Я оставил их там. Этому человеку я доверял, к тому же лучше, если он узнает известное мне и уверится, что шестеро «оживленных против воли» не угрожают его твердыне.
Они разбрелись по роще. Каждый нашел себе место в тенях раннего утра и застыл там, но, стоило мне войти в сад, все они обернулись, насторожившись. Я вышел к зеленому цветущему пригорку, в который превратился курган, насыпанный над могильным колодцем Дурандонда и его королевы. Один из старых аргонавтов приблизился, снял шлем, открывая лицо.
В его глазах стоял потусторонний ужас – но и радость, и жажда – быть может, жажда понимания или жажда услышать голос старого знакомца.
– Тисамин… Мог ли я забыть тебя! Ты оставался с Ясоном до его смерти. Ты был лучшим из них, храбрейшим…
Ужас не исчез из его глаз, горевших на сером стальном лице.
– Был?.. Что толку. Я видел его смерть в Иолке. Но все вернулись проводить Арго с его телом. Все наши. Помнишь, мы выстроились на утесе над бухтой? И бросали факелы в море. Чудесный миг. Луна поглотила прекрасный корабль. А теперь он вернулся. И ты, Антиох, Антиох, как сумел ты сохранить жизнь и тепло?
На Арго меня знали как Антиоха.
Приветствуя старика, я взял его руку в свои. Она была прохладной – не холодной. И он был в смерти силен – не хрупок. Ясон нашел способ влить жизнь в жилы его трупа.
– Ты всегда знал, что я из другого времени, из другой эпохи, – напомнил я.
– Знал? Забыл…
– Кто еще с тобой? Кто вы, шестеро?
– Гилас, Кефей Аркадец, Линкей из Арены и Леодок из Арга. И Аталанта.
Говоря языком местных кельтов, это было одно из «семи ужасных откровений» моей жизни.
Случались потрясения прежде, будут, несомненно, и впредь, но не скрою: хотя имя Гиласа – слуги, любовника, копьеносца Геракла, доброта которого так помогла мне в первые трудные дни на Арго, – вызвало судорогу боли в моем изрядно окаменевшем сердце, услышать имя Аталанты оказалось больнее.
Гиласа Геракл, озабоченный самим собой, довел до изнеможения, и Ясон сговорился с остальными аргонавтами спрятать парнишку от этого чудовища, а того заверить, будто его похитили водяные нимфы – соблазнили и увлекли на дно по пути в Колхиду. Геракл уничтожил озерцо, погубившее, как он считал, его любимца, и отправился за новыми подвигами. Гилас же вернулся тайком на Арго. Он покинул нас позже, в устье реки Ахерон. Я надеялся – для долгой и более спокойной жизни.
Нелегко будет снова встреться с ним.
С Аталантой было иначе. Я не упоминал о ней до сих пор, потому что, по правде сказать, в плавании за руном она держалась сама по себе. Не любила праздных разговоров, и хотя делила удовольствия с иными из нас, как делали мы все в этом долгом плавании, – но не разделяла дух корабля. У нее имелась своя цель. Она была хорошей спутницей и хорошей охотницей, а ее женское и моряцкое чутье не раз сослужили нам добрую службу в том походе.
Когда она сошла на берег и решила остаться, так и не добравшись до Колхиды, нам всем долго ее недоставало.
Я знал ее мало и не слишком хорошо. Зато я знал ее далекую праправнучку. Уланну, новую супругу Урты. Уланна, скифка, сильная, преклонялась перед своей легендарной прародительницей…
Нелегко будет их познакомить.
Мудрый Тисамин, возможно, распознал мою тревогу. Он сказал:
– Мы – сильный отряд, даже в чужом времени. Мы здесь ради Ясона, ради данных ему обетов, и не обязательно сводить нас с другими. А когда Маленький Сновидец окажется в его объятиях, мы все сможем вернуться домой. К чему этот озабоченный взгляд, Антиох?
– Где ваш дом, Тисамин? Чем убедил вас Ясон оставить его?
Старик взглянул на меня и почти улыбнулся, но тяжесть чуждого времени стянула мышцы его прекрасного лица.
