Одного этого достаточно, чтобы отказать вам в вознаграждении.
– Нечего заливать, врун-болтун! – сердито крикнула Калийа. – Мы разбили гоблинов наголову. Это твой дружок влез, очень уж ему хотелось поучаствовать, вот его-то Эллери и спасала.
– Командир Эллери, – раздался голос от двери, и все четверо обернулись на звук.
В комнату, держась с достоинством, вошла женщина.
Праткус, потуже затягивая повязку Париссы, старался принять почтительный вид, но губы его то и дело кривились в усмешке.
– Командир Эллери, – с уважением повторила Калийа и слегка поклонилась, извиняясь. – И это звание вполне заслуженно. Мне просто трудно выказывать почтение к званиям. Прошу прощения, командир Эллери Драконобор.
– В данном случае это не важно, – ответила Эллери, невольно покраснев от удовольствия при упоминании своего общего родового имени, прославленного в Бладстоуне.
Собственная фамилия Эллери была Пейдопар, поэтому эльф-полукровка очень ей польстила, назвав гораздо более знаменитым именем. Сама командир была высокого роста, подтянутая и очень крепкая – она участвовала во множестве сражений и с детских лет привыкла управляться с тяжеленным боевым топором. На загорелом, но все-таки с нежной кожей, веснушчатом лице блестели очень яркие широко поставленные голубые глаза. Эти забавные черты не портили ее, а скорее придавали строгой, полной уверенности внешности какое-то девчоночье очарование.
– Я хотела добавить к вашему вознаграждению вот это. – И с этими словами она бросила Калийе небольшой мешочек. – В знак признательности за ваши подвиги от Армии Бладстоуна.
– А мы обсуждали, будет ли Атрогейт доволен, когда вернется, – вставил Дэвис Энг, и Эллери усмехнулась.
– Думаю, в отличие от Мариабронна, смирившегося с тем, что Атрогейт его обошел, сам Атрогейт ни за что не смирится с тем, что остался на втором месте.
– При всем уважении к Атрогейту, – заявила Парисса, – за Странником Мариабронном числится больше голов в Ваасе, чем за нами тремя, вместе взятыми.
– С этим не поспоришь, но он отказывается от наград и публичного признания, – с особым чувством сказал Дэвис Энг.
Было ясно, что в его понимании Странник Мариабронн, чье имя давно стало легендой Дамары, ни в какое сравнение не идет с этими жадными женщинами.
– Мариабронн заработал славу и состояние в первые годы после падения Женги, – добавила Эллери. – После того как его заметил король Гарет и посвятил в рыцари, Мариабронну было уже неинтересно соревноваться из-за наград в Ваасе. Возможно, наших уважаемых охотниц и Атрогейта вскоре тоже ждет подобное признание.
– Чтобы король Гарет посвятил Атрогейта в рыцари? – переспросил Дэвис Энг, а Праткус, представив себе эту картину, так скрючился от смеха, что чуть не упал.
– Н-да, его, пожалуй, нет, – согласилась Эллери, окончательно развеселив всех присутствующих.
Он нутром чуял, что что-то не так.
Двадцать лет сражений и тяжелого труда оставили след на его лице, но он по-прежнему был красив, даже несмотря на спутанные темные волосы и запущенную бороду. Карие глаза блестели юношеским задором, как у мальчишки, а эта улыбка, выражавшая одновременно непоколебимую силу и лукавство! Женщин она сражала наповал, и кочевой воин частенько пускал ее в ход. Когда-то он состоял в Армии Бладстоуна, потом, после падения Женги, король Гарет освободил его от службы, но он стал сражаться в одиночку.
Его звали Странник Мариабронн, и имя его было известно каждому ребенку в Дамаре и ненавистно всем злобным тварям Ваасы. Потому что окончание его армейской карьеры стало началом его служения королю Гарету и населению обеих стран, известных под общим названием Бладстоун. Он работал на севере, в районе Бладстоунского перевала, который соединял Ваасу и Дамару через высокие горы Галены, и охранял рабочих, трудившихся на сооружении Ворот Ваасы. Странник Мариабронн способствовал освоению дикой Ваасы больше чем кто бы то ни было, даже больше, чем приближенные самого короля Гарета.
Правда, дело продвигалось крайне медленно, и он сомневался, что до конца своей жизни увидит эту землю полностью очищенной от всякой нечисти и безопасной. Но не это являлось конечной целью Мариабронна. Понимая, что не в его силах исправить все зло мира, он видел свое предназначение в том, чтобы помогать своим собратьям на пути к этому благородному идеалу.
