— Если я встречусь с ним на открытом месте, он поднимется в воздух — и мне конец, — возразил Джон, как будто они обсуждали партию в триктрак. — Заговорщики они, не заговорщики — я знаю одно: пока дракон в Бездне — добра не жди. Остальное — не мое дело. Так ты проведешь нас, или придется выспрашивать у прохожих, где тут найти гномов?
К удивлению Дженни и, может быть, немножко и к собственному, Гарет согласился быть их проводником.
— Расскажи мне про Зиерн, Гар, — сказала Дженни, засовывая на ходу руки поглубже в карманы своей куртки. — Кто она? Кто ее учитель? К какой она школе относится?
— Учитель? — Гарет явно никогда не думал о таких вещах. — Школа?
— Если она владеет магией, то должна была у кого-то учиться. — Дженни взглянула снизу вверх на юношу, пока они делали крюк, обходя гогочущих прохожих, окруживших пару уличных фокусников. Позади них на площади с фонтаном темнокожий толстяк южного типа установил вафельную печь, и зычные его зазывания разносились вместе с клубами дыма в сыром туманном воздухе.
— Существуют десять или двенадцать школ магии, и называются они по именам основателей. Вообще-то их было больше, но некоторые школы пришли в упадок и исчезли. Мой наставник Каэрдин, а следовательно и я как его ученица, или его учитель Спэт, или другие ученики Спэта, — все это школа Херна. Достаточно сказать: я принадлежу к школе Херна — и любому колдуну уже ясно, какова твоя власть, твои возможности, какого рода заклинания ты применяешь…
— В самом деле? — Гарет был заинтригован. — Я даже и не подозревал о таком. Я всегда думал, что магия — это… что-то врожденное.
— Разумеется, врожденное, — сказала Дженни. — Но без надлежащего обучения дар просто не разовьется. Нужно долгое время, нужны усилия… — Она замолчала, горько улыбнулась. — За все приходится платить, — продолжила она момент спустя. — Власть сама собой не дается…
Говорить об этом было трудно, и не только из-за сознания ничтожности твоей собственной власти, но еще и из-за того, что многое здесь показалось бы непонятным тому, кто никогда не имел дела с магией. За всю свою жизнь Дженни встретила одного-единственного человека, способного понять ее, и этот единственный стоял сейчас возле вафельной печи, и пледы его были припорошены сахарной пудрой.
Дженни вздохнула и остановилась на краю площади — подождать Джона. Булыжники мостовой были увлажнены близостью моря и слизью отбросов. Ветер здесь отдавал рыбой, как и везде в этом городе, отравленном дыханием океана. Площадь была такая же, как сотни других в Беле — вымощенный пятачок, окруженный с трех сторон высокими рахитичными строениями, над которыми вздымала заплесневелые камни сланцево-серая башня с часами, в основание которой был врезан алтарь с выщербленным образом Квиса, загадочного владыки времени. В центре площади побулькивал фонтан в широком водоеме из тесаного гранита. Каждый камень был покрыт сверху белесым налетом, а снизу — черно-зеленым мхом, который, казалось, рос везде во влажном воздухе города. Женщины зачерпывали воду и сплетничали, юбки их были подоткнуты чуть ли не до ляжек, но головы приличия ради покрыты неуклюжими шерстяными вуалями, приколотыми к узлам волос.
В оштукатуренных лабиринтах портовых кварталов нездешний вид Джона внимания не привлекал. Жители трех четвертей королевства и всех южных стран толпились на мощенных камнем наклонных улочках: моряки с бритыми головами и бородами — как шелуха кокосовых орехов; коробейники из западных провинций в допотопных неуклюжих одеяниях, лица укрыты вуалями — как у женщин, так и у мужчин; ростовщики в черном габардине и шапочках, говоривших о том, что это блудные дети, изгнанники из своей страны; проститутки, раскрашенные до последнего дюйма; актеры, фокусники, продавцы шарфов, крысобои, карманники, калеки и бродяги. Некоторые женщины бросали в сторону Дженни, вышедшей в город без вуали, взгляды, исполненные насмешки и неодобрения, и она была весьма раздосадована тем, что взгляды эти ее, честно говоря, рассердили.
— Что ты вообще знаешь о Зиерн? — спросила она. — Чему ее учили в Бездне?
Гарет пожал плечами.
— Не знаю. Кажется, она была вхожа в Пещеры Целителей. Это такое место Бездны, где хранятся вся мудрость и сила целителей-гномов. Больные приезжали к ним из самых дальних стран, и я знаю, что многие маги были с ними связаны.
