Агатияр улыбался в седые усы.
– Мы договорились так, что я выступлю в поход только в том случае, если он пересечет границу Сихема, – пояснил аита, когда смех немного утих. – А что собираешься делать ты?
– Мне придется ехать на Иману.
– На Иману? – переспросили оба с непередаваемым выражением на лицах.
– Ничего не поделаешь. К тому же говорят, что Имана очень красива, так что даже интересно будет побывать там.
– Не думаю, что твое отсутствие будет своевременным, – сказал Агатияр.
– Но я же не ради собственного удовольствия еду!
И Каэ коротко пересказала историю своего последнего путешествия, подробно описав и поиски наследника Энгурры, и историю о храме Нуш-и-Джан, и предсказание о перстне Джаганнатхи.
– Так что, – заключила она, – как только отыщется князь-наследник со своей частью перстня, я отправлюсь за камнем.
– Но почему именно ты? – не выдержал Зу-Л-Карнайн.
– По всем предсказаниям выходит, что никому, кроме меня, камень не дастся в руки. Ты понимаешь, какую радость мне это доставляет, – усмехнулась она невесело. – К тому же есть предание, что камень не один и его еще нужно отличить от нескольких подделок. И тут все полагаются почему-то именно на меня. В ближайшее время мне придется ехать в Хадрамаут, а оттуда морем.
Через открытое окно в комнату залетела муха и принялась кружить с противным жужжанием, раздражая всех назойливым этим шумом. Агатияр прицелился и прихлопнул муху каким-то свитком из тех, что лежали на столе. У собеседников как-то сразу стало легче на душе, будто решили серьезную проблему.
– На войне я себя чувствую гораздо лучше, – пожаловался вдруг аита.
– Естественно. Там ведь все понятно: враг впереди и почти всегда можно дотянуться до него мечом, – мечтательно ответила Каэ. – А тут все знаешь и все понимаешь, но только в общих чертах. А события от тебя не зависят, и даже не представляешь, за что хвататься в первую очередь.
– На Имане теперь тоже невесело. – Агатияр просматривал какие-то бумаги. – Тут моя вина, я последнее время совсем не интересовался тамошними событиями – у нас самих такого наворочено...
– Это плохо, – встревожился Зу. – Я тоже как-то не сообразил, что Враг может действовать всюду.
– Ну, не на Гобире, надеюсь? – спросил визирь.
Гобир был безлюдной и безводной пустыней, протянувшейся от океана до океана. Редкие племена, ведущие первобытный образ жизни, никак нельзя было принимать в расчет.
Огромное пространство, чьей-то волей помещенное под раскаленным добела небом, было миром ящериц, змей, скорпионов и свирепых ветров, которые переносили огромные массы песка на большие расстояния. Даже Астерион – вечный странник – нечасто посещал эти места.
– Ладно, – отмахнулась Каэ. – С Иманой разберемся позже. А сейчас я хочу есть.
– Тогда мы потребуем себе вкусный, обильный и питательный обед, – весело сказал Агатияр, довольно потирая руки.
Когда они зашли в трапезную, Каэтану ждал очередной сюрприз.
Трое полупрозрачных монахов в длинных рясах с отброшенными на плечи капюшонами сидели вдоль стены, сложив руки на животах, с выражением ожидания на лицах.
Да-Гуа, Ши-Гуа и Ма-Гуа объявились снова.
Каэ с огромным удовольствием поговорила бы с ними и за обедом, но она не представляла себе, как это осуществить на глазах у остальных. Если она станет бормотать что-то, вперившись взглядом в пустое пространство напротив, подобное поведение может немного нервировать сотрапезников. Исходя из этих соображений, она нехотя отказалась от обеда и, покинув удивленных императора и его визиря, спустилась по ступенькам в дворцовый парк, чтобы там спокойно пообщаться с гостями.
Шли молча. Да-Гуа, Ши-Гуа и Ма-Гуа понимали, что здесь они невидимы для всех. Курма – это не Сонандан с его храмом Истины, где периодически то паломники, то служители выхватывают из воздуха растерянным взглядом бесплотные фигуры, воспринимая это как должное.
Наконец все четверо добрались до отдаленного уголка, туда, где стояла полюбившаяся Каэ скульптура, изображавшая черных пантер. Там она уселась на траву и обратилась к своим друзьям.
– Приветствую вас, – говорит она. – Я долго искала вас, но не находила. Что-нибудь случилось?
– Всегда что-то случается, – философски замечает Да-Гуа.
– Множество событий, за которыми мы едва-едва уследили, – торопится пояснить Ши-Гуа.
