас пятнадцать осталось.
— А ты не боишься?
— Ну знаешь, всего бояться — значит не жить вообще. А мы на этом живем. Летом бригадой едем на сборы в Чуйскую долину, где дикая конопля растет — собираем, сушим, привозим, продаем.
— Как, так просто едите и собираете? А если вас в поезде поймают?
— Конечно поймают если траву мешками в поезде возить! Ты думаешь что говоришь? Там не все так просто. Официально это как бы комсомольский стройотряд в летний стоительный лагерь едет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Слушай, а тебе вообще куда? Ты где живешь? — Космос потряс ее за плечо.
— Нигде. — сказала Яна.
— Так не бывает. — вмешался Еж.
— С сегодняшнего дня нигде. — повторила Яна, — В Ярославль я не вернусь. Я буду поступать в театральное.
— То есть тебе нужна вписка?
— Чего?
— Ну вписка, место где можно вписаться. — путанно объяснил Еж.
— Наверно. — Яна снова закрыла глаза.
Очень хотелось спать, сквозь сон Яна слышала как парни вполголоса переговариваются.
— У меня полон дом шнурков. — говорил Космос.
— И у меня тоже предки. — отвечал Еж. — У кого бы ее вписать? Может ее к Весне отвезти?
— Да ты что, до Весны далеко, уже наверно электрички не ходят. Можно Жуку позвонить.
— А Жук сейчас вписывает?
— Ну попросим — впишет.
— А может к Мыши?
— А чо — идея. Янка! — Космос потряс Яну за плечо, — Мы тебя впишем у Мыши. Ты не пугайся и не удивляйся — там большая тусовка, отвязный народ, тебе там понравится.
— Спасибо, ребята. — сказала Яна.
— Только ты там не бей никого. — строго и серьезно предупредил Космос. — Ишь, Жан Клод Ван-Даммка нашлась…
— Дамка! — громко сказал Еж.
— Чего?
— Теперь ее будем звать Дамка.
— Точно! — Космос кивнул.
* * *
Яна проснулась и ощутила, что лежит в одежде на чем-то мягком. Она открыла глаза — это была комната, большая и светлая, только находящаяся в жутком состоянии — стены были исписаны и изрисованы, остатки обоев свешивались клочьями, мебели не было вообще, кроме стула без ножки, стоящего в углу и огромного черного чемодана, старого-старого, валяющегося распахнутым у батареи — очевидно его использовали как шкаф. Повсюду были разбросаны какие-то шмотки, мешки, одеяла, весь пол наполовину был завален матрасами, а на веревках, протянутях под потолком огромные пучки какой-то травы, от которой в комнате приятно пахло свежескошенным сеном.
Сама Яна лежала в углу на матрасе, заботливо прикрытая рваным серым пледом. Вчерашнее помнилось смутно, во рту пересохло и очень хотелось пить. Яна стала вспоминать — как же она здесь оказалась? И тут, как заноза, в сердце всплыло воспоминание о предательстве Олега, только уже не такое сокрушительное как вчера, немного потускневшее, но все равно окрашивающее мир в черные цвета. «Весь мир — дерьмо!» — вспомнила Яна, и на душе немного полегчало от этого заклинания. Затем она вспомнила подъезд, милиционера и сморщилась — и что это на нее нашло вчера? Затем был трамвай… Затем… Что же было затем? Они куда-то шли, ребята поддерживали Яну… Потом дверь, слова: «это Дамка, она из Ярославля, ей нужна вписка»… Потом кто-то протягивает чашку горячего чая, потом Яну заботливо кладут в угол и укрывают одеялом. Какой кошмар, надо же было так напиться? Всего-то полбутылки портвейна, правда на голодный желудок…
Яна скинула одеяло и встала. Мир немного гудел и покачивался, но сохранял поразительную четкость и резкость — краски были яркими, воздух прозрачным, короче жить было можно.
Яна подошла к двери и выглянула в коридор — коридор был длиннющим, заваленным досками и еще каким-то мусором. В глубине раздавались голоса. Яна пошла на шум и вышла на кухню. Тут сидело несколько человек, среди которых Яна узнала Ежа.
— О, Дамка пробудилась, — обрадовался Еж.
К Яне подошла небольшого роста хрупкая девушка со взрослым лицом. НА ее руке висело несколько плетеных браслетиков из разноцветных ниток.
— Меня зовут Мышь. — сказала она, — Ты как сегодня, нормально?
— А что? — спросила Яна.
— Говорят вчера тебе было плохо.
— Было. — вздохнула Яна.
— Ну ты в крейзу не падай, все будет хорошо. Ты из Ярика?
— Откуда?
— Из Ярославля?
— Ну да, из военного городка.
— Тьфу-тьфу-тьфу, не к весне будь сказано. — Еж постучал по столешнице и все засмеялись.
— Чай в чайнике, а гречку уже всю схавали. — сказала Мышь. — Еж, налей Дамке чаю.