– Дом там, где широкая равнина, свежая вода, смолистое вино, куда порой приходят в гости предки, не столь старые, чтобы задержаться надолго, и не столь молодые, чтобы соскучиться за вином и беседой.
– Так вот чего ты хотел от жизни?
– А разве не все хотят того же?
– Не знаю, Тисамин. Я сам – из числа гостей.
– Ты – да. Теперь я вспомнил. Но это может перемениться. Если твое будущее так же долго, как прошлое, ты еще, может, успеешь построить башню до луны. В юности я слыхал, на востоке нашлись люди, затеявшие такое дело.
– У них ничего не вышло, – поведал я ему. – Слишком из многих стран собрались строители. Слишком много языков, слишком много начальников, слишком много торговли и дешевой извести.
– Башня рухнула?
– Они всегда рушатся.
– Ничего не меняется…
– Даже ты, хотя тебя и выдернули из могилы.
– Не говори «могила», Антиох. В могилу уходит тело.
– Но это твое тело. Разве нет? – Я ущипнул его прохладную кожу.
– Взятое взаймы.
– На каких условиях?
В ответ прозвучал шепот, темное лицо еще потемнело, брови сошлись в страхе, словно сам ответ нес в себе проклятие.
– Колоссы, колоссы…
Мне потребовалось всего мгновение, чтобы осознать значение этих слов. Все, что я знал о Ясоне, потеряло смысл. Холодная ярость взорвалась в груди. Я не постигал до сих пор, как много значила для этого человека добыча, как много он успел прибрать к рукам. Да я просто не знал его! Мне, ошеломленному, казалось, что меня предали. И где же он припрятал сокровища своей алчности?
– Я сумею вам помочь, – сердито сказал я Тисамину.
Он, тень старого друга, угадал, что у меня на уме, и упрашивал отказаться от этой мысли. Моя торопливость напугала его.
– Не спеши, не спеши. Кто знает, что будет. Имей в виду, мы отдали колоссы по своей воле. Не понимая, что он может с ними сделать, но он в своем праве. Таково было соглашение.
– Он мерзавец! Он одурачил вас!
– Он отдал нам в обмен свой колосс, – пытался успокоить меня Тисамин. – Нам он был ни к чему, и мы давно выпустили его. Но все добровольно.
– Слушай. Нынче ночью я вызвал волка, чтобы защитить женщину по имени Уланна – из новых аргонавтов Ясона. Это волшебство обошлось недорого. Быть может, лишний седой волос, минута жизни. Я скупо трачу свой талант. Но случается, отдаю его не задумываясь и с радостью. Что-то подталкивает меня, и я никогда не противлюсь порыву. Вот и сейчас мне хочется это сделать. Тисамин, я могу помочь тебе. Всем вам! Этот мир тебе чужд, и ты ничем не заслужил, чтобы тебя так расчетливо использовали. И он еще смел обвинять меня в предательстве! Он алчен, слеп к чужому страданию, поглощен собственными страстями. Он – волк, терзающий труп прошлой жизни, бросается, как на добычу, на всякого, в ком чует память о ней. Его смерть будет стоить мне дорого. Я состарюсь. В холода станут ныть кости. Но ради вас я убью его с радостью. Скажи мне только, где он скрыл колоссы. Не зная, я ничего не смогу сделать.
– Ты думаешь, знай ответ на этот вопрос, мы остались бы здесь? – мягко спросил голос у меня за спиной.
Я обернулся, и Аталанта легко коснулась губами моей щеки. Прохладными губами – лихорадочно горящей щеки. Дружеский поцелуй, смиряющий гнев. Я обнял ее в ответ.
Она не дожила до старости. Смерть, не знаю уж, в каком обличье, застигла ее в расцвете жизни. Изможденное лицо было по-прежнему прекрасно, и с него на меня смотрели глаза Уланны. Глаза всегда выдают неразрывную связь. Есть что-то во взгляде, что проходит сквозь века.
