Я постараюсь все объяснить кратко и
просто.
Однажды утром я работала в офисе, когда пришел этот ужасный Судья
Блуэтт. Ему нужно было подождать несколько минут, прежде чем он мог
увидеть старого Уоттла Хартфорда, и он использовал это время для серии
своих обычных мерзких словесных пассов.
Мне удавалось отделаться от него до тех пор, пока этот старый лис не
заговорил о папиных деньгах. Ты знаешь, что мы получим их когда мне
исполнится двадцать один год - если та старая сделка снова не всплывет.
Тогда она снова должна будет рассматриваться в суде. Блуэтт не просто был
партнером - он судья по делам о наследстве. Даже если мы сможем добиться
его отстранения от слушания этого дела, ты знаешь что он сможет найти
кого-то другого, кто сможет занять его место. Ну, так вот, идея состояла в
том, что если буду доброй и ласковой с Его Честью, любым мерзким способом
каким он пожелает, то завещание не будет оспорено.
Я ужасно испугалась, Бобб! Ты знаешь, что твое оставшееся обучение
предполагается оплачивать этими деньгами. Я не знала что делать. Мне нужно
было время, чтобы подумать. Я пообещала встретиться с ним той ночью,
действительно поздно, в ночном клубе.
Бобби, это было ужасно. Я чуть было не взорвалась, там за столиком,
когда старый слюнтяй на минутку вышел из зала. Я не знала сражаться или
бежать. Я испугалась, поверь мне. Внезапно кто-то стоял возле меня и
разговаривал со мной. Я думаю, что это был мой ангел хранитель. Похоже,
что он слышал, что судья говорил мне. Он хотел, чтобы я убежала. Я боялась
его тоже сначала, а затем я увидела его лицо. О, Бобби, это было такое
хорошее лицо! Он хотел дать мне денег еще до того как я сказала нет, он
сказал мне, что я смогу вернуть их когда захочу. Он сказал мне, что нужно
выбираться из города немедленно - садиться на поезд, на любой поезд; он
даже не хотел знать на какой. И прежде чем я смогла остановить его он
успел засунуть триста долларов в мою сумочку и отошел. Последнее, что он
сказал - было назначить свидание судье на следующий вечер. Я ничего не
могла сделать, он был там всего две минуты и говорил практически каждую
секунду. А затем судья вернулся. Я хлопала глазами глядя на старого дурака
как отчаявшаяся женщина, а затем удрала. Двадцать минут спустя я села на
поезд до Элтонвилля и даже не регистрировалась в гостинице, когда
добралась туда. Я подождала пока открылись магазины и купила чемоданчик и
зубную щетку и сняла комнату. Я поспала несколько часов, и в тот же самый
день я нашла работу в единственном в городе магазине грампластинок. Платят
там двадцать шесть долларов в неделю, но мне хватит.
Я пока что не знаю, что делается дома. Я как бы затаила дыхание пока
не услышу, что нибудь. А пока я собираюсь подождать. У нас есть время и
пока, что у меня все в порядке. Я не сообщаю тебе свой адрес, дорогой,
хотя буду часто писать. Не исключено, что Судья Блуэтт сможет как нибудь
заполучить наши письма. Я думаю, что не помешает быть осторожной. Он
опасен.
Вот такая, дорогой, на сегодняшний день сложилась ситуация. Что
дальше? Я буду просматривать домашние газеты и искать все заметки о Его
Бесчестьи Судье и надеяться на лучшее. Что касается тебя, пусть твоя
маленькая квадратная головочка не волнуется обо мне, дорогой. У меня все в
порядке. Я зарабатываю только на несколько долларов в недель меньше, чем
дома, и я здесь в гораздо большей безопасности и работа не тяжелая; музыку
любят некоторые хорошие люди.
Извини, что я не могу сообщить тебе свой точный адрес, но я
действительно думаю, что сейчас лучше этого не делать. Мы можем протянуть
эту историю и год, если нужно, и ничего не потеряем. Учись хорошо, малыш;
я поддерживаю тебя тысячу процентов. Я буду писать часто.
Любящая тебя Большая сестра Кей."
Это письмо, которое нанятый Армандом Блуэттом человек нашел в комнате
старшекурсника Роберта Хэллоувелла в Государственной Медицинской Школе.

- Да - я Пьер Монетр. Входите.
Он отступил в сторону и девушка вошла.
- Вы очень любезны, мистер Монетр. Я понимаю, что вы должно быть
ужасно заняты. И возможно вы совершенно не сможете мне помочь.
