– Присасывается,-, объяснил сосед Киму.– Иначе герметичности не будет.
Зажурчал лифт снаружи.. Пассажиров переправляли в машину сначала из нижних кают, потом из средних. Наконец дошла очередь до верхней– номер один.
– Выходите осторожнее, пожалуйста,-сказала девушка в серебряном.– Учитывайте лунное притяжение.
Ким не учел… вскочил порывисто… и оказался под потолком: Медлительно упал на пол. Потянулся к чемодану, уплыл в угол. Девушка, смеясь, поймала его за пояс.
– Ничего, привыкайте. Все так сначала. Вы руками держитесь, потом уже передвигайте ноги.
И, перестав доверять ногам, перехватываясь руками и подтягиваясь, Ким вполз в лифт, словно парализованный.
Серебряная девушка смеялась:
– Не спешите, Луна торопыг не любит. Глядите, куда вас заносит.
Только усевшись в кресло автобуса, Ким вздохнул с облегчением.
Автобус сразу же нырнул в траншею, как бы провалился. Траншеи исчерчивали всю поверхность кратера; еще перед посадкой Ким заметил их частую паутинку. Без этих уплотненных дорог тяжелые машины проваливались бы в рыхло-липкую лунную пыль. Да и безопаснее было в глубоком окопе. Метеориты хоть и редко, а все же вздымали пыльные дымки – за многие годы не обошлось бы без жертв. Так что Ким сразу оказался в подземелье (подлунье), за окном видел стены и стены, лишь сквозь потолок просвечивали звезды. А там и они исчезли, когда, упершись в кольцо кратера, траншея нырнула под скалы, превратилась в тоннель. Замелькали желтые фонари, словно в метро, быстро, медленнее, совсем медленно… Стоп!
– Потерпите еще немного,-сказала серебряная девушка.-Через десять минут все вы отдохнете.
– Это шлюз под гостиницей,– пояснил толстяк.– Сейчас его наполнят воздухом и нас выпустят. Держитесь возле меня. Я здесь все порядки знаю.
С хлюпающим звуком открылась дверца автобуса.
Шофер подставил подножку, демонстративно откинул шлем, показывая, что дышать можно.
Ким вскочил, опять оказался под потолком.
– Да не спешите вы. Тихонечко. Плавно. Хотите, я вас понесу? Стесняетесь? Ну понесите меня!
Из шлюза поднимался довольно крутой пандус. Ким оценил предусмотрительность строителей. Новичку без лунного глазомера трудно было бы прицелиться на определенную ступеньку – пандус допускал шаги любой длины. И вот толпа прибывших поплыла над полом. Неопытные сталкивались в воздухе, меняли направление, как бильярдные шары, бывалые точно находили свободное место. При этом происходила своеобразная сортировка: легкие и сильные выплывали вперед, грузные отставали. Толстяк тоже отстал от Кима.
– Двойной номер просите, с ванной,-крикнул он вдогонку.-Одиннадцатый или двадцать первый.
Еще через несколько минут, завладев ванкой, толстяк с удовольствием плескался за стенкой, а Ким учился ходить по-лунному, балетным шагом или, точнее, как на лыжах– оттолкнулся и плыви. А если хочешь шагнуть по-земному? Тогда становись на цыпочки. Уже получается. Попаду ли к шкафу? Попал. А теперь к окну? Причалил.
Кстати, что там – за окном?
Улица Селенограда, улица как улица, дома такие же, как на Земле. Где-то в высоте поблескивает купол, за его пределами звезды, тьма и метеориты, а тут нормальный воздух, фонари-автоматы подсвечивают резкие тени. Люди без скафандров, одетые по-земному, плывут в замедленном балете. Под окном садик со странными растениями, длинными, худосочными с громадными бледными цветами. В беседке два старичка играют в шашки. Носятся с визгом ребятишки, играют в прятки, у калитки палочка-выручалочка – какой-то воздушный хоккей у них получается. Юноша в комбинезоне отломил бледный цветок, протянул своей спутнице, та зарделась, глянула на него лукаво и мечтательно.
Ким отвернулся с горькой усмешкой. Вспомнил о Ладе. Никуда не уйдешь от себя. Даже на Луну.
ГЛАВА 18.
БЕЗ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
Кадры из памяти Кима.
Вершина, срезанная наискось, гладкая, гладкая, словно стеклянная гора из сказки. Жилы разрисовали ее мраморным узором, и солнце отражается в ней, как в полированном мраморе. Но Ким смотрит на всю “ту красоту с ужасом и отчаянием, словно “то не гора отрезанная, словно ему ногу отрезали. И так страшно, что даже не хочется верить. Пусть это будет неправдой, пусть “то будет сном!