За ней стоял Гилас. Я сразу заметил его. И он не дожил до середины жизни – не изведал, стало быть, болезненного окостенения костей. Его боги были своевольны и капризны. Конечно, они наказали юношу, покинувшего их любимчика Геракла. Впрочем, Гилас выглядел неплохо: крепче телом, чем помнилось мне, и морщины, прочерченные мучительной жизнью с безумным повелителем в львиной шкуре, разгладились.
Гилас сказал:
– Должно быть, ты сильно полюбил нас тогда, на Арго, что идешь на такую жертву. Она состарит тебя.
– Не знал, что ты знаешь. Что я расплачиваюсь за чары годами…
– Мне рассказала девушка на корабле. Северянка. Она любит тебя, Антиох. Говорит о тебе шепотом. Она нашептала мне о своей любви.
Холодная рука сжала мне сердце. Ниив сумела проникнуть под покров тени, окутавший юношу. Сумела обольстить мертвого! Добрые боги, с нее нельзя спускать глаз!
Тогда-то я и понял, что никогда от нее не избавлюсь. Отец-шаман, передавший ей свой дар перед смертью, был сильнее, чем мне думалось. Девица была сродни розе: сильный стебель, тянущийся к солнцу, не всегда в цвету, но всегда в колючках, готовых зацепить неосторожного.
Было, мягко говоря, странно встретиться с прежними друзьями – с друзьями, чью смерть или уход я оплакивал, с чьим отсутствием успел смириться. Та команда на борту Арго, в давнем времени, когда моря полнились тайной и берега говорили более о незнаемом, нежели об известном, стала для меня чем-то вроде семьи, какой я не знал с начала своего странствия вокруг мира.
И они испытывали сходное чувство. В замкнутом пространстве корабля между людьми возникает духовная близость теснее, чем в клане, племени или семье. Все, что мы так легко могли потерять, стало общим для нас. Неспроста ты встали на сторону Гиласа против его грозного господина. В крошечном мирке посреди мира Океана царила демократия.
Среди печали о всех возрожденных судьба Тисамина тревожила меня больше других. Он очень нравился мне; он из всех аргонавтов был более всего верен Ясону. Остался в Иолке, когда другие разбрелись, заботился о стареющем, бессильном господине, добывал ему пищу и простейшие удобства, слушал его гневные или горестные тирады против Медеи, о потерянных сыновьях.
Тисамин не должен быть здесь.
Ясон пошел на подлость. Воспользовался колоссом, отданным ему в залог дружбы в мире живых, чтобы восполнить опустевшие места у весел нового Арго в деле, потребном ему одному, но опасном для всех.
Я довольно знал о даре колосса, чтобы понимать: за каждый день, проведенный в виде духа в чужом мире, Тисамин поплатится потерей жизненной силы в своем, где жил с семьей. А у него была большая семья: четверо сыновей и две дочери. В те времена многие в Иолке сочли бы такой клан тяжкой обузой. К счастью, один из сыновей занялся виноградарством, а одна дочь ушла в храм Афины Паллады. Подобное сочетание предприимчивости и жертвенности часто выручает отягощенных детьми родителей.
Я задал Тисамину еще один, последний вопрос: сколько времени он в тот раз провел на Арго.
– Полгода, – отвечал он. – Оглядываясь назад, я припоминаю время, когда меня не было. Жена была в отчаянии. Завела любовника. Старший сын пытался меня убить. Я и сам чуть не покончил с собой в гавани Иолка. Казался сам себе тенью. Спал, как кот. Дни проходили, не задерживаясь в памяти. Человек, живущий в объятиях дурманящего вином Бахуса, чувствует себя в мире не столь чужим, как я тогда. – Его взгляд переполнился болью. – Но это длилось более полугода…
Как странно: подумать, что жизнь Тисамина несколько веков тому назад зависит теперь от того, как я управлюсь с Ясоном. Хороша головоломка, как сказал бы дак.
– Старый друг, того, что отнято, уже не вернуть. Я постараюсь поскорей отправить тебя домой. Пока ты здесь, в Иолке, ты остаешься живым, хотя не ощущаешь вкуса жизни. Зато будет что отпраздновать, когда возвратишься к себе.
