Вернее, две — городская и уездная.
Городская управа — в Городе.
Уездная тоже была в Городе, но в новейшее время в результате интриг ее переселили в Заовражье, построив для ее утешения двухэтажный особняк и замостив перед ним площадку, где разместились два служебных автомобиля — а больше уездной управе и не полагалось по штатному расписанию.
Уездная управа управляет уездом, то есть сельской местностью.
Городская управа управляет Полынском, то есть, значит, и уездной управой, раз она на территории Полынска, то есть, получается, и сельской местностью тоже.
Уездного управителя Ялова это угнетало и человечески, и административно.
Городской управитель Огулов тоже считал это положение ненормальным. Уездная управа виделась ему лишним звеном в управлении.
Ялов же подумывал о необходимости полного отделения от Города и о возрождении Полынска на исконной исторической территории как самостоятельного города. Это предложение он выдвинул на уездной Ассамблее — и его одобрили.
Тогда он объявил Огулову, что все сельские поставки в Город прекращаются и возобновятся лишь при условиях:
1. Оплата в конвертируемой валюте.
2. Перенести в Заовражье пассажирскую станцию Полынск-1 с вокзалом, товарная же, Полынск-2, хрен с ней, пусть остается в Городе.
3. Присвоить Заовражью статус отдельного города с названием Полынск. Сами же ищите, какое хотите. Полынск-на-Моче, например. Есть же Ростов — и Ростов-на-Дону. И Ростов-на-Дону гораздо при этом даже больше. Тут была запланирована ложка меда в бочке дегтя: Ялов знал честолюбие Огулова.
Пока городская управа рассматривала ультиматум, Ялов запретил заовражным торговать в Городе продуктами. Но его не послушались. Зато подняли цены. Горожане кто как: некоторые, ко всему привыкнув, брали и за эти цены, другие ездили в Сарайск. И ультиматум по этой причине оказался бесплоден.
Ялов стал думать дальше.
Огулов поехал в Сарайск хлопотать об упразднении уездной управы и о слиянии ее с городской, одновременно дав пространную телеграмму в Москву о сепаратистских настроениях на местах, которые, как известно, в настоящий исторический момент есть основная причина терроризма и региональных войн.
Больше об этом не хочу, скучно.
16. Танцы
Тем временем открылась на летний сезон танцевальная площадка (два месяца уже действующая, но неофициально). Ее открыли торжественно, как заботу властей о молодежи. Повесили алую ленту. Огулов ее разрезал, Ялов подавал ножницы. Потом выступил духовой оркестр, всегда играющий на торжественных мероприятиях и похоронах. Потом поставили две коробки звукоусилителей, и с электрическими инструментами на эстраду вышли молодые люди. Главным был Костя Чолубеев, влюбленный в музыку. Он ударил по струнам и запел аи лав ю май герл, он запел потом шизгару и естудей, он запел ритмично ты што в зиленай юбачки праходишь мимо глас, я для любимай любачки спаю сичас раманс, та-ра, та-ра, та-ра, мчитца троек пара, дай мне твои губы люба люба люба, йех, на-на, на-на, на-на, на-на, на-на, на-на, на-на, все плясали.
Возник Павел Сусоев.
Он искал ссор.
Но все увлеклись танцами, не ссорились.
Особенно Леня и Таня. Они учились в одном классе. Они нравились друг другу. Леня был сын тендеровщика Заведеева, жил в Заовражье. Таня была дочь майора Лычко, жила в Городе. Они собирались пожениться. А пока встречались вечерами, шли к берегу Мочи (ударение на первом слоге), где туман и роса. Они раздевались, роса оседала на их телах переливчатыми каплями. И он пил с нее эти капли, и она пила с него эти капли. Дальше не торопились, потому что собирались жить долго, всю жизнь.
Леня прыгал напротив Тани с веселым лицом и размахивал руками. Сусоев подходил все ближе, чтобы Леня задел его. Таня увидела и хотела предупредить, но не успела. Леня задел рукой плечо Сусоева. Сусоев тут же избил его.
Таня пожаловалась отцу.
Майор Лычко, вызвав Сусоева повесткой, закрылся в кабинете и напорол ему служебным ремнем задницу.
Тогда к Лычко пришел отец Павла Сусоева, тоже Павел Сусоев.
— Вместо собак в детстве гоняли, — обиженно сказал он, а ты что делаешь теперь?
— Иди, иди, ему еще мало, — отмахнулся Лычко.
Отец Павел Сусоев ушел.
Так оказалось, что Сусоев-младший, сам по себе, без усилий Венца, стал быть в это время против Города.
