– Почему ты не торопишься?
Костя стоял, переминаясь с ноги на ногу. И вдруг он ощутил короткие и злые толчки пульса, будто невидимка стучал по его голове маленьким молоточком. Костя понимал, что лучше не связываться, лучше молчать, но и на этот раз невидимка оказался сильнее его.
– А я что, бежать должен?
– Должен, – твердо сказала Елизавета Максимовна. – Если тебе приказывает учитель, будешь бегать – и все, что угодно.
– Я не буду бегать, – ответил Костя.
Елизавета Максимовна смотрела на Костю очень холодно и спокойно. Она смотрела так, будто за его спиной стоял другой человек, к которому она и обращалась. Костя потупился.
– Почему ты боишься смотреть мне в глаза?
– Нипочему, – сказал Костя.
«Нет, это невозможно, – подумала Елизавета Максимовна. – Или я, или этот мальчишка. Неужели я не могу сломить его? Да, да, именно так. Ибо воспитывать – значит ломать, неумолимо отсекать все гнилое. Пусть сейчас ему больно, но потом он сам будет мне благодарен. Пусть сейчас смотрит на меня зверем – детские обиды проходят быстро… Но если я сегодня разрешу ему со мной спорить, то завтра… Кто знает, что будет завтра! Они не любят меня, – думала Елизавета Максимовна. – Но это не имеет значения. Я выполняю свой долг, и нужно быть твердой».
Мысль о том, что она всегда была решительна и справедлива, наполнила гордостью душу Елизаветы Максимовны. Прошедшие годы казались ей подвигом, который никогда и никто не оценит. Это было немного грустно, но во всякой грусти есть что-то приятное. Вспоминая о своей жизни, человек всегда становится немного добрее, и сейчас Елизавета Максимовна, пожалуй, могла бы простить Костю.
– Если ты, Шмель, дашь мне честное слово…
– Я не дам слова.
– Тогда, Шмель, кончено.
Елизавета Максимовна повернулась и медленно пошла прочь.
А из кабинета завуча, навстречу ей, вышла Лина Львовна. Они встретились на середине коридора, и Лина Львовна посторонилась, пожалуй, слишком поспешно.
«Вот Лине я сумела внушить уважение, – подумала Елизавета Максимовна. – Это уже на всю жизнь». И внезапно, повинуясь какому-то неожиданному для нее порыву, быть может все еще продолжая спор с учеником Шмелем, она спросила:
– Линочка, скажи мне… Вот ты у меня училась… Как относился ко мне твой класс?
Лина Львовна широко открыла глаза: не в обычае Елизаветы Максимовны было задавать такие вопросы.
– Только говори честно.
– Мы… к вам?
– Ну, ну, смелее.
– Мы вас боялись, – тихо сказала Лина Львовна. – Мы всегда вас боялись.
И теперь уже Лине Львовне показалось, что за ее спиной стоит человек, на которого смотрит Елизавета Максимовна.
– Мне нужно идти, – еще тише сказала Лина Львовна.
– Иди.
Елизавета Максимовна твердым шагом подошла к двери с сине-белой табличкой и взялась за ручку.
Только теперь Лина Львовна увидела Костю.
– Что же ты не идешь в класс?
– А меня исключили? – спросил Костя.
– Пока нет.
– А на льдину она все равно напишет, – уныло сказал Костя.
– Не «она», а Елизавета Максимовна.
– Ну да, Елизавета Максимовна…
– Не напишет, – сказала Лина Львовна. – Я тебе обещаю. Если, конечно, ты еще чего-нибудь не выкинешь.
– Правда? – спросил Костя.
– Правда, – ответила Лина Львовна.
– Тогда я вам про ПеЗе расскажу. Вы ведь про ПеЗе еще не знаете.
– Знаю, – сказала Лина Львовна. – Мне уже рассказали. По секрету. Очень вы хорошо придумали.
– Кто рассказал? Орловская?
– Так ведь по секрету же, Костя.
– Конечно, Орловская! – возмутился Костя. – Ну, она еще у меня получит!
– А обещание? – спросила Лина Львовна.
– А она не сейчас получит. Летом. Когда в седьмой класс перейдем. А я вам тогда про школу расскажу! Вы знаете, в нашей школе Петр Первый учился, царь. Все ребята говорят.
– Ты забыл, Костя, что я тоже здесь училась. Я это давно знаю. Только не понимаю, как он мог здесь учиться. Ведь он построил наш город, когда уже был взрослым.
Но Костю сбить не так просто.