– То празднество теперь – далекое воспоминание, – со слабой улыбкой проговорил Тисамин. – Но радость была велика. Я поднял чашу за тебя. Не понимал тогда, с какой стати?
– Мы лепим свое прошлое. Это проще, чем лепить будущее. Твоя тень знала причину, пусть даже ты не знал.
– Однако последствия…
– Последствия оставь мне. Мне уже приходилось с ними сталкиваться.
Его эти слова, кажется, успокоили.
В ту ночь пять теней проскользнули мимо сторожей у задних ворот. Высокие люди с распущенными волосами, в длинных плащах, вооруженные лишь мечами в узорчатых ножнах, отыскали меня. Я узнал того, кому снилось имя Пендрагон. Его глаза, когда он тихо окликнул меня, блеснули лунным серебром. Снова на миг почудилось в нем отражение Урты.
– День чудес, – сказал он. – Исполнилось морское пророчество. Явился старый корабль.
– Морское пророчество?
– Одно из «пяти Неверных пророчеств», оставленных волшебником Скиамахом, ныне потерянным нами.
Снова Скиамах, тот, чей плащ сплетался из струй лесов, – загадочный древний провидец. Я не знал, что он потерян.
– Что говорит пророчество?
– Что старый корабль с призрачной командой освободит нас для новой погони за мечтой. Слишком долго мы были рабами Мертвых. Осаде конец. Настал наш час. Я пришел попрощаться, Мерлин. Мы с тобой могли бы, сдается мне, вместе изведать мир – но еще не время. На том берегу Извилистой реки открыт счет, до которого тебе нет дела. Но я еще повстречаю тебя!
Пятеро вождей, пятеро нерожденных королей вскинули свои богато изукрашенные мечи, приветствуя меня, затем развернулись и невидимками покинули крепость, унося войну за реку.
Глава 17
СВЕТ ПРОЗРЕНИЯ
Люди, вооруженные «волшебными палочками» Уланны, вышли на равнину МэгКата, колотя палками по траве и кустам, как колотят дети, чтобы направить куропаток и фазанов на поджидающих в засаде охотников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Они разбрелись по роще. Каждый нашел себе место в тенях раннего утра и застыл там, но, стоило мне войти в сад, все они обернулись, насторожившись. Я вышел к зеленому цветущему пригорку, в который превратился курган, насыпанный над могильным колодцем Дурандонда и его королевы. Один из старых аргонавтов приблизился, снял шлем, открывая лицо.
В его глазах стоял потусторонний ужас – но и радость, и жажда – быть может, жажда понимания или жажда услышать голос старого знакомца.
– Тисамин… Мог ли я забыть тебя! Ты оставался с Ясоном до его смерти. Ты был лучшим из них, храбрейшим…
Ужас не исчез из его глаз, горевших на сером стальном лице.
– Был?.. Что толку. Я видел его смерть в Иолке. Но все вернулись проводить Арго с его телом. Все наши. Помнишь, мы выстроились на утесе над бухтой? И бросали факелы в море. Чудесный миг. Луна поглотила прекрасный корабль. А теперь он вернулся. И ты, Антиох, Антиох, как сумел ты сохранить жизнь и тепло?
На Арго меня знали как Антиоха.
Приветствуя старика, я взял его руку в свои. Она была прохладной – не холодной. И он был в смерти силен – не хрупок. Ясон нашел способ влить жизнь в жилы его трупа.
– Ты всегда знал, что я из другого времени, из другой эпохи, – напомнил я.
– Знал? Забыл…
– Кто еще с тобой? Кто вы, шестеро?
– Гилас, Кефей Аркадец, Линкей из Арены и Леодок из Арга. И Аталанта.
Говоря языком местных кельтов, это было одно из «семи ужасных откровений» моей жизни.
Случались потрясения прежде, будут, несомненно, и впредь, но не скрою: хотя имя Гиласа – слуги, любовника, копьеносца Геракла, доброта которого так помогла мне в первые трудные дни на Арго, – вызвало судорогу боли в моем изрядно окаменевшем сердце, услышать имя Аталанты оказалось больнее.
