Тот просто не знал, что делать с этими четверками. А ребята перестали с ним разговаривать. Тогда он говорит ребятам: «Исключайте меня из пионеров». А ребята говорят: «Мы тебя нарочно не исключим, чтобы тебе было стыдно галстук носить». Тогда он пошел к Алексею Ивановичу, попросил вычеркнуть четверки. Алексей Иванович сказал, что просто так он не вычеркнет, но может обменять каждую отметку на деталь. И тому ученику пришлось работать в два раза больше – за новые уроки и за старые. А ребята с ним не разговаривали, пока он не обменял последнюю четверку. Они сговорились и не замечали его, как будто его вообще нет. А после того как он обменял последнюю четверку, ребята встретили его у школы и стали по очереди с ним здороваться:
– Здравствуй!
– Привет!
– С добрым утром!
Он обрадовался, что с ним разговаривают, и стал пожимать всем руки. А его спрашивают:
– Как поживаешь?
Он отвечает:
– Ничего.
Ему говорят:
– Что-то тебя давно видно не было.
Он говорит:
– Как – не было? Я же каждый день в школу хожу.
А ребята говорят:
– Что-то мы не замечали, – и начали спрашивать друг друга: – Ты видел? А ты видел? И ты не видел?
И сами отвечают:
– Я не видел.
– И я не видела.
– Не было его.
– Совсем не было.
– Начисто!
Так и говорили ему, пока он чуть не заревел. А потом каждый дал ему по одному пенделю за Алексея Ивановича, и его простили. Теперь, когда ему даже за дело четверку ставят, у него коленки дрожат.
Меня Алексей Иванович зовет «форсун» – за разговоры. А Борьку – «трудяга». Он всегда нам Борькины детали показывает, как они хорошо сделаны. Борьку Алексей Иванович очень любит за его приемники. Он говорит, что из Борьки получится настоящий механик высшего разряда. Я спросил Алексея Ивановича, что из меня получится.
– Из тебя пока неизвестно что получится.
– Вот и хорошо, – ответил я. – Из Борьки – уже всем известно. Механик. А из меня – неизвестно. Может быть, артист или водолаз.
– Артист из тебя уже получился. Язык у тебя хорошо работает. Вот только руки за языком не поспевают.
Мне Алексей Иванович всегда про язык говорит. Но я на него не обижаюсь. Он мне нравится. И очки у него интересные – с двойными стеклами. Одна половинка для ближнего зрения, другая – для дальнего. Наверное, у него специальные очки, чтобы видеть, кто лодырничает.
Вначале по труду мы делали такие угольнички. На них полки подвешивают. Нам давали полоски железа. Их нужно было опилить напильником. Потом наметить керном, где сверлить, и просверлить дырки. А дальше уже и делать нечего – в тиски вставить и загнуть. Нам больше всего нравилось сверлить на станке. Дырочки ровные получались, как по циркулю. Только этот станок очень быстро сверлит. Возишь, возишь напильником – даже устанешь, пока заготовку опилишь. А к станку подошел – чик! – пожалуйста, четыре дырки. И удовольствия всего на полминуты. Мне даже поэтому сверлить жалко.
Но я и так больше всех насверлил. Десять дырок я выменял у Алика за два мелкокалиберных патрона. Восемь дырок мне подарил Борька. А шестнадцать дырок я стащил у Вовки Дутова. Мне просто надоело, что он всегда жадничает. Другие сделают заготовку и бегут к станку. А Дутов не бежит. Он весь урок дырки копит. А потом подойдет к станку и наслаждается, и сияет, будто его маслом намазали. Сразу по двадцать дырок сверлит.
Я подговорил Алика, чтобы он отозвал Дутова, а сам взял Вовкины заготовки и пошел к станку. Вот насверлился! А ребята по очереди отвлекали Дутова. Эх, он разозлился тогда. Он сразу сказал, что это я сделал, хоть и не видел. Он обещал, меня подкараулить после школы. Но после школы мы пошли с Борькой. А на двоих Дутов никогда не нападает.
Алику я за это отдал три своих дырки.