– А он сначала построил, а потом стал учиться. Тогда все цари неграмотные были. Они только по-немецки читать умели.
И Костя убежал, не дожидаясь ответа. Последнее слово осталось за ним, а это всегда приятно. Особенно если говоришь с человеком, который понимает шутку.
Про Стасика
Когда меня вызвали к Вере Аркадьевне, я здорово напугался. Я думал, меня вообще исключат. А меня не исключили. За что меня исключать? Я же ничего такого не сделал. У меня просто характер нетерпеливый. Если за это исключать, так, может, в школе одни первоклассники останутся. Они как раз терпеливые. А я вот никак не могу терпеть. Когда нам станки привезли новые, я прямо с урока хотел бежать. И все ребята хотели. Нам было в окно видно, как их выгружали. Я даже Владимиру Ивановичу сказал:
– Владимир Иванович, отпустите нас. Мы, честное слово, все дома выучим.
– Хорошо, – сказал Владимир Иванович, – я вас отпущу за пять минут до конца. Только не шуметь. Идти на цыпочках.
Я говорю:
– Владимир Иванович, это же мы на завод ходили. Помните, вы нам советовали подумать? Мы думали… Отпустите хоть за десять минут.
– Ладно. Отпущу за десять.
– Владимир Иванович, а может быть, за пятнадцать?
Владимир Иванович засмеялся и сказал:
– Торговаться мы не будем. Отпущу за десять. Только за вычетом тех минут, которые мы с тобой проговорили.
Я сказал:
– Владимир Иванович, ведь это я от нетерпения.
А он говорит:
– Девять.
Ребята повернулись ко мне и зашикали. И я больше ничего говорить не стал. Я знаю, что Владимир Иванович всегда выполняет обещание.
Только мы зря торопились. Владимир Иванович отпустил нас за девять минут, и мы очень тихо спустились на первый этаж. Нам хотелось первыми посмотреть на станки. Но мастерская была заперта. Алексей Иванович уехал на завод получать еще какие-то станки и панели. Мы решили, что первыми его встретим. Следующий урок у нас как раз был Алексея Ивановича. И мы пошли его встречать к воротам. Мы постояли немножко, и началась перемена. И тут во двор выбежал шестой «Б». Они подошли к воротам и стоят.
Мы говорим:
– Вы чего тут стоите?
А они говорят:
– Просто так. Погода хорошая. А вы чего стоите?
Я говорю:
– У нас голова болит. Мы подышать вышли.
А Стасик Лоскутов спрашивает:
– У вас на всех одна голова, что ли?
Я говорю:
– У нас голов сколько угодно. Можем одолжить, если хотите. Берите вон Вовкину, у него футбольная.
Вовка мне говорит:
– Сам дурак!
А Стасик думал, что Вовка ему сказал. Он скатал снежок и запустил в Дутова. А мне стало обидно, что он в Дутова запустил. Все-таки Вовка из нашего класса. За своих всегда надо заступаться. И я тоже залепил снежком в Стасика. И тогда все стали бросаться снегом. Ребята перемешались и начали бегать по двору друг за другом. Но я не за всеми бегал. Я Стасика искал. Он у них самый главный. Я догнал его на волейбольной площадке, и мы стали бороться. Мы прямо на снегу боролись. У меня даже в уши снег набрался. Но у него еще больше набралось. У него все лицо в снегу было и за шиворотом тоже.
Мы долго боролись. Я уже почти совсем его поборол, но только вдруг устал. Борюсь, а мне уже бороться не хочется. Я его отпустил и сел. И он тоже сел. Я говорю:
– Ну, будешь еще?
А он говорит:
– А ты будешь?
Я говорю:
– Иди сюда.
– Иди ты сюда.
А чего идти, если мы рядом сидим. Просто устали очень. Вдруг Стасик говорит:
– Костя, а я знаю, что такое ПеЗе.
Я говорю:
– Лично ты?
Он говорит:
– Это пионерский завод.
А я отвечаю:
– «В лесу родилась елочка».
Он спрашивает:
– Думаешь, ты один там будешь работать? Мы все будем.
А я отвечаю:
– Спасибо, я уже пообедал.
Он говорит:
– Лина Львовна сказала, что там все будут работать. Нам тоже задания будут давать.
А я говорю:
– Вот Алексей Иванович едет.
В это время машина как раз к воротам подошла. Я еще издали увидел в кузове Алексея Ивановича и Лину Львовну. Только я Стасику не говорил, чтобы раньше его успеть.
И мы побежали.