Гиласа Геракл, озабоченный самим собой, довел до изнеможения, и Ясон сговорился с остальными аргонавтами спрятать парнишку от этого чудовища, а того заверить, будто его похитили водяные нимфы – соблазнили и увлекли на дно по пути в Колхиду. Геракл уничтожил озерцо, погубившее, как он считал, его любимца, и отправился за новыми подвигами. Гилас же вернулся тайком на Арго. Он покинул нас позже, в устье реки Ахерон. Я надеялся – для долгой и более спокойной жизни.
Нелегко будет снова встреться с ним.
С Аталантой было иначе. Я не упоминал о ней до сих пор, потому что, по правде сказать, в плавании за руном она держалась сама по себе. Не любила праздных разговоров, и хотя делила удовольствия с иными из нас, как делали мы все в этом долгом плавании, – но не разделяла дух корабля. У нее имелась своя цель. Она была хорошей спутницей и хорошей охотницей, а ее женское и моряцкое чутье не раз сослужили нам добрую службу в том походе.
Когда она сошла на берег и решила остаться, так и не добравшись до Колхиды, нам всем долго ее недоставало.
Я знал ее мало и не слишком хорошо. Зато я знал ее далекую праправнучку. Уланну, новую супругу Урты. Уланна, скифка, сильная, преклонялась перед своей легендарной прародительницей…
Нелегко будет их познакомить.
Мудрый Тисамин, возможно, распознал мою тревогу. Он сказал:
– Мы – сильный отряд, даже в чужом времени. Мы здесь ради Ясона, ради данных ему обетов, и не обязательно сводить нас с другими. А когда Маленький Сновидец окажется в его объятиях, мы все сможем вернуться домой. К чему этот озабоченный взгляд, Антиох?
– Где ваш дом, Тисамин? Чем убедил вас Ясон оставить его?
Старик взглянул на меня и почти улыбнулся, но тяжесть чуждого времени стянула мышцы его прекрасного лица.
– Дом там, где широкая равнина, свежая вода, смолистое вино, куда порой приходят в гости предки, не столь старые, чтобы задержаться надолго, и не столь молодые, чтобы соскучиться за вином и беседой.
– Так вот чего ты хотел от жизни?
– А разве не все хотят того же?
– Не знаю, Тисамин. Я сам – из числа гостей.
– Ты – да. Теперь я вспомнил. Но это может перемениться. Если твое будущее так же долго, как прошлое, ты еще, может, успеешь построить башню до луны. В юности я слыхал, на востоке нашлись люди, затеявшие такое дело.
– У них ничего не вышло, – поведал я ему. – Слишком из многих стран собрались строители. Слишком много языков, слишком много начальников, слишком много торговли и дешевой извести.
– Башня рухнула?
– Они всегда рушатся.
– Ничего не меняется…
– Даже ты, хотя тебя и выдернули из могилы.
– Не говори «могила», Антиох. В могилу уходит тело.
– Но это твое тело. Разве нет? – Я ущипнул его прохладную кожу.
– Взятое взаймы.
– На каких условиях?
В ответ прозвучал шепот, темное лицо еще потемнело, брови сошлись в страхе, словно сам ответ нес в себе проклятие.
– Колоссы, колоссы…
Мне потребовалось всего мгновение, чтобы осознать значение этих слов. Все, что я знал о Ясоне, потеряло смысл. Холодная ярость взорвалась в груди. Я не постигал до сих пор, как много значила для этого человека добыча, как много он успел прибрать к рукам. Да я просто не знал его! Мне, ошеломленному, казалось, что меня предали. И где же он припрятал сокровища своей алчности?
– Я сумею вам помочь, – сердито сказал я Тисамину.
Он, тень старого друга, угадал, что у меня на уме, и упрашивал отказаться от этой мысли. Моя торопливость напугала его.
– Не спеши, не спеши. Кто знает, что будет. Имей в виду, мы отдали колоссы по своей воле. Не понимая, что он может с ними сделать, но он в своем праве. Таково было соглашение.
