Он потянулся к полке и выдвинул, с некоторым усилием, большущий том,
обитый черной кожей (Найл улучил момент прочесть название: "Энциклопедия
герметики и алхимические сигилы", прежде чем фолиант лег на один из
столов, стоящих на каждом из углов шестиугольной галереи). Углы у книги
были неразрезаны, бумага ручной выделки - толстая, нелощеная. Старец
четко знал, где что искать; он быстро нашел страницу ближе к концу
фолианта.
- Я думаю, вот то, что ты ищешь.
Символ, на который он поместил палец, был безошибочно тот же, что и
на кулоне, разве что форма чуть отличалась:
Найл живо, с интересом нагнулся над страницей, затем поднял глаза,
кисло сморщившись от разочарования:
- Это что, на чужом языке?
- На немецком.
- А что означает "rache"?
- Месть. Из текста следует, что это сигал, берущий начало в
тринадцатом веке, и означает "отмщение". Нижняя часть представляет
крылья хищной птицы. Верхняя часть- рога "der Teufel", дьявола. Хищная
птица на крыльях несется к своей добыче, неся на себе страшную месть.
Разглядывая изображение, Найл почувствовал неуютный холод в темени,
словно кто-то плеснул на голову холодной воды; ощущение чем-то
напоминало ожидание опасности. Он напряженно изучал символ, словно мог
таким образом выведать его зловещую тайну.
- Здесь говорится, насколько широко был распространен этот символ?
- Нет, но ответ почти однозначный. Этот символ был известен лишь
изучающим герметику.
- Тогда как, по-твоему, могли про него проведать убийцы Скорбо?
- На это я ответить не могу, - он вернул книгу на полку. - Может, они
и вправду изучали магию.
Идя за старцем обратно к лифту, Найл испытывал гневливое отчаяние.
Казалось нелепым, находясь в окружении такой уймы знания, теряться при
ответе на один незамысловатый вопрос.
- И зачем изучать магию?
- Потому что она гораздо древнее естествознания.
- Да, но... но ведь это, наверное, одно и то же, что суеверие?
- Так многие считали в девятнадцатом и двадцатом веке. А в двадцать
первом антропологи пришли к иному выводу. Они изучали примитивные
племена и сделали вывод, что некоторые из них добиваются реального
воплощения определенных магических обрядов - вызывают дождь, например.
Найл покачал головой.
- Ты этому веришь? Старец виновато улыбнулся:
- Ни да, ни нет. Я всего лишь машина. А вот Торвйльд Стииг был
рационалистом, и верить в это отказывался.
Когда вошли в лифт, Найл произнес:
- А как она, магия, действует?
- Все примитивные народы говорят одно и то же: магия действует с
помощью духов.
- Но ведь духов не бывает, разве не так? Старец улыбнулся.
- Торвальд Стииг, безусловно, считал именно так.
На спуске почему-то опять затошнило, жар поднимался волнами как бы из
самого желудка. Найл отогнул от стены откидное сиденье и опустился на
него.
- Тебе нехорошо?
- Устал просто, - Найл закрыл глаза и прислонился головой к стене. -
Один из убийц Скорбо ударил меня силой воли, как паук.
- Хотя по виду он был человек? Найл унял в себе глухое раздражение.
- Разумеется.
- Понятно, - временами, вот например сейчас, становилось заметно, что
старик - машина: он нечувствителен к человеческому удивлению. - Если
так, то я могу предложить кое-что полезное.
Лифт, скорготнув, остановился. Когда выходили наружу, старец вежливо
придержал дверцу для женщины средних лет, в твидовой юбке; проходя, та
натянуто улыбнулась. Реагируя на деловую тишину вокруг, Найл невольно
понизил голос:
- Что именно? Прежде чем заговорить, старец дождался, пока они выйдут
из кабины окончательно.
- Если ум у тебя находился в контакте с умом убийцы, есть
определенная возможность узнать, кто он такой.
- Как?
- Всякое событие неминуемо влечет следствие - это один из
основополагающих научных принципов. Причем это относится одновременно к
событиям и в физическом, и в умственном плане.
Найл недоуменно повел Головой из стороны в сторону.
- Но как можно увидеть умственное последствие...
