Мерчисон в этот момент трудилась над замком на шлеме офицера. Не отводя глаз от замка, она оправдывающимся тоном ответила:
– Не знаю.
– Что, нет даже предварительного диаг… – начал Конвей.
– Нет, – резко оборвала его Мерчисон и продолжала: – Как только доктор Приликла установил, что нашим пациентам не грозит скорая смерть, мы решили, что с диагностикой и лечением подождем, а для начала всех освободим от скафандров. Пока обследование носило весьма поверхностный характер, но я уже могу констатировать, что в сообщении все было сказано верно: они выведены из строя, а не ранены.
Приликла, молча порхавший над двумя пациентами, уже извлеченными из скафандров, робко присоединился к беседе.
– Все верно, друг Конвей, – сказал он. – Меня также озадачивает состояние этих существ. Я ожидал тяжелых травм, а обнаруживаю нечто наподобие инфекционного заболевания. Вероятно, друг Конвей, ты как существо, принадлежащее к тому же виду, сумеешь распознать симптомы этого заболевания.
– Прошу прощения, если я кого-то обидел, – поспешил извиниться Конвей. – Вовсе не намеревался критиковать вашу тактику. Позвольте, я помогу вам, Нэйдрад.
Как только Конвей снял с этого офицера шлем, он увидел, что лицо у того красное и потное. Температура у мужчины оказалась повышенная. Кроме того, имела место ярко выраженная светобоязнь – вот почему кто-то покрыл лицевые пластины шлемов светофильтрами. Волосы у мужчины взмокли, прилипли ко лбу и макушке – казалось, он только что вымыл голову или понырял в бассейне. Механизм подсушивания, встроенный в скафандр, не справился с образованием такого объема лишней жидкости – вот почему лицевая пластина запотела изнутри. Поэтому Конвей не сразу заметил дозатор с лекарством, прикрепленный к воротнику мундира, – стандартную трубочку из съедобного пластика, внутри которой находились отделенные друг от друга тоненькими перегородочками цветные капсулы.
– У всех под шлемами находились такие дозаторы с противорвотным средством? – спросил Конвей.
– У всех тех, кого мы успели раздеть, доктор, – отвечала Нэйдрад, скосив глаза на Конвея и продолжая ловко расстегивать скафандр сразу четырьмя лапками. Затем она добавила: – У первого раненого отмечались симптомы тошноты, когда я непреднамеренно надавила на его живот. В то время пациент пребывал в полубессознательном состоянии, и произнесенные им слова были недостаточно связны для перевода.
К разговору присоединился Приликла:
– Эмоциональное излучение характерно для существа, пребывающего в горячке, друг Конвей, – вероятно, это связано с повышенной температурой. Кроме того, я отметил беспорядочные, некоординированные подергивания головы и конечностей, которые также симптоматичны для состояния делирия.
– Согласен, – отозвался Конвей.
Но что же вызвало горячку? Этого вопроса он не задал вслух, поскольку по идее ответ на этот вопрос как раз ему и должен был быть известен, а у него уже появилось неприятное предчувствие: Конвей почему-то думал о том, что причину болезни всего экипажа «Тенельфи» не удастся выяснить даже с помощью очень и очень скрупулезного обследования. Он молча помогал кельгианке снимать с пациента промокшую от пота одежду.
У офицеров с «Тенельфи» налицо были симптомы потери сознания от перегрева и обезвоживания – чего, собственно, и следовало ожидать при такой высокой температуре тела и обильном потении. Осторожная пальпация области живота вызывала непроизвольные рвотные движения диафрагмы, хотя желудок у всех обследованных пациентов был пуст – все они явно не ели как минимум сутки.
Пульс у пациентов оказался учащенным, но стабильным, дыхание – неровным, со склонностью к периодическому покашливанию. Заглянув в глотку одного из пациентов, Конвей обнаружил, что горло у того красное, а сканер показал, что воспаление распространилось также на бронхи и плевру. Осмотрев язык и губы пациента в поисках признаков ожога каким-либо ядовитым или раздражающим веществом, Конвей обнаружил, что лицо у мужчины мокрое не только от пота: из слезных желез непрерывно текли слезы, а из носа выделялась слизь. Наконец он проверил с помощью особого датчика, не подвергся ли пациент воздействию радиации и не вдохнул ли случайно паров радиоактивного вещества. Результаты этого обследования оказались отрицательными.