– Он мерзавец! Он одурачил вас!
– Он отдал нам в обмен свой колосс, – пытался успокоить меня Тисамин. – Нам он был ни к чему, и мы давно выпустили его. Но все добровольно.
– Слушай. Нынче ночью я вызвал волка, чтобы защитить женщину по имени Уланна – из новых аргонавтов Ясона. Это волшебство обошлось недорого. Быть может, лишний седой волос, минута жизни. Я скупо трачу свой талант. Но случается, отдаю его не задумываясь и с радостью. Что-то подталкивает меня, и я никогда не противлюсь порыву. Вот и сейчас мне хочется это сделать. Тисамин, я могу помочь тебе. Всем вам! Этот мир тебе чужд, и ты ничем не заслужил, чтобы тебя так расчетливо использовали. И он еще смел обвинять меня в предательстве! Он алчен, слеп к чужому страданию, поглощен собственными страстями. Он – волк, терзающий труп прошлой жизни, бросается, как на добычу, на всякого, в ком чует память о ней. Его смерть будет стоить мне дорого. Я состарюсь. В холода станут ныть кости. Но ради вас я убью его с радостью. Скажи мне только, где он скрыл колоссы. Не зная, я ничего не смогу сделать.
– Ты думаешь, знай ответ на этот вопрос, мы остались бы здесь? – мягко спросил голос у меня за спиной.
Я обернулся, и Аталанта легко коснулась губами моей щеки. Прохладными губами – лихорадочно горящей щеки. Дружеский поцелуй, смиряющий гнев. Я обнял ее в ответ.
Она не дожила до старости. Смерть, не знаю уж, в каком обличье, застигла ее в расцвете жизни. Изможденное лицо было по-прежнему прекрасно, и с него на меня смотрели глаза Уланны. Глаза всегда выдают неразрывную связь. Есть что-то во взгляде, что проходит сквозь века.
За ней стоял Гилас. Я сразу заметил его. И он не дожил до середины жизни – не изведал, стало быть, болезненного окостенения костей. Его боги были своевольны и капризны. Конечно, они наказали юношу, покинувшего их любимчика Геракла. Впрочем, Гилас выглядел неплохо: крепче телом, чем помнилось мне, и морщины, прочерченные мучительной жизнью с безумным повелителем в львиной шкуре, разгладились.
Гилас сказал:
– Должно быть, ты сильно полюбил нас тогда, на Арго, что идешь на такую жертву. Она состарит тебя.
– Не знал, что ты знаешь. Что я расплачиваюсь за чары годами…
– Мне рассказала девушка на корабле. Северянка. Она любит тебя, Антиох. Говорит о тебе шепотом. Она нашептала мне о своей любви.
Холодная рука сжала мне сердце. Ниив сумела проникнуть под покров тени, окутавший юношу. Сумела обольстить мертвого! Добрые боги, с нее нельзя спускать глаз!
Тогда-то я и понял, что никогда от нее не избавлюсь. Отец-шаман, передавший ей свой дар перед смертью, был сильнее, чем мне думалось. Девица была сродни розе: сильный стебель, тянущийся к солнцу, не всегда в цвету, но всегда в колючках, готовых зацепить неосторожного.
Было, мягко говоря, странно встретиться с прежними друзьями – с друзьями, чью смерть или уход я оплакивал, с чьим отсутствием успел смириться. Та команда на борту Арго, в давнем времени, когда моря полнились тайной и берега говорили более о незнаемом, нежели об известном, стала для меня чем-то вроде семьи, какой я не знал с начала своего странствия вокруг мира.
И они испытывали сходное чувство. В замкнутом пространстве корабля между людьми возникает духовная близость теснее, чем в клане, племени или семье. Все, что мы так легко могли потерять, стало общим для нас. Неспроста ты встали на сторону Гиласа против его грозного господина. В крошечном мирке посреди мира Океана царила демократия.
Среди печали о всех возрожденных судьба Тисамина тревожила меня больше других. Он очень нравился мне; он из всех аргонавтов был более всего верен Ясону. Остался в Иолке, когда другие разбрелись, заботился о стареющем, бессильном господине, добывал ему пищу и простейшие удобства, слушал его гневные или горестные тирады против Медеи, о потерянных сыновьях.
