Набор: запонки для манжет, для воротничка, мои лацканы и ленты — все в красивой коробке. Но это пока так, предварительно. Ни с кем не советовался. Может быть, что-то выйдет.
— Нам с вами надо встретиться и поговорить подробнее, — сказал мистер Причард. — Вы получили патент?
— Да нет. Мне не хотелось тратиться, пока этим никто не заинтересовался.
— Да, — сказал мистер Причард. — Пожалуй, вы правы. И адвокаты и процедура, все это стоит изрядных денег. Наверно, вы правы. — Он переменил тему. — Когда мы сможем выехать? — спросил он Хуана.
— «Борзой» приходит около десяти. Они привозят обычный груз и пассажиров. Мы отправляемся в десять тридцать. По расписанию. Подать вам что-нибудь еще? Еще кофе?
— Еще кофе, — сказал мистер Причард.
Хуан подал ему и посмотрел через окно, как крутятся в воздухе колеса автобуса. Мистер Причард посмотрел на свои часы.
— У нас еще час, — сказал он.
Из-за угла дома появился высокий сутулый старик. Он ночевал в постели Прыща. Старик открыл дверь, вошел и сел на табурет. Его тонкая подагрическая шея была постоянно согнута, так что нос указывал прямо в землю. Ему было далеко за шестьдесят, и брови у него нависали над глазами, как у скайтерьера. Длинная верхняя губа с глубокими морщинами выдавалась вперед, как короткий хоботок тапира. Уголок посередине казался хватательным органом. Глаза у него были золотисто-желтые, так что вид он имел свирепый.
— Мне это не нравится, — начал он без предисловий. — Вчера не понравилось, когда вы сломались, а сегодня еще больше не нравится.
— Я починил задний мост, — сказал Хуан. — Вон крутится.
— Я, кажется, верну билет и поеду обратно в Сан-Исидро на «борзом».
— Это ваше право.
— У меня предчувствие, — сказал старик. — Мне все это не нравится. Что-то меня предостерегает. Раза два со мной так бывало. Один раз решил не обращать внимания — и попал в беду.
— Автобус в исправности, — сказал Хуан, слегка повысив от досады голос.
— Я не про автобус говорю, — сказал старик. — Я здесь живу, я местный. Земля насквозь промокла. Река Сан-Исидро сейчас поднялась. Вы знаете, как она разливается. Сразу за Пико Бланке она уходит в каньон Лоун Пайн, и там большая излучина. Земля не принимает воду, и все до капли стекает в Сан-Исидро. Сейчас она бушует.
Миссис Причард заметно встревожилась.
— Вы думаете, это опасно? — спросила она.
— Что ты, милая, — сказал мистер Причард.
— У меня предчувствие, — сказал старик. — Старая дорога шла вдоль излучины и реку не пересекала. Так вот, тридцать лет назад мистер Траск вылез в начальники дорожного управления. Старая дорога его, видите ли, не устраивала. Он соорудил два моста — и что он выгадал? Тридцать два километра он выгадал. Округу это обошлось в двадцать семь тысяч. Мистер Траск был жулик.
Он повернул согнутую шею и оглядел Причардов.
— Жулик. Его бы на другую работку наладили, да умер три года назад. Богатым умер. Два его сынка сейчас в Калифорнийском университете, живут на денежки налогоплательщиков. — Он умолк, и его верхняя губа задвигалась из стороны в сторону над длинными желтыми зубами. — Настоящего напора эти мосты не выдержат. Там бетон слабый. Я верну билет и поеду обратно в Сан-Исидро.
— Позавчера река была в норме, — сказал Хуан. — Почти никакого паводка.
— Не знаете вы эту реку. Она может подняться за два часа. Я видел, как она разливалась на три четверти километра и по ней плыли курятники и дохлые коровы. Нет, раз уж у меня предчувствие, я не поеду. Хотя я не суеверный.
— Вы думаете, мост может провалиться под автобусом?
— Что я думаю — мое дело. А что Траск был жулик — знаю. Оставил после себя состояние — тридцать шесть тысяч пятьсот долларов. И сынки-студенты сейчас их тратят,
Хуан вышел из-за стойки к настенному телефону.
— Алло, — сказал он. — Дайте мне станцию обслуживания Брида на Сан-Хуанской дороге. Номера не знаю.
Он подождал немного, потом сказал: — Алло. Это Чикой с Угла. Как река? У-у, да? Ну, а мост цел? Ага. Хорошо, ладно, до скорого. — Хуан повесил трубку. — Вода порядком поднялась, — объявил он. — Мост, говорят, цел.
— Когда над каньоном ливень, река может подняться на метр за три часа. Когда вы туда доберетесь, моста уже может не быть.
Хуан с легким раздражением обернулся к нему.
— Чего вы от меня хотите? Чтобы я не ехал?