- Я возможно не помогу если и смогу, - сказала он. - Присаживайтесь.
Она села на простой фанерный стул, который стоял в конце наполовину
стола, наполовину лабораторной полки, которая занимала почти всю торцевую
стену трейлера. Он смотрел на нее холодно. Мягкие светлые волосы, глаза
временами синевато-серые, временами немного темнее, чем небесно-голубые;
нарочитая холодность, сквозь которую он, с его отработанной
проницательностью, легко мог видеть истинную суть. Она была встревожена,
подумал он; испугана и стыдится этого. Он ждал.
Она сказала:
- Есть одна вещь, которую я должна выяснить. Это случилось много лет
назад. Я почти забыла об этом, а потом увидела ваши афиши и вспомнила...
Может быть я ошибаюсь, но только...
Она сплела пальцы. Монетр посмотрел на них, а затем вернул свой
холодный взгляд на ее лицо.
- Извините, мистер Монетр. Я похоже непонятно говорю. Это все так
неопределенно и так - ужасно важно. Дело в том, что когда я была маленькой
девочкой, мне было семь или восемь лет, в моем классе в школе учился
мальчик, который убежал. Он был примерно моего возраста, и у него была
какая-то жуткая ссора с его отчимом. Я думаю, что он был ранен. Его рука.
Я не знаю насколько серьезно. Я вероятно была последним человеком в
городе, который его видел. Никто его потом не видел.
Монетр взял какие-то бумаги, полистал их, снова положил на стол.
- Я действительно не знаю, чем я могу вам помочь, мисс...
- Хэллоувелл. Кей Хэллоувелл. Пожалуйста, выслушайте меня, мистер
Монетр. Я проехала тридцать миль только, чтобы увидеть вас, потому что я
не могу позволить себе упустить даже минимальный шанс.
- Если вы расплачетесь, вам придется убраться, - проскрежетал он.
Голос был настолько грубым, что она вздрогнула. Затем он сказал, мягко: -
Пожалуйста, продолжайте.
- Спасибо. Я быстро... Только стемнело, была дождливая туманная ночь.
Мы жили возле шоссе, и я зачем-то вышла на заднее крыльцо... я не помню...
не важно, он был там, возле светофора. Я заговорила с ним. Он попросил
меня никому не говорить, что я его видела, и я никогда не говорила, до сих
пор. Потом, - она закрыла глаза, очевидно пытаясь восстановить в памяти
каждую деталь, - мне кажется кто-то позвал меня. Я вернулась к калитке и
оставила его. Но я снова выглянула, и увидела как он залезает в кузов
грузовика, который остановился у светофора. Это был один из ваших
грузовиков. Я уверена в этом. То, как он был раскрашен... и вчера, когда я
увидела ваши афиши, я подумала об этом.
Монетр ждал, его глубоко посаженные глаза ничего не выражали. Вдруг
он похоже понял, что она закончила:
- Это случилось двенадцать лет назад? И, я полагаю, вы хотите узнать
добрался ли этот мальчик до карнавала?
- Да.
- Он не добрался. Если бы он добрался, я бы наверняка знал об этом.
- О... - Это был слабый звук, огорченный, но покорный; очевидно она и
не ждала ничего другого. Она заметно собралась и сказала:
- Он был маленьким для своего возраста. У него были очень темные
волосы и глаза и удлиненное лицо. Его звали Горти - Гортон.
- Горти... - Монетр порылся в памяти. В этих двух слогах было
знакомое звучание, почему-то. Так, где... Он покачал головой. - Я не помню
никакого мальчика по имени Горти.
- Пожалуйста постарайтесь. Пожалуйста! Вы понимаете... - Она
посмотрела на него испытующе, вопрос застыл в ее глазах.
Он ответил на него, сказав:
- Вы можете верить мне.
Она улыбнулась:
- Спасибо. Знаете, есть один ужасный человек. Он когда-то был
ответственным за этого мальчика. Он ужасно обращался со мной; это связано
со старым судебным делом, и он может суметь сделать так, что я не смогу
получить деньги, которые мне причитаются после достижения совершеннолетия.
Они мне нужны. Не для меня; для моего брата. Он собирается стать врачом
и...
- Я не люблю врачей, - сказал Монетр. Если существует большой колокол
ненависти, такой как большой колокол свободы, он звонил в его голосе,
когда он говорил это. Он встал. - Я ничего не знаю ни о каком мальчике
Горти, который исчез двенадцать лет назад. Я не заинтересован в его
поисках во всяком случае, особенно если поступая таким образом я помог бы
человеку стать паразитом и дурачить пациентов. Я не похититель детей и
ничего общего не буду иметь с поисками, которые пахнут этим шантажом в
довершение всего. До свидания.