Тисамин не должен быть здесь.
Ясон пошел на подлость. Воспользовался колоссом, отданным ему в залог дружбы в мире живых, чтобы восполнить опустевшие места у весел нового Арго в деле, потребном ему одному, но опасном для всех.
Я довольно знал о даре колосса, чтобы понимать: за каждый день, проведенный в виде духа в чужом мире, Тисамин поплатится потерей жизненной силы в своем, где жил с семьей. А у него была большая семья: четверо сыновей и две дочери. В те времена многие в Иолке сочли бы такой клан тяжкой обузой. К счастью, один из сыновей занялся виноградарством, а одна дочь ушла в храм Афины Паллады. Подобное сочетание предприимчивости и жертвенности часто выручает отягощенных детьми родителей.
Я задал Тисамину еще один, последний вопрос: сколько времени он в тот раз провел на Арго.
– Полгода, – отвечал он. – Оглядываясь назад, я припоминаю время, когда меня не было. Жена была в отчаянии. Завела любовника. Старший сын пытался меня убить. Я и сам чуть не покончил с собой в гавани Иолка. Казался сам себе тенью. Спал, как кот. Дни проходили, не задерживаясь в памяти. Человек, живущий в объятиях дурманящего вином Бахуса, чувствует себя в мире не столь чужим, как я тогда. – Его взгляд переполнился болью. – Но это длилось более полугода…
Как странно: подумать, что жизнь Тисамина несколько веков тому назад зависит теперь от того, как я управлюсь с Ясоном. Хороша головоломка, как сказал бы дак.
– Старый друг, того, что отнято, уже не вернуть. Я постараюсь поскорей отправить тебя домой. Пока ты здесь, в Иолке, ты остаешься живым, хотя не ощущаешь вкуса жизни. Зато будет что отпраздновать, когда возвратишься к себе.
– То празднество теперь – далекое воспоминание, – со слабой улыбкой проговорил Тисамин. – Но радость была велика. Я поднял чашу за тебя. Не понимал тогда, с какой стати?
– Мы лепим свое прошлое. Это проще, чем лепить будущее. Твоя тень знала причину, пусть даже ты не знал.
– Однако последствия…
– Последствия оставь мне. Мне уже приходилось с ними сталкиваться.
Его эти слова, кажется, успокоили.
В ту ночь пять теней проскользнули мимо сторожей у задних ворот. Высокие люди с распущенными волосами, в длинных плащах, вооруженные лишь мечами в узорчатых ножнах, отыскали меня. Я узнал того, кому снилось имя Пендрагон. Его глаза, когда он тихо окликнул меня, блеснули лунным серебром. Снова на миг почудилось в нем отражение Урты.
– День чудес, – сказал он. – Исполнилось морское пророчество. Явился старый корабль.
– Морское пророчество?
– Одно из «пяти Неверных пророчеств», оставленных волшебником Скиамахом, ныне потерянным нами.
Снова Скиамах, тот, чей плащ сплетался из струй лесов, – загадочный древний провидец. Я не знал, что он потерян.
– Что говорит пророчество?
– Что старый корабль с призрачной командой освободит нас для новой погони за мечтой. Слишком долго мы были рабами Мертвых. Осаде конец. Настал наш час. Я пришел попрощаться, Мерлин. Мы с тобой могли бы, сдается мне, вместе изведать мир – но еще не время. На том берегу Извилистой реки открыт счет, до которого тебе нет дела. Но я еще повстречаю тебя!
Пятеро вождей, пятеро нерожденных королей вскинули свои богато изукрашенные мечи, приветствуя меня, затем развернулись и невидимками покинули крепость, унося войну за реку.
Глава 17
СВЕТ ПРОЗРЕНИЯ
Люди, вооруженные «волшебными палочками» Уланны, вышли на равнину МэгКата, колотя палками по траве и кустам, как колотят дети, чтобы направить куропаток и фазанов на поджидающих в засаде охотников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44