— Это дело ваше. А я хочу отдать билет и вернуться в Сан-Исидро. Дурака валять и в ваших глупостях участвовать не буду. Один раз у меня было такое предчувствие, я не прислушался — и сломал обе ноги. Нет, дорогой мой, когда вы вчера сломались, у меня тоже появилось предчувствие.
— Считайте, что вернули билет, — сказал Хуан.
— О том и речь, любезный. Вы тут недавно. Вы не знаете того, что я знаю про Траска. Жалованье полторы тысячи в год, а наследства оставляет — тридцать шесть с половиной и земли шестьдесят пять гектаров. Видали?
Хуан сказал:
— Хорошо, будет вам место на «борзом».
— Я ведь вам не про Траска историю рассказываю. А говорю, как дело было. Сами соображайте, что к чему. Тридцать шесть тысяч пятьсот долларов.
Эрнест Хортон спросил:
— А если его снесет?
— Тогда мы по нему не переедем, — сказал Хуан.
— И что будем делать? Повернем назад?
— Конечно, — сказал Хуан. — Или назад, или перепрыгнем.
Сутулый старик торжествующе улыбнулся слушателям.
— Видите? — сказал он. — Вы сюда вернетесь, а автобуса на Сан-Исидро уже не будет. Сколько вы здесь просидите? Месяц? Подождете, пока новый мост построят? А вы знаете, кто теперь начальник дорожного управления? Студент. Прямо со студенческой скамьи. Книжки, книжки, а опыта никакого. Ну да, начертить мост он может, а построить? Это мы увидим.
Хуан вдруг рассмеялся.
— Замечательно, — сказал он. — Старый мост еще не снесло, а вам уже новый не нравится, который не построили.
Старик нагнул больную шею набок:
— Дерзим? — спросил он.
В черных глазах Хуана зажегся тусклый красный огонек.
— Да, — сказал он. — Я посажу вас на «борзой», не беспокойтесь. Не хотел бы я вас везти.
— А выкинуть меня не можете, вы — общественный транспорт.
— Ладно, — устало сказал Хуан. — Сам иногда удивляюсь, зачем я держу автобус. Может быть, скоро с ним развяжусь. Одна морока. Предчувствия у вас! Чушь!
Бернис внимательно прислушивалась к этому разговору.
— Я в них тоже не верю, — сказала она, — но говорят, в Мексике в это время года сухо. Как осенью. А дожди там летом.
— Мама, — сказала Милдред, — мистер Чикой знает Мексику. Он там родился.
— О, в самом деле? Сейчас там сухо, правда?
— Кое-где, — сказал Хуан. — Там, куда вы собираетесь, — наверное. Есть места, где сухо не бывает.
Мистер Причард откашлялся.
— Мы едем в Мехико и Пуэблу, а потом в Куэрнаваку и Тахко, может быть, съездим в Акапулько и на вулкан, если все будет хорошо.
— Все будет хорошо, — сказал Хуан.
— Вы знаете эти места? — осведомился мистер Причард.
— Конечно.
— Как там гостиницы? — спросил мистер Причард. — Знаете, эти туристские агентства: все у них прекрасно. А как на самом деле?
— Прекрасные, — сказал Хуан, уже улыбаясь. — Роскошные. Каждое утро — завтрак в постель.
— Извините, если я причинил вам утром неудобства, — сказал мистер Причард.
— Да чего там. — Хуан оперся руками на стойку и заговорил доверительно. — Иногда просто надоедает. Катаешь на этом проклятом автобусе взад и вперед, взад и вперед. Иногда кажется, плюнул бы и уехал в холмы. Я читал про капитана парома в Нью-Йорке — как-то раз он взял курс в открытое море, и с тех пор о нем не слышали. Может быть, утонул, а может, причалил к какому-нибудь острову. Я его понимаю.
На шоссе перед закусочной притормозил громадный красный грузовик с прицепом. Водитель выглянул. Хуан помахал ладонью из стороны в сторону. Грузовик перешел на вторую скорость, прибавил газу и скрылся.
— Я думал, он заедет, — сказал мистер Причард.
— Он любит пирог с малиной, — сказал Хуан. — Когда у нас есть, он всегда останавливается. Я ему показал, что нет.
Милдред смотрела на Хуана не отрываясь. Чем-то трогал ее этот смуглый человек со странными теплыми глазами. Ее тянуло к нему. Ей хотелось привлечь его внимание — особое внимание. Она расправила плечи, так что грудь приподнялась.
— Почему вы уехали из Мексики? — спросила она и сняла очки, чтобы он увидел ее без очков, когда будет отвечать. Она облокотилась на стол, поднесла указательный палец к наружному углу глаза и оттянула его к виску. Так глаз видел лучше. Она могла яснее разглядеть лицо. Кроме того, это придавало глазу томную миндалевидность, а глаза у нее были красивые.