А Дутов теперь заготовки к тискам проволокой прикручивает, чтобы не украли.
Алексей Иванович нам все время обещал, что скоро шефы привезут токарные станки. На токарных ведь еще интереснее, чем на сверлильном. Алексей Иванович нам объяснял, как резцы устанавливать, как затачивать. На доске чертил. Только это неинтересно – на доске. Это все равно, что голодному про еду рассказывать.
Ребята давно этих станков ждали.
Один раз мы пришли на урок, а Алексей Иванович говорит:
– Урока не будет.
А сам очень довольный. И в новой рубашке, даже галстук надел. Никогда он галстука не носил. Мы спрашиваем:
– Алексей Иванович, у вас сегодня день рождения?
Он говорит:
– Вроде того. Станки привезли. Пошли встречать.
Девчонки завизжали и стали прыгать. Много они в станках понимают. Просто обрадовались, что на уроке визжать можно.
Мы вышли во двор, а там – грузовик. И на нем два станка. Ничего станочки, с моторами. Рядом с грузовиком стояли парни, человек десять. И еще один толстый, в сапогах с галошами. Когда мы подошли, толстый закричал:
– А вот орлы идут! Токари! А где равнение? Барабан где?
Мы думали, он кому-нибудь другому кричит, позади нас.
Обернулись, а там никого нет. Это он нам кричал. А чего кричать, если мы рядом стоим.
Толстый крикнул Алексею Ивановичу:
– Это ты у них учитель? Здоров, учитель! Принимай подарочек!
– Вот уж спасибо вам, – сказал Алексей Иванович. – Давно ждали.
– Дела, учитель, дела! Без дела не сидим! У меня весь завод вот он где! – И толстый стукнул себя по шее.
Шея у него ничего, тоже толстая. Только завод на ней не поместится.
– Да еще вот эти орлы! – Толстый показал на парней. – Они еще с меня за разгрузку на пол-литра стребуют.
– С вас дождешься, – сказал один парень.
Толстый захохотал:
– Именно! Именно не дождешься! У меня – порядок!
Пока парни сгружали станки, толстый командовал. Он мне не понравился, хоть он и директор завода.
– Станочки-то не на ходу! – весело закричал директор. – Ты, учитель, не обижайся!
– Какая обида? – сказал Алексей Иванович. – Спасибо вам большое. Наладим.
– Точно! Точно, учитель! С такими-то орлами, с барабанщиками!
Пока он кричал, парни затащили станки в мастерскую. Она у нас на первом этаже. Алексей Иванович еще заранее катки приготовил, а то бы им ни за что не втащить.
– Расписывайся, учитель! – Директор протянул Алексею Ивановичу какую-то бумагу. – Чтобы все точно, четко! А если неграмотный, ставь крест вместо подписи! – И он захохотал.
Алексей Иванович расписался. Парни сели в кузов, а директор – в кабину. Он еще и в кабине что-то кричал, но мы уже ничего, не слышали из-за мотора.
Грузовик уехал.
– Ну, ребятки, пойдем, – сказал Алексей Иванович. – Будете теперь вы токари.
Мы пришли в мастерскую. Алексей Иванович походил вокруг станков, погладил их. Потом покрутил рукоятки. Чем больше Алексей Иванович крутил, тем больше хмурился. Затем он постелил на пол рогожку, лег на спину и начал высматривать что-то снизу.
– Чего вы смотрите, Алексей Иванович? – спросил Борька.
– Ничего, ничего… Погоди.
– Ой, Алексей Иванович, давайте скорее работать! – завизжала Мила Орловская. – У меня даже ладони чешутся.
– Не визжи! – сказал я Миле. – Не мешай Алексею Ивановичу. Работать еще тебе надо! Сама не знаешь, с какого бока к станку подойти. А если у тебя ладони чешутся, возьми и почеши. Вон, рашпилем.
– А ты знаешь, с какого боку? Ты знаешь? – затараторила Милка.
– Я-то не знаю. Зато я и не визжу.
В это время Алексей Иванович вылез из-под станка.
– Да, ребятки, – сказал он, – тут не визжать надо, а плакать.
