Он пришел к деревянному мосту через овраг и увидел, что посредине стоит действительно стол, на нем несколько бутылок водки, а по торцам стола напротив друг друга два стула из тех, что называют венскими.
Василий Венец встал, поздоровался с Бледновым кивком, сел.
Василий знал, что согласие сторон возможно лишь при уничтожении разногласий. Тот, кто не захочет согласия, должен начать с тех разногласий, которые можно уладить, а потом уж дойти до непреодолимых. Он должен во всем уступить, но в одном упереться. И получится вид, что упорна и несговорчива как раз другая сторона.
Александр не мыслил так тонко. Сепаратор заранее познакомил его с намерениями Венца, потому что, как умный, состоял при Венце советником и ординарцем. Так его предательская функция очень облегчалась.
— Ну, че? — спросил Александр.
— А ты че?
— А че ваши к нашим ходят? — спросил Александр.
— Ваши будто к нашим не ходят, — парировал Василий.
Помолчали.
— Ваши Моне Ласковому ухо отрезали, — выдвинул претензию Венец.
— А ваши Шуре Носкову прибили ногу гвоздем к полу, оставили в сортире стоять без штанов, — ответил Александр.
— Суки вы вообще, — сказали Василий.
— А вы будто нет, — сказал Александр.
— Если перестанете, то мы тоже, — сказал Василий.
— А мы и не начинали, — с явной издевкой сказал Александр.
И оба они в разговоре поглядывали на водочку, на ласковую тучку над головой, на зеленые холмы окрестностей, красивые с высоты, и обоим захотелось вдруг выпить и поговорить о жизни и женщинах.
И Василий взялся уже за бутылку решительной рукой, сковырнул пробку, налил в стакан Бледнову, деликатно кашлянувшему и этим выразившему полнейшее одобрение, налил себе, поднял стакан... И сказать бы ему: за твое здоровье, мол! — и ничего бы не было. Но он сказал другое. Он сказал с улыбкой:
— Ладно. Завяжем это дело. При условии. Чтоб никто из твоих к Алене не ходил.
Дрогнул стакан в руке Бледнова. Он сказал:
— Ладно, — сказал он. — Можно, в самом деле, завязать. При условии. Если никто из твоих к Алене ходить не будет.
Моральное преимущество было на стороне Василия: он первый выдвинул предложение, а Бледнов своим контрпредложением, получается, отказывался от примирения.
— А я ведь добром хотел, — сказал Василий.
— А кто против? — спросил Бледнов.
— Ты против. Я же тебе предложил.
— И я тебе предложил.
— Но я тебе первый предложил, справедливо заметил Венец. — Ты пойми: если не она, нам ведь не из-за чего. Ты своих людей на что из-за какой-то бабы обрекаешь?
— Вот и отстань от нее, — сказал Бледнов.
— А почему я? — спросил Василий.
— А я, значит, хуже? — Испорченные тюрьмой нервы начинали звенеть в Бледнове.
— Значит, отказываешься? — спросил Василий.
— Это ты отказываешься, — сказал Бледнов.
И тут пацаненок лет тринадцати, но недоразвитый, выглядящий лет на десять, сын Алены Сиповки, веснушчатый, босой, ковыряющий в носу, сказал, причем без всякой цели сказал, а просто на ум пришло, да и пришло-то как? — ковырял одной рукой в носу, стоя поодаль в толпе и слушая разговор вполуха, а другой рукой отмахиваясь от надоевшей осы, липшей к нему, потому что он ел недавно сладкую и большую грушу, он думал об осе и груше, думал о саде брубильщика Ниткина, где росли лучшие в Полынске груши, вспомнил, как весело было раньше лазить туда не одному, а с Мамой, который исчез, вспомнил дом, где жил Мама, вспомнил, наконец, как вчера видел Алену с каким-то мужиком на телеге, они ехали на телеге, загруженной вещами, мужик шел сбоку, но это был не Андрей Ильич, ехали они в межгорье, уезжая из Полынска, он еще подумал тогда: что за мужик, почему не Андрей Ильич? Вот он и сказал:
— А Алена-то уехала!
Венец посмотрел на него. Мальчик был вообще посторонний, не заовражный и не городской. И даже не парковский. Он ничейный был, как и его мать, у которой в прошлом году сгорел дом, и она ютилась то там, то сям, у родственников, у знакомых, у совсем посторонних людей, стеснительно, но по необходимости, используя безграничную доброту жителей Полынска.
— Куда уехала? Когда? — спросил Венец, маня мальчика к столу.
Он подошел и смело сказал, радуясь, что знает то, чего другие не знают:
— А вчера уехала, в Сарайск, наверно, уехала, с вещами уехала, насовсем.
— Ну, и чего ты ржешь? — сердито спросил Бледнов и стукнул мальчика по лбу. Тот перекувыркнулся через перила моста и упал вниз.
— Ты так? — поднимаясь, спросил Венец.
— Я так! — твердо встал Бледнов, повернулся и пошел от стола, не выпив даже водки.
И не имело уже значения то, что уничтожилась основная причина войны — уехала Алена. Главное — первая жертва уже была. А где есть первая жертва, там без последующих не обойтись, без битвы не обойтись.
29. Битва
И битва произошла.
Сидя на крыше, полуобезумевший, Андрей Ильич наблюдал и шептал: балбесы, ах, балбесы...
Эпилог
В брезентовом плаще, под дождем, кутая плачущих от холода и голода Тяму и Алену, хромая и глядя вприщур одним глазом (второй был выбит), Андрей Ильич Несмеянов входил в окрестности Сарайска.
Город спал спокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12