Она встала вместе с ним. У нее были круглые глаза.
- Я - мне очень жаль. Действительно...
- До Свидания.
На этот раз это бал бархат, использованный с тщательностью,
использованный, чтобы показать ей, что его мягкость это виртуозное
мастерство, притворство. Она повернулась к двери, открыла ее. Она
остановилась и оглянулась через плечо.
- Могу ли я оставить вам свой адрес на тот случай, если когда-нибудь,
вы...
- Не можете, - сказал он. Он повернулся к ней спиной и сел. Он
услышал, как дверь закрылась.
Он закрыл глаза и его ноздри щелочки расширялись пока не стали
круглыми отверстиями. Люди, люди, и их сложные, бесполезные, неважные
махинации. В людях не было никакой тайны; никакой загадки. Все
человеческое может быть выведено на свет, если спросить просто:
- А что это вам дает?...
...Что могли люди знать о форме жизни, для которой идея приобретения
была чужда? Что мог человек сказать о своих родственниках-кристаллах,
живых камнях, которые могли общаться друг с другом и не решались, которые
могли действовать совместно друг с другом и не снисходили до этого?
А что - он позволил себе улыбнуться - что люди будут делать, когда им
придется бороться против чуждого? Когда им придется столкнуться с врагом,
который нанесет удар, а потом не сочтет нужным закрепить его - а затем
нанесет другой тип удара, другим способом, в другом месте?
Он погрузился в понятливые лишь избранным мечты, идя со своими
кристаллами против суетливого, глупого человечества; забыв в своих мыслях
бессмысленные волнения девушки, ищущей давно потерявшегося ребенка, по
каким-то собственным мелким корыстным причинам.
- Эй, Людоед!
- Черт побери! Еще что?
Дверь робко приоткрылась.
- Людоед, там...
- Зайди, Гавана, и говори громче. Я не люблю, когда бормочут.
Гавана бочком вошел, после того, как притушил свою сигару об порог.
- Там человек, который хочет увидеть вас.
Монетр сердито посмотрел через плечо.
- У тебя волосы седеют. Те, которые остались. Покрась их.
- Хорошо, хорошо. Прямо сейчас, сегодня днем. Извините. - Он жалко
шаркал ногами. - А что с этим человеком...
- С меня на сегодня достаточно, - сказал Монетр. - Бесполезные люди,
которые хотят невозможных вещей, которые не имеют никакого значения. Ты
видел ту девушку, которая выходила отсюда?
- Да. Именно это я и пытаюсь вам сказать. И этот парень тоже видел.
Понимаете, он ждал, чтобы повидаться с вами. Он спросил Джонварда, где он
может вас найти, и...
- Пожалуй, я выгоню Джонварда. Он вышла, а не швейцар. Что это за
дела, зачем он приводит людей, которые меня раздражают?
- Я полагаю, что он подумал, что вам следует встретиться с этим
человеком. Важная шишка, - сказал Гавана застенчиво. - Так когда он
подошел к вашему трейлеру, он спросил меня заняты ли вы. Я сказал ему, что
да, вы с кем-то разговариваете. Он сказал, что он подождет. И тут
открывается дверь и выходит эта девушка. Она держится рукой за дверной
косяк и поворачивается, чтобы что-то вам сказать, а этот человек, эта
важная шишка, его просто закоротило. Я не шучу, Людоед, я никогда ничего
подобного не видел. Он хватает меня за плечо. У меня там синяк будет еще
неделю. Он говорит: "Эта она! Это она!", а я говорю: "Кто?", а он говорит:
"Она не должна меня видеть! Она дьявол! Она отрубила эти пальцы, а они
снова выросли!"
Монетр резко выпрямился и повернулся на своем вращающемся стуле так,
чтобы быть лицом к лилипуту.
- Продолжай, Гавана, - сказал он ласковым голосом.
- А это все. Кроме того, что он спрятался за платформой Гоголя и
скрылся из виду, и только поглядывал за девушкой, когда она проходила мимо
него. Она его не видела.
- Где он сейчас?
Гавана выглянул за дверь.
- Все еще здесь. Выглядит скверно. Я думаю, что у него что-то типа
припадка.
Монетр оставил свой стул и выскочил через дверь, оставляя на
усмотрение Гаваны убираться с его пути или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25