Сейчас же что-то его насторожило. Какое-то смутное ощущение, шестое чувство подсказывало бывалому охотнику, что впереди ждут большие неприятности.
Наверное, опять что-то откопал этот Уингэм, старый полуорк. Не зря его называют Чудак Уингэм – да он и сам себя так с гордостью зовет, – все время приходится подозревать его если не в чем-то зловещем, то в странном. В чем же дело, раздумывал Мариабронн. Что носится в воздухе под потемневшим небом Ваасы? Какие такие зловещие знаки заставили его помимо воли насторожиться?
– Стареешь и становишься мнительным, – проворчал Мариабронн.
Он часто разговаривал сам с собой, потому что почти всегда был один. Ни в сражениях, ни в жизни он не испытывал нужды ни в товарищах, ни в близких. Его вполне устраивало время от времени ощущать чье-то теплое податливое тело в уютной постели у себя под боком. Его предназначение было неизмеримо выше личных желаний, все его надежды и чаяния связаны со стремлениями целого народа, и их не могли заслонить эгоистические планы одного человека.
Со вздохом прищурившись, он окинул взглядом грязную равнину Ваасы, розовевшую в лучах восходящего солнца. Хотя холодный ветер еще пощипывал щеки, но весна уже пришла в степи. Великаны и огры перемещались на север вслед за лосями, а без заступничества этих великанов все человекообразные твари поменьше – в основном орки и гоблины – попрятались в пещеры и ушли в горы, чтобы меньше попадаться на глаза.
Взгляд Мариабронна переместился левее, к большой крепости, известной под названием Ворота Ваасы. Ворота крепости были подняты и видны были темные точки – искатели приключений, с утра отправлявшиеся в погоню за удачей.
Уже шли разговоры о постройке новых укреплений севернее, поскольку в этих местах страшилищ заметно поуменьшилось и охотники за головами боялись, что скоро не смогут получать достаточное вознаграждение звонкой монетой.
Все складывалось так, как мечталось королю Гарету. Миля за милей эта дикая земля покоряется человеку, и вскоре два народа сообща освоят Бладстоун.
Но все же что-то смутно тревожило Мариабронна. Он подсознательно чувствовал, что еще не все зло диких долин Ваасы вышло наружу.
– Наверное, Уингэм снова во что-то впутался, – наконец решил он и вернулся под навес, чтобы собрать вещи.
Командир Эллери мерила шагами высокую стену Ворот Ваасы. Обеих женщин, Калийю и Париссу, в короткий срок выдвинувшихся среди других охотников за головами, она едва знала, а ту, что поменьше, даже недолюбливала. Характер у нее с изъяном, так же как и некогда прекрасное лицо. Но при этом Калийа ни в чем не уступала другим воинам крепости: ни в сражениях, ни в попойках, – и Эллери хотя бы самой себе признавалась в том, что ей приятно видеть женщину, сумевшую обставить многих мужчин.
Они посмеялись, когда Эллери предположила, что будет с Атрогейтом, как только он узнает, что его обошли, но на самом деле она не шутила. Она была довольно близко знакома с дворфом (хотя немногие были в курсе, что это знакомство выгодно им обоим) и знала, что он терпеть не может быть вторым, несмотря на то, что встречает известия об этом грубым хохотом.
Но все же Калийа и Парисса вполне заслужили похвалы, думала племянница Гарета Драконобора. Несмотря на некоторую неприязнь к полукровке – да и Парисса казалась ей несколько грубоватой, – и сама Эллери, и Атрогейт, и все остальные не могли не отдать должное их доблести. Обе женщины – превосходные воины и следопыты. Несмотря на то, что всякой нечисти в окрестностях Ворот Ваасы стало намного меньше, чем в прежние времена, приятельницы всегда выслеживали и находили больше орков и гоблинов, чем другие охотники. Нечасто выдавались дни, когда парочка, покинув утром крепость, вечером возвращалась без сумки с ушами.
Эллери было приятно, что двум женщинам удалось столь многого достичь. Она по личному опыту знала, как трудно пробиться женщине в мире мужчин, будь то в армии или в качестве охотника за головами, что не так обязывало. К своему нынешнему положению командира сама она шла долго. Каждый шаг давался с боем, и роскошный плюмаж на шлеме был заслужен, а боевой топор она собственноручно добыла у здоровенного огра.