Еж полез искать пустую кружку. Яна сказала что сейчас придет, и отправилась на поиски туалета. Туалет находился в самом конце разгромленной квартиры и был тоже весьма плох. Из мутного зеркала на Яну глянула оплывшая, немного печальная физиономия, Яна кое-как умылась и вернулась на кухню. Ей вручили чашку чая и она села на пол в уголок, на матрас — матрасы были разбросаны и на кухне. Рядом села Мышь.
— Мышь, а что у тебя в квартире такой разгром? — спросила Яна.
— Не грузись, просто дом старый, а мы на последнем этаже.
— Ты здесь живешь?
— Ну вроде как. Вообще это нежилое помещение, но у нас как бы художественная мастерская.
— Ты художница? — удивилась Яна.
— Да. — кивнула Мышь. — Алена Меньшова, может слышала?
Яна призадумалась. Нет, конечно художников она не знала и вообще не интересовалась этим, но зато подумала, что Мыши определенно намного больше лет, чем могло показаться сначала.
— Тут нас трое художников — я, Кельвин и Вуглускр. — продолжала Мышь.
— Кто-кто?
— Ну ты их не знаешь, они вечером придут. Тебе у меня нравится?
— Нравится. — искренне улыбнулась Яна.
— Ну живи. — улыбнулась в ответ Мышь, — Только у нас с хавчиком проблемы.
— С чем?
— Ну с едой. Цивильная ты какая-то, не системная.
— Чего? Какая?
Мышь вместо ответа засмеялась. Смех у нее был звонкий, но смотрела она при этом куда-то в пространство, вверх, и это было странно.
— Слушай, Мышь, а ты не знаешь что нужно чтобы в театральное училище поступить?
— О, — Мышь поглядела на Яну с уважением, — Это тебе надо у Кельвина спросить вечером, он поступал когда-то.
— И чего, не поступил?
— Поступил, поучился и ушел.
— А почему?
— Каждому свое. — Мышь пожала плечами.
Они помолчали. Яна оглядывала просторную кухню — действительно, в углу стояла картина без рамы, на ней было что-то непонятное — какие-то закручивающиеся спирали, узоры. Под картиной сидел малыш лет двух, не больше. Он тихо перебрасывал в руке старую ободранную деревянную ложку и весело поглядывал на сидящих в кухне.
— А это кто? — спросила Яна.
— Бэбик? Это Мелкий. Мой бэбик.
— Твой? А отец где?
— Рольф? Его нет. — сказала Мышь.
— Сбежал, сволочь? — неожиданно вырвалось у Яны.
— Не, умер от передоза.
— Извини… — прошептала Яна. — От наркотиков?
— От черняшки — ханкой ширялся. — ответила Мышь.
Яна помолчала.
— А ты?
— А что я? Мне не привыкать, я так уже трех своих похоронила. Хорошо хоть Вуглускр у меня в этом смысле лапочка, кришнаит.
— Нет, в смысле, ты сама — не того?
— Черняшкой двигаться? Нет, я еще пожить хочу. — Мышь вдруг быстро взглянула на Яну, — И кстати учти, на этой вписке закон — опиюшников выписывают пинками, так что не вздумай сюда приносить чего.
— Да ты что? — обиделась Яна, — Я не наркоманка и не забулдыга какая-нибудь.
Она вдруг вспомнила в каком состоянии ее вчера привели сюда и осеклась.
— Нет, Дамка, я на всякий случай предупредить — тут все знают. Вайн всегда на ура, ганжа курим, колеса только если по праздникам, винтовых не приветствуем, а опиюшников, которые черным, медленным двигаются — вышвыриваем с лестницы.
— Я ничего не поняла.
— Ой, боже! Перевожу для цивилов — выпивку носить можно и нужно, марихуану курить можно, таблетками не закидывайся особо, первитин не вари, или потихоньку, чтобы массового винтилова не устраивать, а если что-нибудь маковое принесешь — ханку там или героин, то можешь забыть этот адрес, помирай где-нибудь на других вписках, хватит на мой век трупов.
Яна помолчала.
— Да ты не грузись, все нормально, это я так, профилактическую работу веду. — сказала Мышь.
В углу напротив сидели Еж и какой-то наголо бритый парень. У Ежа в руках откуда-то появилась гитара, и он медленно дергал струны.
— Спой «яйца»! — попросили вдруг две девицы, сидевшие за столом и нанизывающие бисеринки на нитку.
— Как вы задолбали со своими яйцами. — вздохнула Мышь, — откуда у меня на вписке берутся панки?
— Я не панк, я хиппи! — запротестовал Еж, — Это Космос панк.
— Да все вы хороши. — Мышь встала и вышла из комнаты.
Еж еще раз перебрал струны и хитро спросил:
— Значит «яйца»?
— «Яйца!» — хором закричали девчушки за столом и к ним присоединились еще двое парней, и даже кажется бэбик что-то гугукнул.
Еж ухмыльнулся, с важным видом перебрал струны и начал отбивать жесткий ритм — раз, два, три, четыре…
О, стыд и срам — я ходил по дворам,
Переулкам славы, аллеям гордости,
Одинокий мент попросил документ
И повесился от безысходности —
Бум! Бум! Бум! Все мы яйца в инкубаторе!
Бум! Бум! Бум! Все мы яйца в инкубаторе!