Дженни кивнула. Даже на севере, где многие и понятия не имели о жизни и обычаях гномов, Каэрдин с величайшим почтением отзывался об огромной власти, накопленной в Пещерах Целителей — в Сердце Бездны Ильфердина.
Через площадь потянулась процессия богомольцев. Священники Кантирита, владыки моря, шествовали, закрыв лица капюшонами, дабы не оскверниться прикосновением нечистых взглядов; из многоголосого бормотания выплывал вой ритуальных флейт. Все обряды, связанные с Двенадцатью Богами, были настолько древними, что слова молитв давно уже утратили смысл, а музыка… Ничего подобного Дженни не слышала даже при дворе.
— А когда Зиерн вернулась в Бел? — спросила она Гарета.
На скулах юноши обозначились желваки.
— После смерти мамы, — глухо отозвался он. — Я… я думаю, мне не стоило тогда сердиться на отца. В ту пору я еще не понимал, каким образом Зиерн может привлекать людей, часто против их воли. — Некоторое время Гарет сосредоточенно разглаживал оборку на рукаве, затем вздохнул. — Я думаю, он нуждался в ком-то, а я был так груб с ним, когда мама умерла!..
Дженни не сказала на это ничего, предоставив ему возможность выбора — продолжать или умолкнуть. С другого конца площади выползала еще одна процессия — на этот раз шли сторонники одного из южных культов, плодящихся в портовых кварталах, как кролики. Темнокожие мужчины и женщины, распевая, били в ладоши, а исхудалый женоподобный жрец с волосами до пояса выплясывал вокруг маленького идола, плывущего над толпой в переносном алтаре, обитом дешевым розовым ситцем. Священники Кантирита, казалось, еще глубже ушли в свои защитные капюшоны, а флейты взвыли с удвоенной силой. Гарет оделил новых пришельцев неодобрительным взглядом, и Дженни вспомнила, что король Бела был также и Первосвященником храма Двенадцати Богов. И Гарет несомненно тоже был воспитан в самом ортодоксальном духе.
Грохот создавал иллюзию уединения. В бурлящей вокруг толпе никому ни до кого не было дела, и спустя минуту Гарет заговорил снова.
— Это случилось на охоте, — объяснил он. — Мы с отцом оба любили охотиться, хотя потом он не выехал в поле ни разу. Мама ненавидела эту забаву, но она любила отца и, если он просил ее, всегда выезжала с нами. Он посмеивался над ее трусостью, но это были не совсем шутки — он не выносит трусов. Она следовала за ним по ужасной местности, вцепившись в луку седла, и все ждала окончания охоты. Потом он обнимал ее, и смеялся, и спрашивал, не набралась ли она храбрости, — такие вот шутки… И так было всегда, насколько я помню. Она иногда лгала ему, что начинает находить в охоте удовольствие, но, когда мне было четыре года, я подсмотрел, как она перед самым выездом разорвала свою амазонку — — персиковую, с серой выпушкой, — так боялась…
— Это была храбрая леди, — тихо сказала Дженни.
Гарет быстро взглянул ей в лицо и тут же отвел глаза.
— Прямой вины отца в этом не было, — сказал он, помолчав. — Но когда это случилось, он решил, что виноват во всем он один. Она упала вместе с лошадью на камни, а с дамского седла спрыгнуть можно лишь в одну сторону. Она умерла через четыре или через пять дней. Это было пять лет назад. Я…
— Он запнулся, слова не желали выговариваться. — Я нехорошо повел себя с ним после этого.
Он протер очки неуклюже и неубедительно: на самом деле он вытирал глаза.
— Теперь-то я понимаю, что, будь мама чуть похрабрее, она бы просто сказала ему, что не поедет ни на какую охоту. Не бояться быть высмеянным — это тоже храбрость. Может быть, поэтому я и стал таким храбрецом, — добавил он со слабой усмешкой. — Если бы я тогда понял, что отец винит себя куда строже, чем я его виню… — Он пожал худыми плечами. — Если бы я это понял тогда! Но тогда мне было всего-навсего тринадцать. А когда наконец понял, было уже поздно — появилась Зиерн.
Священники Кантирита скрылись в одном из кривых переулков, зажатых пьяными кренящимися строениями. Ребятня, дурачившаяся вокруг процессии, успокоилась и вернулась к своим играм. Джон шел обратно по выложенным елочкой замшелым камням мостовой, то и дело останавливаясь посмотреть на новое диво: на краснодеревщика, ремонтирующего кресло на каменной тумбе, на неистово жестикулирующих актеров, пока зазывала перед балаганом выкрикивал прохожим наиболее лакомые кусочки интриги. «Никогда он не научится, — усмехнувшись, подумала Дженни, — вести себя как герой из легенды».