– Капитан, – вдруг нарушил тишину Конвей. – Говорит Конвей. Не могли бы вы попросить Чена, чтобы он, обследуя «Тенельфи», взял там пробы воздуха, пищи и напитков? Пусть также проверит, нет ли где-то признаков утечки токсического вещества – жидкого или газообразного, и его проникновения в систему жизнеобеспечения. Все эти пробы желательно как можно скорее доставить в герметичной упаковке патофизиологу Мерчисон для анализа.
– Будет сделано, – отозвался Флетчер. – Чен, вы все слышали?
– Да, сэр, – ответил бортинженер и добавил: – Отсутствующего члена экипажа я пока не обнаружил, доктор. Приступаю к осмотру самых маловероятных мест.
Конвей еще не снял шлем, и потому Мерчисон слышала этот разговор и через динамики палубного коммуникатора, и через наружный динамик скафандра Конвея. Она раздраженно проговорила:
– Есть два вопроса, доктор. Знаете ли вы, что с нашими пациентами, и если знаете, то, быть может, это как-то связано с тем, что вы почему-то не снимаете шлем и не разговариваете с нами нормально?
– Не уверен, – ответил Конвей.
– Видимо, – проворчала Мерчисон, повернув голову к Доддсу, – ему не нравятся мои духи.
Конвей насмешку проигнорировал и обвел взглядом помещение. Пока он помогал Нэйдрад раздевать офицера и обследовал его, Мерчисон и Доддс успели снять скафандры со всех остальных пациентов и теперь ждали дальнейших распоряжений. Приликла уже выполнял не высказанное Конвеем распоряжение, порхая над первыми двумя пациентами, – он был не только эмпатом, но и прекрасным врачом, и потому всегда делал только то, что надо. В конце концов Конвей сказал:
– Если бы не высокая температура и не тяжесть всех симптомов, я бы сказал, что перед нами – респираторная инфекция с сопутствующей тошнотой, вызванной скорее всего заглатыванием инфицированной слизи. Однако резкое и тяжелое начало болезни заставляет меня усомниться в таком диагнозе.
Но шлем я не снял не поэтому, – продолжал он. – Поначалу причин для этого не было. А вот теперь я полагаю, что и вам с лейтенантом Доддсом неплохо было бы надеть шлемы. Это станет средством индивидуальной самозащиты, хотя предосторожность может оказаться и излишней.
– Или запоздалой, – уточнила Мерчисон и надела шлем от легкого скафандра, снабженный шлангом, баллоном с воздухом и ремнями. В итоге ее рабочий костюм сразу превратился в защитный. Теперь она была изолирована от воздействия любых вредных факторов внешней среды, кроме самых зловредных и едких атмосфер. Доддс с заметной поспешностью загерметизировал свой шлем.
– Пока мы не доставим пациентов в госпиталь, – продолжал Конвей, – лечение будет проводиться поддерживающее. Приступим к компенсации потери жидкости путем внутривенного введения физраствора, будем снижать рвотный рефлекс, постараемся сбить температуру. Пожалуй, больных следует иммобилизировать, дабы они не сорвали датчики. Всех пациентов следует разместить в кислородных палатках. Думаю, их состояние может ухудшиться. Надо подготовиться к тому, что придется использовать аппаратуру для искусственной вентиляции.
Он немного помолчал, а когда посмотрел на Мерчисон, то понял, что тревогу, отразившуюся в его взгляде, до какой-то степени скрыла лицевая пластина шлема, а также динамик, немного исказивший его голос.
– Изоляция, вероятно, не потребуется, – продолжал он. – Данные симптомы вполне могут быть связаны с вдыханием или проглатыванием ядовитого вещества – какого именно, пока неизвестно. Уверенности нет, а за то ограниченное время, которым мы располагаем, и не имея нужного оборудования, мы ничего не выясним. Как только мы установим, что случилось с отсутствующим членом экипажа, мы доставим пациентов в госпиталь, а сами займемся тщательным…
– Пока мы ждем, – вмешалась Мерчисон, голос и черты лица которой теперь также были искажены шлемом и динамиком, – мне бы хотелось все-таки выяснить, что за болезнь их поразила и почему она поразила всех, кроме одного.