— Не знаю, почему я уехал, — сказал ей Хуан. Его теплый взгляд будто окутывал ее и гладил. Внутри у нее все сладко опустилось. «Да что я, с ума сошла? — подумала она. — Надо прекратить». Живая и чувственная картина мелькнула у нее в голове.
Хуан сказал:
— Людям там, если они небогатые, приходится слишком тяжело работать за маленькие деньги. Это, наверно, главное, почему я уехал.
— Вы очень хорошо говорите по-английски, — сказала Бернис Причард так, как будто это было комплиментом.
— А что тут такого? Мать была ирландкой. Учился сразу обоим языкам.
— Так вы мексиканский гражданин? — спросил мистер Причард.
— Наверно, — сказал Хуан. — Я этим как-то не интересовался.
— Вам не мешало бы подать прошение о гражданстве, — сказал мистер Причард.
— Зачем?
— Не помешало бы.
— Правительству это все равно, — ответил Хуан. — Налоги плачу, призвать меня могут.
— Тем не менее, вам бы это не помешало, — сказал мистер Причард.
Взгляд Хуана играл с Милдред, трогал ее грудь, скользил по бедрам. Он увидел, как она вздохнула и слегка выгнула спину, и где-то на дне его души шевельнулась ненависть. Не сильная, потому что ее в нем было мало, но индейская кровь — была, и в сумраке прошлого гнездилась ненависть к светлым глазам, блондинам. Ненависть, страх перед белой кожей. Светлоглазые веками забирали лучшие земли, лучших лошадей, лучших женщин. Хуан ощутил в себе волнение, как слабую еще зарницу; его приятно согревала мысль, что если бы он захотел, он мог бы взять и скрутить эту девушку, надругаться над ней. Он мог бы нарушить ее покой, соблазнить и духовно и физически, а потом прогнать. В нем зашевелилась жестокость, и он не мешал ей расти. Голос его стал мягче и глубже. Он говорил прямо в ее фиалковые глаза.
— Моя страна, — сказал он, — хоть я и не живу там, она в моем сердце. — Про себя засмеялся над этим, но Милдред не смеялась. Она подалась вперед и оттянула уголки обоих глаз, чтобы лучше видеть его лицо.
— Я помню всякое, — сказал Хуан. — У нас в городе на площади были писцы, которые сочиняли бумаги для неграмотных. Они были хорошие люди. Другими не могли быть. Деревенские их быстро бы раскусили. Они понятливые, эти крестьяне с гор. Помню, однажды утром, когда я был мальчишкой, я сидел на скамье. В городе была фиеста в честь святого. Церковь завалена цветами, стояли лотки со сладостями, чертово колесо и маленькая карусель. И всю ночь в честь святого пускали ракеты. В парке к писцу подошел индеец и сказал: «Я прошу тебя написать письмо моему патрону. Я скажу тебе, что писать, а ты напиши красивыми и хорошими словами, чтобы он не принял меня за невежу». — «Письмо длинное?» — спрашивает писец. «Не знаю», — говорит индеец. «Это будет стоить одно песо», — говорит писец. И маленький индеец заплатил ему и сказал: «Ты напиши моему патрону, что я не могу вернуться в свой город и на свое поле, потому что я увидел великую красоту и должен остаться. Напиши ему, что мне очень жаль, я не хочу огорчать его и огорчать моих друзей, но я не могу вернуться. Я стал другим, и друзья меня не узнают. На поле я буду тосковать и не буду знать покоя. А друзья от меня откажутся и возненавидят меня, потому что я стал другим. Я видел звезды. Напиши ему это. И напиши, чтобы отдал мой стул моему названому брату, а мою свинью с двумя поросятами — старухе, которая сидела со мной, когда у меня была лихорадка. Горшки мои — зятю, и скажи патрону, пусть с ним будет Бог и красота. Скажи ему это».
Хуан замолчал и увидел, что рот у Милдред приоткрыт, — увидел, что она воспринимает его рассказ как притчу о ней.
— Что с ним произошло? — спросила она.
— А-а. Он увидел карусель, — сказал Хуан. — Он не мог с ней расстаться. Он спал возле нее, скоро у него кончились деньги, и он голодал, а потом хозяин пустил его к рычагу, управлять каруселью, и стал кормить. Он не мог с ней расстаться. Он влюбился в карусель. Может быть, он до сих пор там. — Рассказывая, Хуан постепенно превращался в иностранца. В речи его зазвучал легкий акцент.
Милдред глубоко вздохнула. Мистер Причард сказал;
— Позвольте, я правильно понял? Он отказался от своей земли, от всего имущества и не вернулся домой, потому что увидел карусель?
— Земля-то у него была не своя. Своей земли у индейцев не бывает. Но от всего остального, что у него было, отказался.
Милдред сердито посмотрела на отца. Это был как раз тот случай, когда он выглядел глупым до отвращения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33