Бум! Все мы яйца-а-а-а!
Припев повторяли хором, подключилась даже Яна, а бэбик радостно колотил ложкой по своем матрасу. Но дальше вышла заминка — Еж забыл слова, да и никто тоже не смог вспомнить, поэтому припев повторили еще раза три, с каждым разом все громче и громче, пока наконец не вернулась Мышь.
— Эй, вы, децибелы, вы прекратите наконец? — она повернулась к Яне, — Понимаешь, вчера принесли эти гаврики новую песню, всю ночь орали. Космос под утро все-таки слинял, а песня осталась.
— Так это его песня? — догадалась Яна.
— Агы! — радостно хихикнул Еж. — Он же у нас поэт-песенник, блин!
— А что он еще написал? — спросила Яна.
— Да много чего. Песни у него панковские, стихи.
— Ну спой еще что-нибудь! — попросила Яна.
— А чего спеть-то? — растерялся Еж.
— Про Ленина спой. — усмехнулась Мышь.
— А, точно! — обрадовался Еж и громко объявил, — Исполняется революционный факстрот-кадриль про тусового чувака Ленина!
Еж подергал струны, словно проверяя, хорошо ли они держатся, и запел:
Семнадцатый год, некайфовое время,
Голимый и тухлый бардак
Но вышел братушка с кликухою Ленин —
Тусовый, отвязный чувак.
Он встал на поребрик и двинул телегу,
Что царь — обломист и урод
Буржуи ваще задолбали и нефиг
Динамить свободный народ.
Семнадцатый год, некайфовое время
Облом и гнилая пурга.
Да здравствует Ленин! Да здравствует Ленин!
Тусовку повел на врага!
Все захлопали, а Яна даже закашлялась от смеха.
— Ой, чего я вспомнила! — закричала она, — Еж, а… один там короче написал стих про параноика!
— Лес дремучий снегами покрыт? — откликнулся Еж.
— Да, а ты откуда знаешь? — опешила Яна.
— Ну это же тоже Космос. — пожал плечами Еж. — Старое-старое.
— Еж, ты врешь! — возмутилась Яна, — Это Олег написал, ну… про которого я вам вчера рассказывала… — закончила она совсем тихо.
— Это он тебе так сказал?
— Ну да…
— Видишь ли, — Еж задумчиво перебирал струны гитары, — Этот козел живет с Космосом в одном доме, а мы частенько там на лестнице орали, курили вместе…
=== далее текст соответствует изданию ===
* * *
— Дамка, у меня к тебе просьба. — Мышь была серьезна и в ее глазах бегали искорки настороженности, — надо отвезти в одно место одну вещь.
— Да, конечно, а куда?
— Это я тебе сейчас расскажу. Тебе за эту вещь дадут денег. Много денег. Хотя почти все придется отдать, но нам хватит на хавчик очень надолго.
— А что это?
— Это пять килограмм анаши.
— Наркотики? Мышь, а почему сразу я?
— Потому что у тебя вид самый цивильный.
— Но я никогда наркотики…
— Да какие же это наркотики, это анаша!
— Но на нее ведь садятся и потом умирают?
— Кто тебе сказал такую глупость? На нее не садятся. Ну бывает иногда что человек без нее тоскует, как без кофе. Но никто от нее не умер сроду, по крайней мере я такого не слышала.
— А что от нее бывает?
Мышь поразмыслила.
— Глупеют от нее постепенно. Там клетки кое-какие особые в мозгу гибнут, по горсточке после каждой раскурки, только это не заметно так сразу, потому что гибнет горсточка, а их там миллиарды. Но как посмотришь на тех, кто несколько лет каждый день раскуривается — сразу поймешь.
— Ну вот видишь!
— А чего? А водку если пить каждый день — что, лучше будет?
— Не знаю…
— Ну лучше конечно, но не намного.
— Ну вот! А нервные клетки не восстанавливаются!
— Они еще иногда гибнут когда нервничаешь. — сообщила Мышь. — Я нервничаю.
— А чего ты нервничаешь?
— А что нам жрать нечего, а ты тут живешь уже неделю, а такую простую просьбу выполнить не можешь.
Яна вздохнула. Действительно, отказываться было неудобно.
— Ну ладно. Куда везти?
— Значит так, — оживилась Мышь, — Главное смотри чтобы ментов вокруг не было. Значит на Курском вокзале, у расписания, будет стоять человек… — Мышь подробно рассказала как и что.
— А если меня поймают?
— Тебя не поймают.
— А если?
— А если сейчас сюда придет милиция и всех поймают? Здесь знаешь сколько анаши? Осенью было пятьдесят килограмм, сейчас пятнадцать осталось.
— А ты не боишься?
— Ну знаешь, всего бояться — значит не жить вообще. А мы на этом живем. Летом бригадой едем на сборы в Чуйскую долину, где дикая конопля растет — собираем, сушим, привозим, продаем.
— Как, так просто едите и собираете? А если вас в поезде поймают?
— Конечно поймают если траву мешками в поезде возить! Ты думаешь что говоришь? Там не все так просто. Официально это как бы комсомольский стройотряд в летний стоительный лагерь едет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57