17. Инженерная мысль
Итак, каждая из упомянутых причин, как правильно заметил Лев Толстой, являлась совокупной долей в общей причине.
Но были кроме этих человеческих и политических причин еще и другие, которые внешне оказались даже более весомыми.
Напряжение железной дороги через Полынск росло. Строились новые тупики и отводные пути. И горки, с которых не спускать. Нужна была станция Полынск-3. Нужны были новые люди. Но где все это разместить? Справа Лысая гора. Слева гора Тожа. Сзади лесистое болотистое межгорье.
И Огулов, инженер по образованию, придумал инженерную мысль: засыпать овраг. Он придумал ее честно, бескорыстно, без подвоха в адрес Заовражья. В жизни каждого администратора бывают такие моменты. Он крутится, администратор, он шильничает и жильничает ради места, на котором сидит, но вдруг на него находит какое-то затмение, и он начинает творить благонародные дела с душой, с сердцем, сам не понимая, что с ним творится, откуда это взялось и что с эти делать. И вот он придумал засыпать овраг. Город станет многолюднее, оживленнее, будет место и для станции Полынск-3, и для домов новых жителей!
Но Ялов решил, что Огулова заботят другие заботы: Огулову посредством засыпки оврага возмечталось присоединить Заовражье к Городу и тем самым упразднить отдельную территорию. Какое же будет Заовражье, если оврага нет?! Грабят народные деньги, буквально закапывая в землю! Портят природу и экологию — а природа, чай, не дура была, создавая овраг, теперь поднимутся подпочвенные воды и затопят погреба да и сами дома жителей Заовражья! — с такими словами выступил Ялов перед народом, и заовражные подхватили этот крик, так ему, по крайней мере, показалось. На самом деле это было смутное бурчание, средь которого раздалась всего лишь одна ясная фраза: да они, курвы, всегда такими были!
Вот он-то, сказавший эти слова безымянный человек, и есть, по-моему, настоящий виновник войны.
Вдумайтесь: ОНИ ВСЕГДА ТАКИМИ БЫЛИ! (Одно слово опустим как эмоцию). Вот где корень, вот где исток!
А возможно, это я сам, живший тогда в Заовражье — а жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, — произнес эту фразу сгоряча, а может, и не сгоряча, а просто так, мимоходом, принимая от земляка стаканчик. Само сказалось. Не помню. Не ручаюсь.
Война была уже близко.
И она началась.
Но поначалу ее как-то даже никто не заметил.
18. Брожения
Лето было знойное, засушливое.
Андрей Ильич и Алена после Тямы радовались уже дочке — конечно же, назвали Аленой. Красивенькая, здоровенькая, как огурчик.
Лето марило.
Муторно было отчего-то на душе у полынцев, и они все шарили глазами по сторонам, ища причины муторности.
Павел Сусоев мучается бессонницей в молодом возрасте, тоска сдавила сердце, он хочет понять, что ему надо?
Вина?
Возьмет вина, пьет на чердаке родимого дома, бросая бутылки вниз на бранящуюся мать и внушающего отца. Потом спит. Проснется: нет, не помогло вино.
Женщину хочется?
Высунется из слухового окошка, увидит соседскую Аленку. Тринадцатилетняя Аленка в веснушках и цыпках.
— Иди сюда! — зовет ее.
— В паровозики играть?
— А то!
— Ладно...
Взбирается по лестнице. Сусоев протирает пыльное большое зеркало, треснутое, давно уже стоящее на чердаке, они пристроятся возле зеркала, чтобы видно, и с интересом смотрят на свои движения. После оба сразу заскучают, она осторожно слезает с чердака по лестнице, упрашивая:
— Пашка, не надо!
Но Павел проделывает одну и ту же шутку: когда Аленка на середине лестницы, он отбрасывает лестницу, и Аленка летит с матюгами в крапиву.
Нет, и это не то.
Или, пожалуй, пойти Леню Заведеева побить, за которого его майор Лычко высек, верней, за его Таню?
Павел идет искать Леню Заведеева.
Находит, бьет.
Мимо проходил Александр Бледнов.
Он сказал:
— Парковским у нас делать нечего.
— А тебя спросили?
— Тогда получай!
Сусоев получил от Бледнова и побежал к своим, нарушая планы Василия Венца о солидарности парковских и Заовражья. Он собрал восемнадцать человек парковских (парней от шести до сорока трех лет) — и побежали ловить Бледнова. Но и Бледнов собрал своих.
Победили заовражные, погнали парковских в парк.
Появился майор Лычко.