Однако все равно ходили слушки и пересуды о том, что все дело в ее происхождении, ведь она была из рода Трантов и Драконоборов, и многие считали, что этим-то и объясняется ее быстрый взлет.
Эллери прошлась по северной части стены и, опершись на перила, окинула взглядом просторы Ваасы. В Армии Бладстоуна ей пришлось быть в подчинении у многих мужиков, которые за свою жизнь не видели и половины того количества схваток, в которых она участвовала и победила. Многие из ее командиров не знали, как обеспечить часовых или как следует выставить посты и организовать дозор в полевом лагере. У других отряды постоянно оказывались без самого необходимого из-за неумения начальства планировать и рассчитывать припасы.
И, тем не менее, эти мерзкие пересуды не прекращались и всякий раз, когда доходили до ее ушей, больно задевали Эллери.
Глава 2
Несносное отражение
– Ненасытное ты оружие, – прошептал Артемис Энтрери. Сидя на краю кровати, он глядел на свой знаменитый кинжал, украшенный самоцветами, давно ставший его фирменным знаком. Мгновением раньше убийца с досады метнул его в стену, и теперь клинок торчал всего в дюйме от зеркала. Навершие больше не дрожало, но пламя свечей так играло на гранатах рукояти, что кинжал казался живым.
«Тебе мало ранить или убить, – мысленно разговаривал с ним Энтрери. – Мало».
Кинжал уже больше двадцати лет верно служил наемному убийце. Он помог ему сделать имя в жестоком уличном мире Калимпорта, где ему, совсем еще мальчишке, с самых ранних дней приходилось выживать, преодолевая тяжелейшие препятствия. Его всегда окружали убийцы, сколько он себя помнил, но он сумел превзойти их всех в этом ремесле. Драгоценный кинжал немало этому поспособствовал. Энтрери мог не только ранить или убить этим клинком – он мог забрать душу своей жертвы через малейшую царапину.
«Но меры ты не знаешь, – размышлял он. – Тебе нужно взять у жертвы все: и жизнь, и душу. Интересно, на что это похоже, когда не остается ничего?»
Он усмехнулся нелепости вопроса и немного передвинулся, чтобы увидеть свое отражение в большом зеркале в резной раме. В него он и целился сначала, ему захотелось разбить вдребезги это назойливо лезшее на глаза стекло. Лишь в последний миг он передумал и всадил кинжал в стену.
Зеркала Энтрери ненавидел. Это конек Джарлакса, а не его. Дроу мог без конца торчать у зеркала, разглядывая себя и любуясь отражением, прилаживая то так, то этак свою знаменитую шляпу. Казалось, он все время рисовался перед кем-то, но никто не наслаждался его видом больше, чем сам Джарлакс. Он закидывал плащ на одно плечо и принимал соответствующую позу, потом становился иначе и по-другому располагал складки. Глазную повязку он тоже сдвигал то на один глаз, то на другой, приводя в соответствие весь облик. Ни одной мелочи не упускал.
Но Артемису Энтрери не нравилось то, что он видел, заглядывая в зеркало. Ему уже было за сорок, но, глядя на него, никто ему столько не дал бы. Он выглядел лет на тридцать, не больше, – стройный, мускулистый мужчина, ловкий и сильный, как юноша. По настоянию Джарлакса и под его неусыпным надзором он теперь аккуратно стриг и расчесывал на пробор свои черные волосы, а также тщательно брился, оставляя только небольшие усы, которые с некоторых пор ему нравились. И одежду он носил отлично скроенную и сшитую из шелка – другой дроу не потерпел бы.
Была, однако, в его облике одна мелочь, с которой ничего не смог бы поделать даже дотошный Джарлакс: кожа Энтрери имела странный сероватый оттенок, как у покойника в гробу, выставленном для последнего прощания. Это драгоценный кинжал сделал его таким, он высасывал жизненную силу у призраков, живших между уровнями и известных под названием «тень», и переливал ее в тело хозяина.
– Тебе мало просто убить, да? – довольно громко спросил Энтрери, переводя взгляд со своего отражения в зеркале на кинжал в стене.
– Как раз наоборот, – ответил красивый вкрадчивый голос. – Я горжусь тем, что убиваю лишь по необходимости, не пытаясь убийством сводить личные счеты.