– Почему?
– Этим станкам на свалке место, а не в мастерской.
Алексей Иванович сел на табуретку и закурил. Мы никогда не видели, чтобы он курил в мастерской. И вид у него был очень растерянный. Он даже сразу стал какой-то старый, будто ему не семьдесят два года, а сто или больше.
– Алексей Иванович, как же теперь? – спросил я.
– А никак, – сказал Алексей Иванович. – Будешь сверлить дырки. Ты же любишь дырки сверлить. Это шефы называется! Совестно даже. Тьфу!
– Может, все-таки включить, попробовать?
– Эти станки из-за угла включать надо, – махнул рукой Алексей Иванович. – С ними рядом стоять опасно.
В это время раздался звонок, мы пошли в свой класс. Ребята прямо расстроились. Ведь все думали, что мы первые на этих станках поработаем. А я разозлился на толстого директора. Я шел и думал, что бы я с ним сделал, если бы разрешили. Сначала я подучил бы Борькиного братишку, чтобы тот на него плюнул. Потом посадил бы его на пятнадцать суток… Больше я ничего придумать не успел – мы встретили Владимира Ивановича.
– Вот, Владимир Иванович, это шефы называется! – сказал я.
– А что такое?
– Станочки привезли – их только из-за угла запускать.
– Неисправные?
– Им на свалке место! – завизжала Милка Орловская.
– Плохо дело, – сказал Владимир Иванович. – Я помню, вы мне давно про эти станки говорили. И Алексей Иванович их все ждал. Чего ж теперь делать будем?
– Про них надо в суд написать, чтобы их всех уволили! – сказал я.
– Кого – всех?
– Шефов.
– Так уж и всех, – засмеялся Владимир Иванович.
– А чего они? – сказал я. – Они, может, нарочно. Может, они вредители.
– Эх, Костя, – сказал Владимир Иванович, – тебя бы прокурором поставить.
– А чего? – говорю. – Этот директор точно вредитель. Он кричал все время. И про барабаны чего-то говорил.
– Ладно, ребята, – сказал Владимир Иванович. – Суд, вредители – это все хорошо. Только вам ведь станки нужны. Вот вы и боритесь за то, чтобы они у вас появились. Попробуйте без суда.
– Владимир Иванович, – сказал Борька, – но ведь мы же сами станки сделать не можем.
– Верно. Зато многое другое можете.
– Что – другое?
– Подумайте сами. Ладно? Даю вам неделю сроку. Вы же большие. Вместе подумайте. Не может быть, чтобы сорок пионеров с таким пустяком не справились. Ведь это же пустяк!
– Ничего себе пустяк, – сказал я. – Вы, наверно, чего-то про этих шефов знаете.
– Может, и знаю, – сказал Владимир Иванович. – Но вы все же подумайте. Сами.
После уроков, мы остались и думали часа два, но в тот день ничего не придумали.
Про кошку и мышку
Утром я сказал Зинаиде:
– А нам вчера два станка привезли.
– Ну и хорошо, – ответила Зинаида. Она одной рукой держала ложку, а другой листала учебник.
– Их только из-за угла включать, – сказал я.
– Ага, – отозвалась Зинаида.
– Ты лучше не агакай, ты лучше придумай, чего делать.
– Что делать?
– Чтобы нам их на хорошие обменяли.
Зинаида перевернула страницу и ничего не ответила. Мне надоело, что она не слушает. Сама же всегда говорит, чтобы я советовался со старшими. А я даже не советовался, очень нужно мне с ней советоваться. Я просто спросил. Потому что сам ничего придумать не мог.
– Я, может, тебя первый раз в жизни спросил. И последний. Это ты учти, – сказал я.
– Отстань, Костя. У меня экзамены на носу.
Я говорю:
– Покажи нос. Никаких экзаменов на нем нет. Очки есть, а экзаменов нет.
– Господи! – простонала Зинаида. – Когда же мама приедет?
Я говорю:
– Правильно. Вот мама приедет, я ей все расскажу: что ты мне ни разу посоветовать не хотела и что ты за едой читаешь…
Зинаида уставилась в книжку, а на меня даже не смотрит.