Некогда, в прошлых тысячелетиях, Землю населяли бесчисленные приключения. Они подстерегали человека в темном лесу, в шкуре звериной или змеиной, прятались за стволами, кидались с веток, выплывали из-под воды, подползали в траве. Они жили в городах в облике зверском и пьяном, крались по темным переулкам, прятались за углом. Секундная рассеянность грозила смертью. По своей родной планете человек пробирался с опаской, озираясь. Выходя за дверь, он не всегда был уверен, что вернется домой.
Однако мальчишки, юноши и молодые мужчины любили приключения, жадно мечтали о них, искали… Искали, чтобы проявить силу и смелость, похвастать перед девушками победой. И девушки ценили победителей, влюблялись в них, выходили за них замуж.
А выйдя замуж, начинали ненавидеть приключения лютой ненавистью. Эти приключения не давали им покоя, заставляли простаивать ночи у окна, вглядываться в темноту, из которой приходило горе. Женщины-то знали, что в каждом поединке потерпевших поражение столько же, сколько победителей. Они страшились потерять мужей и детей в борьбе с приключениями. Приключения обрекали их на голод, нищету и рабство. И женщины, женщины, женщины – их благодарите и вините настояли на том, чтобы Земля была очищена от приключений. Приключения были выселены из городов, потом из деревень, из Европы и из других частей света. Существование стало спокойным, безопасным и… чуточку пресным.
Мальчишки, юноши и даже взрослые люди мечтали о приключениях. Придумали псевдоборьбу спортивную, схватки по правилам, драку в перчатках. Девушки влюблялись в победителей, в тех, кто прыгнул на два сантиметра дальше, прибежал на две сотых секунды раньше. Нередко приходило разочарование. Ведь сражения-то были искусственные: без вреда, без риска, под наблюдением судей. Люди изгнали приключение и мечтали о приключении – одно из противоречий человеческой натуры.
И Ким мечтал. Тоже мечтал при всей своей рассудительности. Его путешествия в трехэкранной кабине были воображаемой погоней за приключениями. Но в кабине ничего не случалось, хотя бы его окружали с трех сторон льды, или тропический лес, или подводный мир. Летая с Альбани, он побывал на полюсе, в тропиках и под водой. Однако и в полетах ничего не случалось: Ким убивал мышей и в воскресенье вечером возвращался в Москву. Может быть, в космосе еще живет приключение? Тифей говорил: “В космосе ходишь по лезвию, там панибратствуешь со смертью, там опасность подлинная, там люди настоящие”. С напряженным ожиданием летел Ким на Луну.
И что же? Город с подогретым воздухом, цветы в садике, асфальт. Самая большая неприятность-номер без ванной.
Но может быть, только в городах так? Городов на Луне немного-десятка два. Еще сотни две поселков, рудничных, заводских, санаторных, научных. Две сотни поселков на территории, равной Африке и Австралии, вместе взятым. От поселка до поселка километров двести. Луна пустыннее полярных стран, пустыннее самой гиблой из бывших пустынь. В песках хоть пятна зелени бывали – оазисы. Здесь – пыль и камни, камни и пыль.
Не сохранились ли приключения там – в этих голых камнях?
Камней Киму пришлось повидать вдоволь.
Испытатели исколесили Луну вдоль и поперек, от Северного полюса до Южного. Летали и в Море Дождей, и в Море Кризисов, и в Океан Бурь, и на обратную сторону – в Море Мечты.
Моря были на самом деле однообразными равнинами, гнетуще серыми, удручающе пустыми. Редкие, редкие стежки следов пересекали их. На сотни километров тянулись залежи пухлой пыли со вмятинами от метеоритных ударов, резкими и закруглениями, гигантскими, средними и микроскопическими.
Испытатели летали и к востоку от Птолемея – к кольцевым горам, в страну вздыбленную, изломанную, изрытую, словно после бомбежки. Это была область пестрых скал; тропически яркое солнце подчеркивало их расцветку. Часами можно было любоваться глыбами черными, синевато-вороными, кирпичными, яично-желтыми и охристыми, мутно-белыми и прозрачными, серыми всех оттенков, красноватыми, крапчатыми, искристыми… И над всей этой пестротой-зведное небо. Недаром все пейзажисты последнего тысячелетия приезжали сюда писать этюды.