Обернувшись, Энтрери увидел Джарлакса, который вошел в комнату, гулко стуча по доскам каблуками высоких черных сапог, хотя по коридору прошел беззвучно. Зачарованная обувь, повинуясь его мысленному приказу, либо создавала шум, либо нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Нечего заливать, врун-болтун! – сердито крикнула Калийа. – Мы разбили гоблинов наголову. Это твой дружок влез, очень уж ему хотелось поучаствовать, вот его-то Эллери и спасала.
– Командир Эллери, – раздался голос от двери, и все четверо обернулись на звук.
В комнату, держась с достоинством, вошла женщина.
Праткус, потуже затягивая повязку Париссы, старался принять почтительный вид, но губы его то и дело кривились в усмешке.
– Командир Эллери, – с уважением повторила Калийа и слегка поклонилась, извиняясь. – И это звание вполне заслуженно. Мне просто трудно выказывать почтение к званиям. Прошу прощения, командир Эллери Драконобор.
– В данном случае это не важно, – ответила Эллери, невольно покраснев от удовольствия при упоминании своего общего родового имени, прославленного в Бладстоуне.
Собственная фамилия Эллери была Пейдопар, поэтому эльф-полукровка очень ей польстила, назвав гораздо более знаменитым именем. Сама командир была высокого роста, подтянутая и очень крепкая – она участвовала во множестве сражений и с детских лет привыкла управляться с тяжеленным боевым топором. На загорелом, но все-таки с нежной кожей, веснушчатом лице блестели очень яркие широко поставленные голубые глаза. Эти забавные черты не портили ее, а скорее придавали строгой, полной уверенности внешности какое-то девчоночье очарование.
– Я хотела добавить к вашему вознаграждению вот это. – И с этими словами она бросила Калийе небольшой мешочек. – В знак признательности за ваши подвиги от Армии Бладстоуна.
– А мы обсуждали, будет ли Атрогейт доволен, когда вернется, – вставил Дэвис Энг, и Эллери усмехнулась.
– Думаю, в отличие от Мариабронна, смирившегося с тем, что Атрогейт его обошел, сам Атрогейт ни за что не смирится с тем, что остался на втором месте.
– При всем уважении к Атрогейту, – заявила Парисса, – за Странником Мариабронном числится больше голов в Ваасе, чем за нами тремя, вместе взятыми.
– С этим не поспоришь, но он отказывается от наград и публичного признания, – с особым чувством сказал Дэвис Энг.
Было ясно, что в его понимании Странник Мариабронн, чье имя давно стало легендой Дамары, ни в какое сравнение не идет с этими жадными женщинами.
– Мариабронн заработал славу и состояние в первые годы после падения Женги, – добавила Эллери. – После того как его заметил король Гарет и посвятил в рыцари, Мариабронну было уже неинтересно соревноваться из-за наград в Ваасе. Возможно, наших уважаемых охотниц и Атрогейта вскоре тоже ждет подобное признание.
– Чтобы король Гарет посвятил Атрогейта в рыцари? – переспросил Дэвис Энг, а Праткус, представив себе эту картину, так скрючился от смеха, что чуть не упал.
– Н-да, его, пожалуй, нет, – согласилась Эллери, окончательно развеселив всех присутствующих.
Он нутром чуял, что что-то не так.
Двадцать лет сражений и тяжелого труда оставили след на его лице, но он по-прежнему был красив, даже несмотря на спутанные темные волосы и запущенную бороду. Карие глаза блестели юношеским задором, как у мальчишки, а эта улыбка, выражавшая одновременно непоколебимую силу и лукавство! Женщин она сражала наповал, и кочевой воин частенько пускал ее в ход. Когда-то он состоял в Армии Бладстоуна, потом, после падения Женги, король Гарет освободил его от службы, но он стал сражаться в одиночку.
Его звали Странник Мариабронн, и имя его было известно каждому ребенку в Дамаре и ненавистно всем злобным тварям Ваасы. Потому что окончание его армейской карьеры стало началом его служения королю Гарету и населению обеих стран, известных под общим названием Бладстоун. Он работал на севере, в районе Бладстоунского перевала, который соединял Ваасу и Дамару через высокие горы Галены, и охранял рабочих, трудившихся на сооружении Ворот Ваасы. Странник Мариабронн способствовал освоению дикой Ваасы больше чем кто бы то ни было, даже больше, чем приближенные самого короля Гарета.
Правда, дело продвигалось крайне медленно, и он сомневался, что до конца своей жизни увидит эту землю полностью очищенной от всякой нечисти и безопасной. Но не это являлось конечной целью Мариабронна. Понимая, что не в его силах исправить все зло мира, он видел свое предназначение в том, чтобы помогать своим собратьям на пути к этому благородному идеалу.