В темени опять кольнуло, на этот раз, правда, от приятного волнения.
Нечто сродни чувству, которое возникает всякий раз по приближении к
башне; волнение ребенка, заслышавшего слова: "Как-то раз на белом
свете...".
Найла, очевидно, выдало выражение лица.
- Не обнадеживайся сверх меры, - сказал старец. - Искусство
самоотражения трудное и опасное. Но рано или поздно тебе придется
постигать его. Пойдем.
На этот раз он повел в столп. Через несколько секунд они вошли в зал
машины мира.
Эта комната была еще одним из чудодейственных творений Стигмастера.
Как и библиотека, для башни она была чрезмерно велика. Это была широкая,
длиной в полкилометра галерея, со стенами, покрытыми богатой парчой,
вдоль них тянулся ряд бюстов и статуй. Но открывавшийся из сводчатых
окон город не был городом пауков; этот, начать с того, купался в солнце
таком неистовом, что над крышами домов стояло марево. На площади под
окнами находился рынок, над торговыми рядами - яркие, разноцветные
навесы, и теснящийся под ними люд тоже весь был ярко разодет; у многих -
мечи. Город окружали зубчатые стены, за которыми расстилались зеленые
долы и холмы с террасами я виноградниками.
Впрочем, Найл теперь так уже свыкся с этой картиной жизни Флоренции
пятнадцатого века, что не очень обращал на нее внимание. Глаза у него
были сосредоточены на машине из голубоватого металла, стоящей по центру
галереи. Машина состояла из напоминающего кушетку ложа под голубым
металлическим пологом, облицованным снизу матовым стеклом. При одном
лишь взгляде на машину Найл испытал вожделенную расслабленность. Это
была машина мира, изобретенная в середине двадцать первого века
Освальдом Чэтером и Мином Такахаси - аппарат, способный вызывать
контролируемую сознанием релаксацию, нечто, подобное сну без сновидений.
Когда Найл уже собрался укладываться, старец поднял руку.
- Постой. Прежде чем приступим, важно, чтобы ты уяснил принципы
управляемого самоотражения. Сядь, пожалуйста,- он указал на скамью меж
бюстами Аристотеля и Вольтера.- Вступать в такое состояние без
подготовки может оказаться крайне опасным.
Тебе известно, что первая машина считывания была изобретена в
последней декаде двадцать первого века группой исследователей из
Альбукеркского университета, возглавляемой Ч.С.К.Сойером. Именно Сойер
открыл, что моторная память имеет молекулярную структуру, сходную с ДНК,
и что электрический ток может приводить к тому, что та или иная
молекулярная цепочка разряжается. Когда человек безуспешно пытается
что-либо вспомнить, то значит, он слишком устал и потому не может
заставить молекулу памяти разрядиться.
Сложилось так, что ассистент Сойера - звали его Карл Майклджон -
взялся усиливать центры памяти белой крысы, соединяя их электродами с
височными долями собственного мозга. И внезапно обратил внимание на то,
что у крысы появилась сильная привязанность к хорошенькой лаборантке
Аннет Ларсен. Дело обстояло так, что сам Майклджон был неравнодушен к
Аннет, но из стеснительности не решался ей в этом признаться. Так что
его, понятно, увлекало наблюдение за излияниями симпатии со стороны
зверька. Это увлекло его, по сути, настолько, что он частенько
задерживался в лаборатории, снова и снова забавляясь игрой с центрами
памяти. Как-то раз, вечером, изрядно уставший, он во время игры
задремал. И в этом состоянии ему с необычайной достоверностью явилось,
что якобы он сам симпатичен той девушке ничуть не меньше, чем она ему.
Придя в себя, он подумал, что все это пригрезилось. Но находясь в
полусне, он обнаружил и кое-что еще: что вроде бы у девушки на шее между
лопаток имеется родинка. Назавтра он незаметно приблизился к Аннет со
спины, когда та сидела склонившись над микроскопами, и приметил как раз
ту самую родинку, что привиделась накануне. Это так на него
подействовало, что он пригласил девушку поужинать вдвоем. Приглашение
было принято, и в тот же вечер они обручились.