– От этого еда плохо переваривается, – сказал я. – Ведь ты же сама говорила, что плохо.
А Зинаида на меня внимания не обращает.
– К экзаменам надо готовиться в течение всего года, а не в последний день. Ты же сама говорила…
Зинаида молчит.
– И не горбись за столом. Будешь ходить с искривленным позвоночником.
В общем, я повторил Зинаиде все, что она мне раньше говорила.
Она всегда меня учит, как что делать. А Зинаида молчала. Это она решила от меня отмолчаться. Она знает, что мне неинтересно, если не отвечают.
Тогда я сказал:
– Все равно будешь со мной разговаривать.
А Зинаида – ни слова.
Я надел пальто и говорю:
– У меня вот уроки не выучены, а я гулять пойду.
А Зинаида даже не оборачивается.
Тогда я спустился по лестнице и снизу позвонил из автомата.
– Алло!
– Алло! Я слушаю, – ответила Зинаида.
– Это Костя, – сказал я. – Видишь, вот ты со мной и разговариваешь.
В трубке сразу запищали короткие гудки. Но это уже не важно. Все-таки она сказала мне три слова: «Алло», «я» и «слушаю». Вот, наверное, сейчас злится. Зато в другой раз будет разговаривать. Я ведь ее по делу хотел спросить. А про уроки я нарочно сказал. Я их еще вчера выучил.
Только я вышел на улицу, как около кино увидел Борьку. Он стоял в очереди у телефона. Зачем ему из будки звонить? У нас же в парадной есть автомат. Я хотел подойти и спросить. Но потом я подумал, что спрашивать неинтересно. Борька сразу скажет. Он всегда отвечает, если его спрашивают. Лучше я сам узнаю. Так, чтоб он не заметил.
Я подождал, пока Борька войдет в будку, и незаметно подкрался. Сквозь стекло было плохо слышно. У меня даже в ушах закололо – так я старался расслышать.
– Алло! Это редакция газеты? – спросил Борька.
Тут Борька повернулся, и я еле успел отскочить. Больше я ничего не услышал.
А когда Борька вышел из будки, я заметил, что на другом углу его ждет Вика. Они поговорили немного и вместе пошли к Фонтанке.
Борька всегда с Викой ходит. Даже со мной меньше ходит, чем с Викой, хоть мы и живем на одной лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
– Здравствуй!
– Привет!
– С добрым утром!
Он обрадовался, что с ним разговаривают, и стал пожимать всем руки. А его спрашивают:
– Как поживаешь?
Он отвечает:
– Ничего.
Ему говорят:
– Что-то тебя давно видно не было.
Он говорит:
– Как – не было? Я же каждый день в школу хожу.
А ребята говорят:
– Что-то мы не замечали, – и начали спрашивать друг друга: – Ты видел? А ты видел? И ты не видел?
И сами отвечают:
– Я не видел.
– И я не видела.
– Не было его.
– Совсем не было.
– Начисто!
Так и говорили ему, пока он чуть не заревел. А потом каждый дал ему по одному пенделю за Алексея Ивановича, и его простили. Теперь, когда ему даже за дело четверку ставят, у него коленки дрожат.
Меня Алексей Иванович зовет «форсун» – за разговоры. А Борьку – «трудяга». Он всегда нам Борькины детали показывает, как они хорошо сделаны. Борьку Алексей Иванович очень любит за его приемники. Он говорит, что из Борьки получится настоящий механик высшего разряда. Я спросил Алексея Ивановича, что из меня получится.
– Из тебя пока неизвестно что получится.
– Вот и хорошо, – ответил я. – Из Борьки – уже всем известно. Механик. А из меня – неизвестно. Может быть, артист или водолаз.
– Артист из тебя уже получился. Язык у тебя хорошо работает. Вот только руки за языком не поспевают.
Мне Алексей Иванович всегда про язык говорит. Но я на него не обижаюсь. Он мне нравится. И очки у него интересные – с двойными стеклами. Одна половинка для ближнего зрения, другая – для дальнего. Наверное, у него специальные очки, чтобы видеть, кто лодырничает.