Сейчас же что-то его насторожило. Какое-то смутное ощущение, шестое чувство подсказывало бывалому охотнику, что впереди ждут большие неприятности.
Наверное, опять что-то откопал этот Уингэм, старый полуорк. Не зря его называют Чудак Уингэм – да он и сам себя так с гордостью зовет, – все время приходится подозревать его если не в чем-то зловещем, то в странном. В чем же дело, раздумывал Мариабронн. Что носится в воздухе под потемневшим небом Ваасы? Какие такие зловещие знаки заставили его помимо воли насторожиться?
– Стареешь и становишься мнительным, – проворчал Мариабронн.
Он часто разговаривал сам с собой, потому что почти всегда был один. Ни в сражениях, ни в жизни он не испытывал нужды ни в товарищах, ни в близких. Его вполне устраивало время от времени ощущать чье-то теплое податливое тело в уютной постели у себя под боком. Его предназначение было неизмеримо выше личных желаний, все его надежды и чаяния связаны со стремлениями целого народа, и их не могли заслонить эгоистические планы одного человека.
Со вздохом прищурившись, он окинул взглядом грязную равнину Ваасы, розовевшую в лучах восходящего солнца. Хотя холодный ветер еще пощипывал щеки, но весна уже пришла в степи. Великаны и огры перемещались на север вслед за лосями, а без заступничества этих великанов все человекообразные твари поменьше – в основном орки и гоблины – попрятались в пещеры и ушли в горы, чтобы меньше попадаться на глаза.
Взгляд Мариабронна переместился левее, к большой крепости, известной под названием Ворота Ваасы. Ворота крепости были подняты и видны были темные точки – искатели приключений, с утра отправлявшиеся в погоню за удачей.
Уже шли разговоры о постройке новых укреплений севернее, поскольку в этих местах страшилищ заметно поуменьшилось и охотники за головами боялись, что скоро не смогут получать достаточное вознаграждение звонкой монетой.
Все складывалось так, как мечталось королю Гарету. Миля за милей эта дикая земля покоряется человеку, и вскоре два народа сообща освоят Бладстоун.
Но все же что-то смутно тревожило Мариабронна. Он подсознательно чувствовал, что еще не все зло диких долин Ваасы вышло наружу.
– Наверное, Уингэм снова во что-то впутался, – наконец решил он и вернулся под навес, чтобы собрать вещи.
Командир Эллери мерила шагами высокую стену Ворот Ваасы. Обеих женщин, Калийю и Париссу, в короткий срок выдвинувшихся среди других охотников за головами, она едва знала, а ту, что поменьше, даже недолюбливала. Характер у нее с изъяном, так же как и некогда прекрасное лицо. Но при этом Калийа ни в чем не уступала другим воинам крепости: ни в сражениях, ни в попойках, – и Эллери хотя бы самой себе признавалась в том, что ей приятно видеть женщину, сумевшую обставить многих мужчин.
Они посмеялись, когда Эллери предположила, что будет с Атрогейтом, как только он узнает, что его обошли, но на самом деле она не шутила. Она была довольно близко знакома с дворфом (хотя немногие были в курсе, что это знакомство выгодно им обоим) и знала, что он терпеть не может быть вторым, несмотря на то, что встречает известия об этом грубым хохотом.
Но все же Калийа и Парисса вполне заслужили похвалы, думала племянница Гарета Драконобора. Несмотря на некоторую неприязнь к полукровке – да и Парисса казалась ей несколько грубоватой, – и сама Эллери, и Атрогейт, и все остальные не могли не отдать должное их доблести. Обе женщины – превосходные воины и следопыты. Несмотря на то, что всякой нечисти в окрестностях Ворот Ваасы стало намного меньше, чем в прежние времена, приятельницы всегда выслеживали и находили больше орков и гоблинов, чем другие охотники. Нечасто выдавались дни, когда парочка, покинув утром крепость, вечером возвращалась без сумки с ушами.
Эллери было приятно, что двум женщинам удалось столь многого достичь. Она по личному опыту знала, как трудно пробиться женщине в мире мужчин, будь то в армии или в качестве охотника за головами, что не так обязывало. К своему нынешнему положению командира сама она шла долго. Каждый шаг давался с боем, и роскошный плюмаж на шлеме был заслужен, а боевой топор она собственноручно добыла у здоровенного огра.