Особенно красочен был терминатор – граница между светом и тенью. Тьма наступала с востока со скоростью до 15 километров в час, черной тушью лилась по ущельям, затопляла кратеры, поднималась, набегала, просачивалась через седловины и, прорвавшись, как полая вода, буйно затапливала низины. Не уставая, Ким следил за этим наступлением мрачного мрака, с грустью, с тяжелым чувством провожал последние замирающие лучи на далеких вершинах. И с радостью, с энтузиазмом на другом полушарии встречал наступление света, появление жемчужной короны Солнца над горизонтом, первые золотые искры на дальних пиках, постыдное бегство непроглядно черных теней, всплытие хребтов над чернильным морем.
Даже в ночь залетали они, погружались в смоляную тьму, густо-черную, как подводные глубины. Здешняя тьма была беспросветной. Казалось, что лунолет проваливается в колодец. Ким невольно цеплялся за кресло.
В общем, было на что посмотреть, полюбоваться, восхититься. Удивляться не приходилось. Видел-то Ким все это и раньше, в трехэкранной своей кабинке, запуская проволоку с маршрутом Земля-Луна.
Тогда он видел Луну на экранах, сейчас – за стеклом. Тогда кухонная киба прерывала его словами:
“Ужин подан”, и запах яичницы вмешивался в лунное путешествие. Здесь Альбани, худой и вечно голодный, дергал за рукав:
– Очнись, Смерть Мышам! Перекусим перед посадкой.
И запах яичницы попадал в ноздри.
Зрелище есть. Путешествие есть. Приключений – ни одного.
Даже на посадках Ким не часто покидал лунолет.
Чтобы выйти, следовало надеть скафандр, пройти через шлюз; десять минут на выход, десять – на вход, не всегда хотелось тратить время. Техники – те выходили наружу обязательно, чтобы вытащить ловушку. Кибы, выполнявшие эту обязанность на Земле, не сумели приспособиться к лунным условиям – в первом же рейсе утонули в пыли, не научились прыгать с камня на камень. Так что техникам пришлось таскать ловушку вручную.
А Ким покидал кабину лишь тогда, когда требовалось помочь летчику.
На Луне были особые условия полета – любителю летать небезопасно. К ним прикрепили в Селенограде опытного пилота. Намекнули, что это видный космонавт, отрабатывающий свои “неинтересные” часы в перерыве между экспедициями. Сам он не рассказывал о себе. Звали его Герман. Высокий, сухой, как будто солнцем подсушенный, немолодой, седоватый. На загорелом лице его виднелись синие точки – следы какого-то взрыва, одного пальца не хватало, на других были шрамы. Ким думал с уважением: “Вот этот знает, что такое опасность”. Пробовал было заговорить о приключениях, но летчик отрезал: “В хороших экспедициях приключений не бывает”. И усмехнулся невесело в усы. Густые усы придавали ему вид сердитый и грозный. Киму все казалось, что летчик смотрит на него пренебрежительно, в душе посмеивается. Так опытный проводник в горах, знающий, что такое лавины и пропасти, морщится, глядя на ватагу беспечно-самонадеянных туристов, пыхтящих на самой обычной тропинке и лезущих очертя голову на кручу.
Летчик молчал, а Ким не умел расшевелить молчаливых. Только и разговоров было между ними: “Подержи, подними, прижми, шаги согласуй!” Ходили рядом два чужих человека, каждый в своем скафандре, в своем воздухе, со своими мыслями, один замкнутый, другой застенчивый. Ходили рядом и не знали, сколько придется им пережить вместе.
Итак, шли опыты по ратопередаче на Луну. С Земли посылали невидимый кабель, Альбани нащупывал его локатором, загонял гравимагнитами в ловушку, техники подключали к ловушке ратоприемник, и в пустом шкафчике появлялась посылка с Земли: набор реактивов, краски, духи и токсины, обед на пять человек, свежие газеты, букетик земных фиалок от молодой жены Альбани, инструкции от Гхора, иногда даже записочка от Лады: “Как поживаешь, Ким космический? Есть ли на Луне что-либо необыкновенное? Не отделывайся тремя словами, пиши по-человечески, с художественными подробностями”.
Чудо рождения вещей повторялось во всех концах Луны, на полюсах и на экваторе, при свете Солнца и в черной тени (в тени почему-то получалось не всегда), в переполненном театре Селенограда и в рудничных поселках, на лицевой стороне и на оборотной.
Особенно приятной была ратопередача в поселок Глубокий, на рудник погребенного льда. Лед – самое нужное па Луне ископаемое. Пласты лежали здесь под поверхностью на глубине около ста метров, и там же, в выработках, жили машинисты, наладчики, электрики – с семьями человек полтораста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59