– Для этого может не хватить времени и… – проговорил Конвей, но тут же умолк – из динамиков палубного коммуникатора послышался голос бортинженера:
– Капитан, Чен на связи. Я нашел расписание вахт, сэр, и сверил его со списком всех, кто переправлен на «Ргабвар». Оказывается, отсутствует военный хирург, лейтенант Сазерленд, так что догадка доктора была верна. Но его тела здесь нет. Я обшарил весь корабль, но на борту его не нашел. Тут еще кое-чего не хватает. Нет переносных аудио– и видеосамописцев, личных магнитофонов членов экипажа, видеокамер, контейнеров с багажом. Одежда и личные вещи членов экипажа болтаются в невесомости в каютах – – так, словно разбросаны в спешке.
Исчезли практически все баллоны с воздухом. В реестре оборудования указано, что тяжелые скафандры членов экипажа взяты со склада некоторое время назад. Только скафандр корабельного врача не зарегистрирован в складской ведомости и отсутствует. Отсутствует также портативная шлюзовая камера.
Область отсека управления сильно пострадала. Полной уверенности у меня нет, но впечатление такое, будто бы тут шла подготовка к прыжку через гиперпространство в автоматическом режиме. Показатели приборов в энергетическом отсеке, который не пострадал при столкновении, подтверждают мое предположение. Я бы рискнул высказать такую идею: экипаж «Тенельфи» пытался уйти от брошенного звездолета из-за того. что такая большая масса металла могла бы вызвать искажения в расчетной траектории прыжка, но в результате произошло столкновение.
Я взял пробы для патофизиолога Мерчисон. Прикажете возвращаться, сэр?
– Подождите, – ответил Флетчер. – Вы слышали сообщение Чена, доктор? Будут ли у вас еще распоряжения для бортинженера, прежде чем он покинет «Тенельфи»?
– Да, – сказал Конвей. – Из чистой предосторожности попросите его не снимать шлем, когда он вернется.
Капитан и Чен продолжали переговоры, а Конвей пытался понять, в чем же причина странного поведения корабельного врача «Тенельфи». Хирург-лейтенант Сазерленд в обращении с пострадавшими членами экипажа продемонстрировал высокий профессионализм. Не по своей вине он не смог передать более связное сообщение, хотя и пытался это сделать, а затем не без труда вручную запустил аварийный маяк. Сазерленд представлялся Конвею разумным человеком, трудягой, которого не так-то просто вогнать в панику. Судя по всему, врач был и не из тех, кто мог погибнуть в результате какой-то нелепой случайности, собственной неосторожности. Вряд ли бы также такой человек исчез, не оставив хоть какой-то записки.
– Если он не в свободном дрейфе, если его нет на борту «Тенельфи», – неожиданно проговорил Конвей, – остается одно-единственное место, где его можно искать. Вы могли бы высадить меня на брошенный звездолет, капитан?
Зная о том, как печется Флетчер о своем корабле, Конвей ожидал какого угодно ответа – от резкого «нет» до многословного взрыва эмоций в ответ на одно лишь предположение о такой возможности. Но вместо этого он получил ответ такого сорта, какой обычно дают опытные инструкторы учащемуся-недоумку. Лекция была прочитана на столь унизительно элементарном языке, что если бы Конвея не отделяли от Флетчера пять палуб, он бы, пожалуй, рискнул сдвинуть лицевую пластину и плюнуть капитану в физиономию.
– Я не вижу причин, доктор, зачем бы отсутствующему офицеру понадобилось покидать «Тенельфи», в то время как разумнее всего было бы остаться с товарищами и ожидать прихода помощи, – вот так начал свою нотацию капитан. Затем он напомнил Конвею о том, что времени у них мало и терять его зря не стоит. Нужно было как можно скорее госпитализировать заболевших членов экипажа, и к тому же «Тенельфи», брошенный звездолет и «Ргабвар» все быстрее притягивало к солнцу звездной системы. Через двое суток на борту «Ргабвара» должно было стать ощутимо жарко, а через четверо могла расплавиться обшивка звездолета-неотложки. Кроме того, по мере приближения к зловредной звезде все более и более проблематичным становилось безопасное осуществление прыжка в гиперпространство.
Мало этого: «Тенельфи» и «Ргабвар» в данный момент были состыкованы, что позволяло «Ргабвару» расширить гиперпространственную оболочку и включить в нее пострадавший корабль, который можно было доставить к госпиталю как вещественное доказательство для последующих исследований причин столкновения. При том, что корабли были состыкованы, осуществление точного маневрирования, необходимого для подруливания к брошенному звездолету, значительно осложнялось – точнее говоря, оно было попросту невозможно, и если бы Флетчер попробовал осуществить таковое маневрирование, «Ргабвар» могла постичь та же судьба, что и «Тенельфи».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38