Однако все равно ходили слушки и пересуды о том, что все дело в ее происхождении, ведь она была из рода Трантов и Драконоборов, и многие считали, что этим-то и объясняется ее быстрый взлет.
Эллери прошлась по северной части стены и, опершись на перила, окинула взглядом просторы Ваасы. В Армии Бладстоуна ей пришлось быть в подчинении у многих мужиков, которые за свою жизнь не видели и половины того количества схваток, в которых она участвовала и победила. Многие из ее командиров не знали, как обеспечить часовых или как следует выставить посты и организовать дозор в полевом лагере. У других отряды постоянно оказывались без самого необходимого из-за неумения начальства планировать и рассчитывать припасы.
И, тем не менее, эти мерзкие пересуды не прекращались и всякий раз, когда доходили до ее ушей, больно задевали Эллери.
Глава 2
Несносное отражение
– Ненасытное ты оружие, – прошептал Артемис Энтрери. Сидя на краю кровати, он глядел на свой знаменитый кинжал, украшенный самоцветами, давно ставший его фирменным знаком. Мгновением раньше убийца с досады метнул его в стену, и теперь клинок торчал всего в дюйме от зеркала. Навершие больше не дрожало, но пламя свечей так играло на гранатах рукояти, что кинжал казался живым.
«Тебе мало ранить или убить, – мысленно разговаривал с ним Энтрери. – Мало».
Кинжал уже больше двадцати лет верно служил наемному убийце. Он помог ему сделать имя в жестоком уличном мире Калимпорта, где ему, совсем еще мальчишке, с самых ранних дней приходилось выживать, преодолевая тяжелейшие препятствия. Его всегда окружали убийцы, сколько он себя помнил, но он сумел превзойти их всех в этом ремесле. Драгоценный кинжал немало этому поспособствовал. Энтрери мог не только ранить или убить этим клинком – он мог забрать душу своей жертвы через малейшую царапину.
«Но меры ты не знаешь, – размышлял он. – Тебе нужно взять у жертвы все: и жизнь, и душу. Интересно, на что это похоже, когда не остается ничего?»
Он усмехнулся нелепости вопроса и немного передвинулся, чтобы увидеть свое отражение в большом зеркале в резной раме. В него он и целился сначала, ему захотелось разбить вдребезги это назойливо лезшее на глаза стекло. Лишь в последний миг он передумал и всадил кинжал в стену.
Зеркала Энтрери ненавидел. Это конек Джарлакса, а не его. Дроу мог без конца торчать у зеркала, разглядывая себя и любуясь отражением, прилаживая то так, то этак свою знаменитую шляпу. Казалось, он все время рисовался перед кем-то, но никто не наслаждался его видом больше, чем сам Джарлакс. Он закидывал плащ на одно плечо и принимал соответствующую позу, потом становился иначе и по-другому располагал складки. Глазную повязку он тоже сдвигал то на один глаз, то на другой, приводя в соответствие весь облик. Ни одной мелочи не упускал.
Но Артемису Энтрери не нравилось то, что он видел, заглядывая в зеркало. Ему уже было за сорок, но, глядя на него, никто ему столько не дал бы. Он выглядел лет на тридцать, не больше, – стройный, мускулистый мужчина, ловкий и сильный, как юноша. По настоянию Джарлакса и под его неусыпным надзором он теперь аккуратно стриг и расчесывал на пробор свои черные волосы, а также тщательно брился, оставляя только небольшие усы, которые с некоторых пор ему нравились. И одежду он носил отлично скроенную и сшитую из шелка – другой дроу не потерпел бы.
Была, однако, в его облике одна мелочь, с которой ничего не смог бы поделать даже дотошный Джарлакс: кожа Энтрери имела странный сероватый оттенок, как у покойника в гробу, выставленном для последнего прощания. Это драгоценный кинжал сделал его таким, он высасывал жизненную силу у призраков, живших между уровнями и известных под названием «тень», и переливал ее в тело хозяина.
– Тебе мало просто убить, да? – довольно громко спросил Энтрери, переводя взгляд со своего отражения в зеркале на кинжал в стене.
– Как раз наоборот, – ответил красивый вкрадчивый голос. – Я горжусь тем, что убиваю лишь по необходимости, не пытаясь убийством сводить личные счеты.
Обернувшись, Энтрери увидел Джарлакса, который вошел в комнату, гулко стуча по доскам каблуками высоких черных сапог, хотя по коридору прошел беззвучно. Зачарованная обувь, повинуясь его мысленному приказу, либо создавала шум, либо нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45