Вначале по труду мы делали такие угольнички. На них полки подвешивают. Нам давали полоски железа. Их нужно было опилить напильником. Потом наметить керном, где сверлить, и просверлить дырки. А дальше уже и делать нечего – в тиски вставить и загнуть. Нам больше всего нравилось сверлить на станке. Дырочки ровные получались, как по циркулю. Только этот станок очень быстро сверлит. Возишь, возишь напильником – даже устанешь, пока заготовку опилишь. А к станку подошел – чик! – пожалуйста, четыре дырки. И удовольствия всего на полминуты. Мне даже поэтому сверлить жалко.
Но я и так больше всех насверлил. Десять дырок я выменял у Алика за два мелкокалиберных патрона. Восемь дырок мне подарил Борька. А шестнадцать дырок я стащил у Вовки Дутова. Мне просто надоело, что он всегда жадничает. Другие сделают заготовку и бегут к станку. А Дутов не бежит. Он весь урок дырки копит. А потом подойдет к станку и наслаждается, и сияет, будто его маслом намазали. Сразу по двадцать дырок сверлит.
Я подговорил Алика, чтобы он отозвал Дутова, а сам взял Вовкины заготовки и пошел к станку. Вот насверлился! А ребята по очереди отвлекали Дутова. Эх, он разозлился тогда. Он сразу сказал, что это я сделал, хоть и не видел. Он обещал, меня подкараулить после школы. Но после школы мы пошли с Борькой. А на двоих Дутов никогда не нападает.
Алику я за это отдал три своих дырки.
А Дутов теперь заготовки к тискам проволокой прикручивает, чтобы не украли.
Алексей Иванович нам все время обещал, что скоро шефы привезут токарные станки. На токарных ведь еще интереснее, чем на сверлильном. Алексей Иванович нам объяснял, как резцы устанавливать, как затачивать. На доске чертил. Только это неинтересно – на доске. Это все равно, что голодному про еду рассказывать.
Ребята давно этих станков ждали.
Один раз мы пришли на урок, а Алексей Иванович говорит:
– Урока не будет.
А сам очень довольный. И в новой рубашке, даже галстук надел. Никогда он галстука не носил. Мы спрашиваем:
– Алексей Иванович, у вас сегодня день рождения?
Он говорит:
– Вроде того. Станки привезли. Пошли встречать.
Девчонки завизжали и стали прыгать. Много они в станках понимают. Просто обрадовались, что на уроке визжать можно.
Мы вышли во двор, а там – грузовик. И на нем два станка. Ничего станочки, с моторами. Рядом с грузовиком стояли парни, человек десять. И еще один толстый, в сапогах с галошами. Когда мы подошли, толстый закричал:
– А вот орлы идут! Токари! А где равнение? Барабан где?
Мы думали, он кому-нибудь другому кричит, позади нас.
Обернулись, а там никого нет. Это он нам кричал. А чего кричать, если мы рядом стоим.
Толстый крикнул Алексею Ивановичу:
– Это ты у них учитель? Здоров, учитель! Принимай подарочек!
– Вот уж спасибо вам, – сказал Алексей Иванович. – Давно ждали.
– Дела, учитель, дела! Без дела не сидим! У меня весь завод вот он где! – И толстый стукнул себя по шее.
Шея у него ничего, тоже толстая. Только завод на ней не поместится.
– Да еще вот эти орлы! – Толстый показал на парней. – Они еще с меня за разгрузку на пол-литра стребуют.
– С вас дождешься, – сказал один парень.
Толстый захохотал:
– Именно! Именно не дождешься! У меня – порядок!
Пока парни сгружали станки, толстый командовал. Он мне не понравился, хоть он и директор завода.
– Станочки-то не на ходу! – весело закричал директор. – Ты, учитель, не обижайся!
– Какая обида? – сказал Алексей Иванович. – Спасибо вам большое. Наладим.
– Точно! Точно, учитель! С такими-то орлами, с барабанщиками!