Сусоев как вдруг бросится на него. За ним — и парковские. И вдруг — и заовражные, как на общего врага.
Лычко, отстреливаясь в воздух из табельного пистолета, отступил.
Тогда Сусоев и Бледнов помирились и решили навести в Городе порядок (и это уже в полном соответствии с планами Венца).
Они вошли в Город поздно вечером и били кого попало.
Вася же в это время проводил сам с собою трехдневные воинские учения на тему: бой в пересеченной местности.
Он прервал учения, прочитав приказ перед строем, собрал своих и побежал в Заовражье.
Так и бегали неделю туда и обратно.
Но такое бывало каждый год, это еще не война. Война получилась из-за той же политики, чтоб ей, холере!
Уездный управитель Ялов, зачитав доклад о криминальной обстановке, взял и объявил Заовражье на осадном положении, а городских назвал боевиками, сказав, что руководит ими тайно городская управа.
У деревянного моста поставили шлагбаум, никого не впускали и не выпускали.
У железнодорожного моста тоже выставили пост, чтобы никто не прошел по рельсам.
Свой край оврага обнесли флешами и фашинами, он стал неприступен, хоть и раньше не заберешься. На реке подняли со дна старый, затонувший еще в пору судоходства буксир, развернули поперек, загородили реку.
Многие настолько устали ждать страшного, что хотелось уже самим сделать что-то страшное, чтобы было уж не так страшно.
Меж тем Аленина Пр-сть оказалась как бы на нейтральной территории. И вот Бледнов решил захватить Аленину Пр-сть, жениться на Алене и драться уже не за просто так, а за семью, за кровное и личное. Об Андрее Ильиче он как-то совсем забыл. Он помнил только, что Алена ему изменила.
19. Двойная осада
Но и Василий Венец понимал, что тот, кто захватит дом Алены, получит форпост. Он собрал войско. Он радовался, что его военная цель совпадает с любовным интересом к Алене: не одного же кровожадия ради люди живут. А об Андрее Ильиче он, как и Бледнов, тоже начисто забыл.
И вот однажды вечером два отряда с двух сторон одновременно подошли к Алениной Пр-сти.
С двух сторон в забор полетели камни, куски деревьев, железки. Стали наводить мосты через ров.
Алена металась по двору, прижав к себе детей, и кричала мужу:
— Чего стоишь?
Она кричала не попусту: кроме одноствольной двустволки у Андрея Ильича были теперь еще малокалиберные винтовки, которые Алена заставила его унести из школы для обороны — и оказалась дальновидной.
— Не могу! — чуть не плача кричал Андрей. — Не могу стрелять в людей! В народ! Мешает!
— Что тебе мешает?
— Русская литература!
— Так тебя растак со всей русской литературой! Пугани хоть поверху!
Он пуганул.
Нападающие сгоряча не поняли.
Он выстрелил еще раз.
Нападающие задумались.
Войдя во вкус, Андрей Ильич выбрал цель: дикую курицу, бродящую за забором средь полыни, и попал в нее. Курица закричала, забила крыльями, ей было больно, хотя она и не умерла. Многие полынцы впервые видели действие огнестрельного оружия на живое существо, хотя топорами курам головы рубил чуть не каждый. Они ужаснулись и разбежались.
Полководцы не горевали. Бледнов оттяжку событий принял как испытание, а Венец именно затяжную войну считал настоящей.
Требовалось теперь мобилизовать людей и копить силы.
И другое.
20. Выбор
Ялов придумал: паспортный контроль. Следовало отделить настоящих заовражных от других. Настоящим считался тот, кто поселился здесь до 38 года, а также их дети и внуки. Все, кто потом, будут постепенно натурализованы или пускай идут в Город, или на все четыре стороны.
Объявлена была тяга к родному наречию. Говорить и писать: тялок, тялега, мятель, дяревня.
Временно открыли мост, в Город потянулись беженцы с Заовражья, в Заовражье перешло несколько репатриантов.
Некоторые семьи оказались смешанные: муж из заовражных, жена городская и наоборот.
Заовражные не захотели таких признать своими. Городские тоже их к себе не пускали. Они столпились на нейтральной территории у Алениной Пр-сти, не зная, как быть.
Тогда Андрей Ильич опустил мост и впустил их. Они стали жить во дворе Андрея Ильича.
Константин Сергеев, коренной заовражный, был лишен доступа к своей газете. Тогда он начал издавать на пишущей машинке газету-листовку «Родныя мяста». Он ощутил наконец полный смысл жизни. Он призывал к стойкости.
А ночью пробрался к Эвелине.
— Переходи ко мне, — сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12