— Должно быть, тяжко тебе пришлось, — сказала она.
Гарет вздохнул.
— Через пару лет стало легче, — признался он. — Я возненавидел ее. А потом она лишила меня даже ненависти. — Он покраснел. — А теперь…
Внезапно на площади возникло смятение, похожее на собачью драку. Женский глумливый голос взвыл: «Шлюха!» — и Дженни резко обернулась.
Однако причиной крика было вовсе не отсутствие вуали на ее голове. Маленькая женщина-гном с мягким облаком волос — абрикосовым в убывающем свете дня — робко пробиралась к фонтану. Ее шелковые черные штаны были закатаны до колен, чтобы не замочить их в лужах на продавленной мостовой, а белая туника с богато расшитыми и заботливо заштопанными рукавами говорила о высоком происхождении карлицы и о ее нынешней бедности. Она приостановилась, оглядываясь и болезненно щурясь, затем снова двинулась к фонтану. Маленькая округлая рука нервно стискивала дужку неумело несомого ведра.
Кто-то завопил:
— Эй, миледь! Устала припрятанное зерно пролеживать? А слуги-то нынче
— дешевые!
Карлица снова остановилась и закрутила головой, словно ища обидчика,
— беспомощная и полуслепая при свете дня. Кто-то кинул в нее сухим собачьим дерьмом. Она подпрыгнула, дернулась, узкие ступни в мягких кожаных башмаках поскользнулись на влажном, неровном камне. Карлица выронила ведро и, упав, быстро перевернулась на четвереньки. Одна из женщин у фонтана под одобрительные смешки товарок спрыгнула с края и пинком отбросила ведро подальше.
— Это научит тебя, как перекупать хлеб у честного люда!
Карлица торопливо подползла к ведру, но стоило ей протянуть руку, как толстая блеклая женщина, самая горластая из сплетниц, облюбовавших фонтан, отбила ведро еще дальше.
— И заговоры чинить против короля!
Карлица встала на колени, озираясь. Кто-то из ребятишек вылетел из собравшейся вокруг толпы и дернул ее за волосы. Карлица крутнулась, пытаясь ухватить его, но озорник уже сгинул. С другой стороны подскочил еще один мальчишка, слишком увлеченный новой игрой, чтобы заметить приближение Джона.
При первых признаках беспорядка Драконья Погибель повернулся к стоящему рядом мужчине, татуированному выходцу с запада, чья одежда состояла в основном из кожаного фартука, какие носят кузнецы, и вручил ему три вафельных пирожных.
— Подержи, пожалуйста. — И, неторопливо пронизав давку вежливой вереницей всевозможных «Простите… Позвольте…», перехватил второго озорника как раз в тот момент, когда тот протянул руку к волосам карлицы.
Гарет уже предвидел, что сейчас произойдет: внешнее добродушие Джона могло обмануть кого угодно, не одних только придворных Зиерн. Внезапно схваченный мальчишка не успел даже завопить, как шлепнулся прямо в фонтан. Чудовищный всплеск окатил всех без исключения женщин на ступеньках, досталось и зевакам. Когда мальчишка вынырнул, кашляя и отплевываясь, Аверсин, нагнувшийся за ведром, снова повернул к нему голову и сказал дружески:
— Твои манеры так же грязны, как и твоя одежда. Непонятно, куда только смотрит твоя мать. Так что купание тебе не повредит во всех смыслах.
Он зачерпнул ведром воды и повернулся к мужчине, оцепеневшему с пирожными в руках. На секунду Дженни показалось, что кузнец швырнет их сейчас в фонтан, но Джон только улыбнулся ему — ослепительно, как солнце на клинке, — и мужчина с недовольным видом отдал пирожные. Из глубины толпы насмешливо закричала женщина:
— У гномихи — любовник!
— Благодарю, — с любезной улыбкой сказал Джон кузнецу. — Извини, что бросил мусор в фонтан, и вообще…
Держа пирожные на весу, он спустился со ступеней и двинулся рядом с карлицей в сторону ее переулка. Дженни, сопровождаемая Гаретом, поспешила вслед, на ходу отметив, что теперь никто не осмеливается к ним приблизиться.
— Джон, ты неисправим, — сказала она. — С тобой все в порядке?
Последний вопрос предназначался карлице, торопливо семенящей короткими кривыми ножками, чтобы не отстать от Драконьей Погибели.
Она подняла на Дженни бледные, почти бесцветные глаза.
— О да! Спасибо. Я бы никогда… Мы всегда ходили к фонтану по ночам, а если вода была нужна днем, посылали девушку, которая на нас работала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43