Ма-Гуа молчит. Он вынимает из складок одежды хорошо знакомую Каэ шкатулку с живым изображением Варда на крышке и начинает в ней что-то искать.
– Весь мир засуетился, – жалуется Ши-Гуа. – Раньше все события были сосредоточены на Варде, а остальные континенты зависели в своем развитии от того, что происходит здесь.
Он выжидательно смотрит на Каэ.
– Понятно, – кивает она.
– Теперь все сместилось. Одновременно жизненно важные моменты случаются и на Имане, и на Джемаре, и даже на Алане, – говорит Ма-Гуа.
Он наконец нашел, что искал, и теперь расставляет на поверхности шкатулки множество изящных фигурок.
Каэ любит рассматривать их, находя эти вещицы совершенными в своем роде. Она видит, как Ма-Гуа выставляет вперед изображение какого-то великана в золотом венце с драконьими крыльями. Если судить по пропорциям, то он обладает громадным телом. На ее памяти только Бордонкай мог бы с ним сравниться.
– Это урмай-гохон Самаэль, – говорит Ши-Гуа.
– Тот самый варвар, который завоевал Сихем, – на всякий случай поясняет Ма-Гуа.
Да-Гуа молчит.
Он залюбовался крохотным енотом, который бегает сквозь него взад и вперед, устраивая что-то в своем жилище.
– Урмай-гохон завладел сокровищами Джаганнатхи, – говорит Ма-Гуа, но Каэ не дает ему продолжать:
– Да что же это за напасть: сокровища Джаганнатхи, талисманы Джаганнатхи, перстень Джаганнатхи. Есть что-нибудь, что не относится к этой одиозной фигуре?
– Есть, – совершенно серьезно отвечает Да-Гуа. – Но об этом мы расскажем позднее. А сейчас нам нужно рассказать тебе о вещах Джаганнатхи.
Каэ скрежещет зубами, но покоряется необходимости. Она и сама понимает, насколько мало знает о том, что случилось вокруг нее за последнее время.
– Император не должен стремиться воевать сейчас с этим варваром, – говорит Да-Гуа. – Было бы прекрасно избавиться от него, но это невозможно до того, как ты завладеешь перстнем. Правда, он будет с каждым днем набирать силы, но тут уж ничего не поделаешь. С ним нужно действовать наверняка. Отговори императора от его планов, даже если урмай-гохон пойдет с войском на Бали.
– Он не пойдет на Бали, – возражает Ма-Гуа. – Он слишком умен и не станет рисковать.
Каэтана ждет, что скажет по этому поводу Ши-Гуа.
Ши-Гуа молчит.
– На Джемаре беда, – продолжает Ма-Гуа. – Некто или нечто скрестил хорхутов с людьми и создал новых существ. Они крайне опасны тем, что обладают разумом и волей человека и при этом свирепостью и злобным нравом животного.
Каэтана о хорхутах слышала очень давно и краем уха.
Ши-Гуа видит, что она в недоумении, и торопится объяснить:
– Хорхуты издревле населяли Джемар. Кроме них там было мало живых существ, потому что они уничтожают всех, кто иной крови. У них всегда был разум отличный от человеческого, но из-за своей свирепости и кровожадности они не достигли состояния цивилизации. И жили как звери. Теперь же они представляют собой грозную опасность. Предупреди Джоу Лахатала и его братьев. Они должны что-то предпринять.
– Хорошо, – соглашается Каэ.
Ее радует и одновременно слегка пугает то, что впервые за все время их знакомства монахи заговорили конкретно. Они не просто анализируют обстановку, но и делают выводы. Словно в ответ на ее мысли Ши-Гуа говорит:
– Мы не должны были бы давать советы. Но времени мало, и ты не справишься в одиночку. Правда, Ма-Гуа?
Ма-Гуа молчит.
– Бессмертные по твоей просьбе разыскивают наследника Аэдоны, Пресветлого Эльфа Энгурры... – не то спрашивает, не то утверждает Да-Гуа.
Каэтана кивает. Она сосредоточена и напряжена.
– Пусть ждут его у Гайамарта, – говорит монах.
– А каким образом? – опешивает богиня.
– Это длинное построение, тебе его незачем отслеживать. Скажи Траэтаоне, чтобы ждал в Аллефельде. Там понадобится его помощь.
– Хорошо, – покорно соглашается Интагейя Сангасойя.
Истина не склонна устанавливать свое главенство и не чувствует себя угнетенной, выслушивая советы и подсказки.
– В Аллаэлле творится злое. Попроси повелителей мертвых отправиться туда.
– Попрошу.
– Но пусть ни один из них не пытается сделать все сам. Пусть идут вместе.
– Я скажу им, если они согласятся...