И все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Костя стоял, переминаясь с ноги на ногу. И вдруг он ощутил короткие и злые толчки пульса, будто невидимка стучал по его голове маленьким молоточком. Костя понимал, что лучше не связываться, лучше молчать, но и на этот раз невидимка оказался сильнее его.
– А я что, бежать должен?
– Должен, – твердо сказала Елизавета Максимовна. – Если тебе приказывает учитель, будешь бегать – и все, что угодно.
– Я не буду бегать, – ответил Костя.
Елизавета Максимовна смотрела на Костю очень холодно и спокойно. Она смотрела так, будто за его спиной стоял другой человек, к которому она и обращалась. Костя потупился.
– Почему ты боишься смотреть мне в глаза?
– Нипочему, – сказал Костя.
«Нет, это невозможно, – подумала Елизавета Максимовна. – Или я, или этот мальчишка. Неужели я не могу сломить его? Да, да, именно так. Ибо воспитывать – значит ломать, неумолимо отсекать все гнилое. Пусть сейчас ему больно, но потом он сам будет мне благодарен. Пусть сейчас смотрит на меня зверем – детские обиды проходят быстро… Но если я сегодня разрешу ему со мной спорить, то завтра… Кто знает, что будет завтра! Они не любят меня, – думала Елизавета Максимовна. – Но это не имеет значения. Я выполняю свой долг, и нужно быть твердой».
Мысль о том, что она всегда была решительна и справедлива, наполнила гордостью душу Елизаветы Максимовны. Прошедшие годы казались ей подвигом, который никогда и никто не оценит. Это было немного грустно, но во всякой грусти есть что-то приятное. Вспоминая о своей жизни, человек всегда становится немного добрее, и сейчас Елизавета Максимовна, пожалуй, могла бы простить Костю.
– Если ты, Шмель, дашь мне честное слово…
– Я не дам слова.
– Тогда, Шмель, кончено.
Елизавета Максимовна повернулась и медленно пошла прочь.
А из кабинета завуча, навстречу ей, вышла Лина Львовна. Они встретились на середине коридора, и Лина Львовна посторонилась, пожалуй, слишком поспешно.
«Вот Лине я сумела внушить уважение, – подумала Елизавета Максимовна. – Это уже на всю жизнь». И внезапно, повинуясь какому-то неожиданному для нее порыву, быть может все еще продолжая спор с учеником Шмелем, она спросила:
– Линочка, скажи мне… Вот ты у меня училась… Как относился ко мне твой класс?
Лина Львовна широко открыла глаза: не в обычае Елизаветы Максимовны было задавать такие вопросы.
– Только говори честно.
– Мы… к вам?
– Ну, ну, смелее.
– Мы вас боялись, – тихо сказала Лина Львовна. – Мы всегда вас боялись.
И теперь уже Лине Львовне показалось, что за ее спиной стоит человек, на которого смотрит Елизавета Максимовна.
– Мне нужно идти, – еще тише сказала Лина Львовна.
– Иди.
Елизавета Максимовна твердым шагом подошла к двери с сине-белой табличкой и взялась за ручку.
Только теперь Лина Львовна увидела Костю.
– Что же ты не идешь в класс?
– А меня исключили? – спросил Костя.
– Пока нет.
– А на льдину она все равно напишет, – уныло сказал Костя.
– Не «она», а Елизавета Максимовна.
– Ну да, Елизавета Максимовна…
– Не напишет, – сказала Лина Львовна. – Я тебе обещаю. Если, конечно, ты еще чего-нибудь не выкинешь.
– Правда? – спросил Костя.
– Правда, – ответила Лина Львовна.
– Тогда я вам про ПеЗе расскажу. Вы ведь про ПеЗе еще не знаете.
– Знаю, – сказала Лина Львовна. – Мне уже рассказали. По секрету. Очень вы хорошо придумали.
– Кто рассказал? Орловская?
– Так ведь по секрету же, Костя.
– Конечно, Орловская! – возмутился Костя. – Ну, она еще у меня получит!
– А обещание? – спросила Лина Львовна.
– А она не сейчас получит. Летом. Когда в седьмой класс перейдем. А я вам тогда про школу расскажу! Вы знаете, в нашей школе Петр Первый учился, царь. Все ребята говорят.
– Ты забыл, Костя, что я тоже здесь училась. Я это давно знаю. Только не понимаю, как он мог здесь учиться. Ведь он построил наш город, когда уже был взрослым.
Но Костю сбить не так просто.