Пока он кричал, парни затащили станки в мастерскую. Она у нас на первом этаже. Алексей Иванович еще заранее катки приготовил, а то бы им ни за что не втащить.
– Расписывайся, учитель! – Директор протянул Алексею Ивановичу какую-то бумагу. – Чтобы все точно, четко! А если неграмотный, ставь крест вместо подписи! – И он захохотал.
Алексей Иванович расписался. Парни сели в кузов, а директор – в кабину. Он еще и в кабине что-то кричал, но мы уже ничего, не слышали из-за мотора.
Грузовик уехал.
– Ну, ребятки, пойдем, – сказал Алексей Иванович. – Будете теперь вы токари.
Мы пришли в мастерскую. Алексей Иванович походил вокруг станков, погладил их. Потом покрутил рукоятки. Чем больше Алексей Иванович крутил, тем больше хмурился. Затем он постелил на пол рогожку, лег на спину и начал высматривать что-то снизу.
– Чего вы смотрите, Алексей Иванович? – спросил Борька.
– Ничего, ничего… Погоди.
– Ой, Алексей Иванович, давайте скорее работать! – завизжала Мила Орловская. – У меня даже ладони чешутся.
– Не визжи! – сказал я Миле. – Не мешай Алексею Ивановичу. Работать еще тебе надо! Сама не знаешь, с какого бока к станку подойти. А если у тебя ладони чешутся, возьми и почеши. Вон, рашпилем.
– А ты знаешь, с какого боку? Ты знаешь? – затараторила Милка.
– Я-то не знаю. Зато я и не визжу.
В это время Алексей Иванович вылез из-под станка.
– Да, ребятки, – сказал он, – тут не визжать надо, а плакать.
– Почему?
– Этим станкам на свалке место, а не в мастерской.
Алексей Иванович сел на табуретку и закурил. Мы никогда не видели, чтобы он курил в мастерской. И вид у него был очень растерянный. Он даже сразу стал какой-то старый, будто ему не семьдесят два года, а сто или больше.
– Алексей Иванович, как же теперь? – спросил я.
– А никак, – сказал Алексей Иванович. – Будешь сверлить дырки. Ты же любишь дырки сверлить. Это шефы называется! Совестно даже. Тьфу!
– Может, все-таки включить, попробовать?
– Эти станки из-за угла включать надо, – махнул рукой Алексей Иванович. – С ними рядом стоять опасно.
В это время раздался звонок, мы пошли в свой класс. Ребята прямо расстроились. Ведь все думали, что мы первые на этих станках поработаем. А я разозлился на толстого директора. Я шел и думал, что бы я с ним сделал, если бы разрешили. Сначала я подучил бы Борькиного братишку, чтобы тот на него плюнул. Потом посадил бы его на пятнадцать суток… Больше я ничего придумать не успел – мы встретили Владимира Ивановича.
– Вот, Владимир Иванович, это шефы называется! – сказал я.
– А что такое?
– Станочки привезли – их только из-за угла запускать.
– Неисправные?
– Им на свалке место! – завизжала Милка Орловская.
– Плохо дело, – сказал Владимир Иванович. – Я помню, вы мне давно про эти станки говорили. И Алексей Иванович их все ждал. Чего ж теперь делать будем?
– Про них надо в суд написать, чтобы их всех уволили! – сказал я.
– Кого – всех?
– Шефов.
– Так уж и всех, – засмеялся Владимир Иванович.
– А чего они? – сказал я. – Они, может, нарочно. Может, они вредители.
– Эх, Костя, – сказал Владимир Иванович, – тебя бы прокурором поставить.
– А чего? – говорю. – Этот директор точно вредитель. Он кричал все время. И про барабаны чего-то говорил.
– Ладно, ребята, – сказал Владимир Иванович. – Суд, вредители – это все хорошо. Только вам ведь станки нужны. Вот вы и боритесь за то, чтобы они у вас появились. Попробуйте без суда.
– Владимир Иванович, – сказал Борька, – но ведь мы же сами станки сделать не можем.
– Верно. Зато многое другое можете.
– Что – другое?