– Они должны послушать тебя, – говорит Ма-Гуа. – Нынче твое время. И без тебя никто не может ничего решать.
– Почему? – изумляется Истина.
– Твое дело – отличать настоящее от поддельного, злое от доброго, полезное от вредного. У тебя много работы.
– Это правда. – Она пожимает плечами. Отмахивается от назойливой осы.
Трое монахов смотрят на нее странными взглядами.
– Теперь иди. Тебя ждут.
– А вы?
– Мы вернемся, когда в нас возникнет необходимость. Мы тоже платим по своим счетам. Пришло наше время расплачиваться.
Кахатанна предпочитает не спрашивать у них, чем платят такие, как они. Она встает с травы, отряхивается, улыбается.
– До скорого свидания, – произносит с легким оттенком грусти. – Я буду ждать вас.
Трое монахов медленно и глубоко кланяются ей. Как никогда раньше не кланялись.
Трое монахов молчат.
В ожидании Интагейя Сангасойи голодный император ходит вдоль накрытого стола и рассеянно жует кусочек солоноватой лепешки. Агатияр чувствует себя немного спокойнее – он успел подкрепиться блюдом-другим и теперь готов терпеливо сидеть здесь хоть несколько часов.
– Позволит ли император нарушить его трапезу? – спрашивает от порога одетый в шелка и бархат юный вельможа – верный соратник императора и любимый ученик Агатияра.
Это фаррский князь Дзайсан-толгой. Он исполняет обязанности советника по иностранным делам в мирное время – нельзя сказать, чтобы он этим был горд или счастлив. Как и его обожаемый император, юный Дзайсан чувствует себя гораздо более уверенно на поле боя. Он командует конным отрядом тхаухудов, и это у него выходит намного лучше, чем писание бумаг.
Но Агатияр непреклонен. Даже император не смеет протестовать, понимая в глубине души всю меру правоты своего наставника. Глядя на повелителя, Дзайсан-толгой тоже корпит над надоевшими письмами, разбирается с послами мелких государств, решает простые вопросы. Кроме того, с аитой его связывает давняя детская дружба. Князь посвящен в сердечные тайны Зу-Л-Карнайна и вот уже два дня старается не попадаться ему на глаза, взвалив на себя львиную долю забот. Он хочет, чтобы император насладился хотя бы видимостью покоя со своей возлюбленной. Дзайсан-толгой, безусловно, молод, но достаточно прожил, чтобы правильно истолковать блаженное выражение на лице Зу, появившееся с позавчерашней ночи.
Он бы и теперь не беспокоил аиту, но дело не терпит отлагательств, и князь не вправе решить его сам.
– Входи, – приглашает его Зу-Л-Карнайн.
– Прости, Зу. Я думал, ты не один.
– Он на самом деле не один, – недовольно бурчит Агатияр. – Я еще занимаю немного места в этом мире.
– Прости и ты, Агатияр. Ты ведь знаешь, что я думал.
– Конечно, – отвечает визирь. – У вас, бездельников, только это на уме и есть.
Молодые люди улыбаются.
В присутствии посторонних такого разговора не могло бы состояться, потому что и Агатияр, и приближенные Зу-Л-Карнайна всячески стараются создать образ грозного и властного императора, с которым нельзя спорить и которого опасно раздражать непослушанием и нерасторопностью. Но наедине они опять становятся добрыми друзьями, которые не имеют друг от друга секретов, и это помогает им выжить.
– Что там у тебя? – спрашивает Агатияр.
– Прибыл посол от урмай-гохона Самаэля. Если не ошибаюсь, это тот варвар, который завоевал Сихем?
– Не ошибаешься, – бурчит визирь, косясь на императора.
Только не хватало, чтобы ополоумевший варвар объявил войну аите. Тот, конечно, как на крыльях помчится воевать, а это совершенно несвоевременно, если учесть, что мудрый Агатияр в первый раз за всю свою долгую жизнь боится попасть впросак.
– Тогда приглашай его сюда, – говорит император. – Сейчас Интагейя Сангасойя присоединится к нам, и будет правильно, если она тоже услышит, что хочет сообщить этот Самаэль.
– Бегу, Зу! – говорит Дзайсан-толгой, разворачиваясь на каблуках.
Он любит красивую обувь и красивую одежду. Сам аита исповедует строгий образ жизни, и вкусы у него соответственные. Иностранные послы бывают поражены, увидев его торжественное одеяние – простой белый наряд и алый плащ без особых украшений. Драгоценностей он тоже не любит. Приходится придворным восстанавливать равновесие и поддерживать честь империи. Дзайсан-толгой с радостью исполняет эту часть своего долга – он весь сверкает и переливается драгоценными камнями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72