Между тем Майклджон много раздумывал над этим происшествием. Он
спросил свою нареченную, не пускала ли она зверька гулять себе по плечам
и шее; та ответила: конечно же, нет, она и из клетки-то редко его
вынимала. Тогда как же в памяти у животного могла запечатлеться родинка?
И вот Майклджон приходит к важному выводу. Он кстати вспоминает и о
том, как ему вдруг показалось, будто Аннет к нему неравнодушна, а потом
это подтвердилось. Поэтому не могло ли случиться так, что память крысы
запечатлела гораздо больше, нежели просто внешность девушки? Не могло ли
статься так, что будучи к ней привязанной, она каким-то образом
считывала ее мысли! А Майклджон в полусне считывал в свою очередь ум
крысы, чему способствовала глубокая расслабленность?
Эти выводы были, конечно же, революционными. Ведь это означало, что
память крысы может фиксировать "оттиски" небывалой сложности -
информацию, которую она в силу собственной скудости неспособна понять. И
вдобавок к тому, сам Майклджон, пока бодрствует, уяснить эту сложную
информацию неспособен; для этого надо полностью расслабиться,
погрузиться в сон.
Майклджону теперь было ясно, что он сделал открытие грандиозной
важности, достойное, по всей вероятности, Нобелевской премии. Поэтому
свое открытие он решил до поры до времени придержать, и провести ряд
дополнительных исследований. И оказалось, допустил ошибку.
Однажды утром его застали рыщущим по университетскому коридору в
одной рубашке и страшно взвинченным. Пришлось вызвать санитаров из
местной психбольницы и надеть на беднягу смирительную рубашку. Наконец
после большой дозы успокоительного Майклджон пришел в себя и поведал,
что произошло. Используя машину мира, он решил провести эксперимент с
центрами памяти дворняги. Глубоко расслабившись, он вступил с ее мозгом
в контакт, и это подействовало так, что из него моментально вышибло
рассудок.
Конец у рассказа счастливый. Майклджон женился на Аннет Ларсен, от
помешательства не осталось и следа; получил он и Нобелевскую премию.
Продвигаясь шаг за шагом, он изобрел устройство для усиления импульсов
памяти, назвав его психоскопом - своего рода телескоп для разглядывания
мысли. Среди людей он стал известен как интерна-лайзер. Психоскоп привел
его и к еще более интересному открытию: оказывается, человек может
изучать свои собственные воспоминания, вдаваясь в мельчайшие детали, о
существовании которых раньше и не догадывался. Например, Майклджон
обнаружил, что Аннет беременна, хотя ни один из них на это совершенно не
рассчитывал.
К концу двадцать первого века необычайно популярны стали недорогие -
бытовые - модели интерналайзеров: людям нравилось играть со своими
собственными мыслями. Но это повлекло такое множество нервных срывов и
маниакальных преступлений, что в конечном итоге торговля
интерналайзерами была официально запрещена, а нелегальное их
использование стало преследоваться законом.
- Но как оно может мне что-то рассказать об убийце Скорбо? Я его в
живых-то видел с полминуты.
- Ваши умы вступили в контакт. Этого достаточно. Но прежде чем
приступить к сложным операциям, я бы тебе посоветовал для начала
попробовать картины попроще.
Трудно было сдержать волнение. Похоже, то, о чем ему сейчас
рассказали, открывает непочатый край возможностей. Ничто не мешает
неспешно, как в картинной галерее, оглядеть полотна прошедших лет,
пережив вновь ярчайшие моменты детства, или волнение от первого прихода
в подземный город Диру. Когда Найл подходил к машине мира, сердце его
колотилось так, что трудно было дышать.
- Где он, интерналайзер?
- Он уже встроен в машину мира.
Найл устроился на ложе под матовым стеклом, податливая бархатистая
поверхность была мягкой как гагачий пух. За стеклом ожил свет,
послышалось тихое жужжание. Расслабление пробрало так глубоко, что Найл
явственно почувствовал, как уходят из тела скопившиеся за жизнь боль и
утомление. Он даже не подозревал, насколько, оказывается, устал, что
стычка с убийцей так истощила энергию его мозга. От ног к голове волна
за волной приливала неизъяснимая безудержная радость; подкатывалась и
откатывалась, как волны на морской берег. Несмотря на усилия удержаться
в сознании, одна из таких волн подхватила и унесла его в забвение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22