– Подумайте сами. Ладно? Даю вам неделю сроку. Вы же большие. Вместе подумайте. Не может быть, чтобы сорок пионеров с таким пустяком не справились. Ведь это же пустяк!
– Ничего себе пустяк, – сказал я. – Вы, наверно, чего-то про этих шефов знаете.
– Может, и знаю, – сказал Владимир Иванович. – Но вы все же подумайте. Сами.
После уроков, мы остались и думали часа два, но в тот день ничего не придумали.
Про кошку и мышку
Утром я сказал Зинаиде:
– А нам вчера два станка привезли.
– Ну и хорошо, – ответила Зинаида. Она одной рукой держала ложку, а другой листала учебник.
– Их только из-за угла включать, – сказал я.
– Ага, – отозвалась Зинаида.
– Ты лучше не агакай, ты лучше придумай, чего делать.
– Что делать?
– Чтобы нам их на хорошие обменяли.
Зинаида перевернула страницу и ничего не ответила. Мне надоело, что она не слушает. Сама же всегда говорит, чтобы я советовался со старшими. А я даже не советовался, очень нужно мне с ней советоваться. Я просто спросил. Потому что сам ничего придумать не мог.
– Я, может, тебя первый раз в жизни спросил. И последний. Это ты учти, – сказал я.
– Отстань, Костя. У меня экзамены на носу.
Я говорю:
– Покажи нос. Никаких экзаменов на нем нет. Очки есть, а экзаменов нет.
– Господи! – простонала Зинаида. – Когда же мама приедет?
Я говорю:
– Правильно. Вот мама приедет, я ей все расскажу: что ты мне ни разу посоветовать не хотела и что ты за едой читаешь…
Зинаида уставилась в книжку, а на меня даже не смотрит.
– От этого еда плохо переваривается, – сказал я. – Ведь ты же сама говорила, что плохо.
А Зинаида на меня внимания не обращает.
– К экзаменам надо готовиться в течение всего года, а не в последний день. Ты же сама говорила…
Зинаида молчит.
– И не горбись за столом. Будешь ходить с искривленным позвоночником.
В общем, я повторил Зинаиде все, что она мне раньше говорила.
Она всегда меня учит, как что делать. А Зинаида молчала. Это она решила от меня отмолчаться. Она знает, что мне неинтересно, если не отвечают.
Тогда я сказал:
– Все равно будешь со мной разговаривать.
А Зинаида – ни слова.
Я надел пальто и говорю:
– У меня вот уроки не выучены, а я гулять пойду.
А Зинаида даже не оборачивается.
Тогда я спустился по лестнице и снизу позвонил из автомата.
– Алло!
– Алло! Я слушаю, – ответила Зинаида.
– Это Костя, – сказал я. – Видишь, вот ты со мной и разговариваешь.
В трубке сразу запищали короткие гудки. Но это уже не важно. Все-таки она сказала мне три слова: «Алло», «я» и «слушаю». Вот, наверное, сейчас злится. Зато в другой раз будет разговаривать. Я ведь ее по делу хотел спросить. А про уроки я нарочно сказал. Я их еще вчера выучил.
Только я вышел на улицу, как около кино увидел Борьку. Он стоял в очереди у телефона. Зачем ему из будки звонить? У нас же в парадной есть автомат. Я хотел подойти и спросить. Но потом я подумал, что спрашивать неинтересно. Борька сразу скажет. Он всегда отвечает, если его спрашивают. Лучше я сам узнаю. Так, чтоб он не заметил.
Я подождал, пока Борька войдет в будку, и незаметно подкрался. Сквозь стекло было плохо слышно. У меня даже в ушах закололо – так я старался расслышать.
– Алло! Это редакция газеты? – спросил Борька.
Тут Борька повернулся, и я еле успел отскочить. Больше я ничего не услышал.
А когда Борька вышел из будки, я заметил, что на другом углу его ждет Вика. Они поговорили немного и вместе пошли к Фонтанке.
Борька всегда с Викой ходит. Даже со мной меньше ходит, чем с Викой, хоть мы и живем на одной лестнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15