– А он сначала построил, а потом стал учиться. Тогда все цари неграмотные были. Они только по-немецки читать умели.
И Костя убежал, не дожидаясь ответа. Последнее слово осталось за ним, а это всегда приятно. Особенно если говоришь с человеком, который понимает шутку.
Про Стасика
Когда меня вызвали к Вере Аркадьевне, я здорово напугался. Я думал, меня вообще исключат. А меня не исключили. За что меня исключать? Я же ничего такого не сделал. У меня просто характер нетерпеливый. Если за это исключать, так, может, в школе одни первоклассники останутся. Они как раз терпеливые. А я вот никак не могу терпеть. Когда нам станки привезли новые, я прямо с урока хотел бежать. И все ребята хотели. Нам было в окно видно, как их выгружали. Я даже Владимиру Ивановичу сказал:
– Владимир Иванович, отпустите нас. Мы, честное слово, все дома выучим.
– Хорошо, – сказал Владимир Иванович, – я вас отпущу за пять минут до конца. Только не шуметь. Идти на цыпочках.
Я говорю:
– Владимир Иванович, это же мы на завод ходили. Помните, вы нам советовали подумать? Мы думали… Отпустите хоть за десять минут.
– Ладно. Отпущу за десять.
– Владимир Иванович, а может быть, за пятнадцать?
Владимир Иванович засмеялся и сказал:
– Торговаться мы не будем. Отпущу за десять. Только за вычетом тех минут, которые мы с тобой проговорили.
Я сказал:
– Владимир Иванович, ведь это я от нетерпения.
А он говорит:
– Девять.
Ребята повернулись ко мне и зашикали. И я больше ничего говорить не стал. Я знаю, что Владимир Иванович всегда выполняет обещание.
Только мы зря торопились. Владимир Иванович отпустил нас за девять минут, и мы очень тихо спустились на первый этаж. Нам хотелось первыми посмотреть на станки. Но мастерская была заперта. Алексей Иванович уехал на завод получать еще какие-то станки и панели. Мы решили, что первыми его встретим. Следующий урок у нас как раз был Алексея Ивановича. И мы пошли его встречать к воротам. Мы постояли немножко, и началась перемена. И тут во двор выбежал шестой «Б». Они подошли к воротам и стоят.
Мы говорим:
– Вы чего тут стоите?
А они говорят:
– Просто так. Погода хорошая. А вы чего стоите?
Я говорю:
– У нас голова болит. Мы подышать вышли.
А Стасик Лоскутов спрашивает:
– У вас на всех одна голова, что ли?
Я говорю:
– У нас голов сколько угодно. Можем одолжить, если хотите. Берите вон Вовкину, у него футбольная.
Вовка мне говорит:
– Сам дурак!
А Стасик думал, что Вовка ему сказал. Он скатал снежок и запустил в Дутова. А мне стало обидно, что он в Дутова запустил. Все-таки Вовка из нашего класса. За своих всегда надо заступаться. И я тоже залепил снежком в Стасика. И тогда все стали бросаться снегом. Ребята перемешались и начали бегать по двору друг за другом. Но я не за всеми бегал. Я Стасика искал. Он у них самый главный. Я догнал его на волейбольной площадке, и мы стали бороться. Мы прямо на снегу боролись. У меня даже в уши снег набрался. Но у него еще больше набралось. У него все лицо в снегу было и за шиворотом тоже.
Мы долго боролись. Я уже почти совсем его поборол, но только вдруг устал. Борюсь, а мне уже бороться не хочется. Я его отпустил и сел. И он тоже сел. Я говорю:
– Ну, будешь еще?
А он говорит:
– А ты будешь?
Я говорю:
– Иди сюда.
– Иди ты сюда.
А чего идти, если мы рядом сидим. Просто устали очень. Вдруг Стасик говорит:
– Костя, а я знаю, что такое ПеЗе.
Я говорю:
– Лично ты?
Он говорит:
– Это пионерский завод.
А я отвечаю:
– «В лесу родилась елочка».
Он спрашивает:
– Думаешь, ты один там будешь работать? Мы все будем.
А я отвечаю:
– Спасибо, я уже пообедал.
Он говорит:
– Лина Львовна сказала, что там все будут работать. Нам тоже задания будут давать.
А я говорю:
– Вот Алексей Иванович едет.
В это время машина как раз к воротам подошла. Я еще издали увидел в кузове Алексея Ивановича и Лину Львовну. Только я Стасику не говорил, чтобы раньше его успеть.
И мы побежали.
И все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15