По его словам, высокие горы с ледовыми вершинами ограждают ее от холодных ветров. Льды сверкают как бриллианты, отражая вечное высокое и яркое солнце. Там видно, как прямо с небес течет Река Жизни, а пышные дубравы обступают ее со всех сторон. Там жизнь сытая и беззаботная – словно у птиц небесных.
Анахорет сказал, что завидует Алипию, который живет рядом с чудесной землей.
– Боюсь, у нас никто о ней не знает, – отвечал русский монашек.
– Может, и знают… но совсем немногие. Для большинства путь туда заказан. А остальным мешает Сатана. Рассказывают, что на севере, за морем, люди постоянно воюют друг с другом. Это Сатана устраивает смуту, пугает лютым холодом и ночью длиной в полгода, чтобы не пустить нас туда.
Египетский анахорет сознался, что узнал о северной стране, где всегда солнце и где правит сам Господь, от своего наставника, который давно уже отдал душу Богу. Узнал, когда тот был на смертном одре, и поначалу не поверил его словам.
– Но однажды я прочитал в Откровении: «И ночи не будет там…» – и меня поразили эти слова. Я вспомнил то, что мне говорил учитель, и стал искать сведения о той стране. Чем дальше, тем лучше я понимал, что о ней писали много – и христиане, и нехристи. Кто-то побывал там, кто-то услышал и понял, что это – истина.
Египтянин говорил, что когда-нибудь он отправится туда, в страну Алипия, а потом – за ее пределы.
– Вот только выполню обет, который дал после смерти учителя – десять лет не покидать его скит.
Алипий не мог решить, как ему расценить слова анахорета. Алипий был умен и учен, он знал, как легко, питаясь лишь книжной мудростью, выдумать небывальщину. Но уже когда медлительная генуэзская барка везла его мимо бесчисленных островов эллинского моря, Алипию пришло в голову: «А быть может, он прав? Сколько неведомых земель лежат за Камнем? Новгородские гости ходят туда, видят многое, но всё ли рассказывают?» Как только Алипий позволил себе подумать, что все поведанное египтянином правда, как его охватило такое воодушевление, какого монах не испытывал даже два года назад, когда настоятель сказал ему, что он отправляется в паломничество к Святым местам.
Но вместо Сурожа барка оказалась в Царь-городе, осажденном бессчетными полчищами агарян. И вот случилось то, чего все ждали с самого начала осады. Магометане ворвались в город. Ромейский мир погибал – и словно свидетельствуя об этом, над кварталами, расположенными близ ворот Святого Романа, показались первые дымы пожарищ.
Алипий посмотрел на крепостную пищаль, на которой, бывало, сидел в предыдущие дни осады. В принципе, его научили, как стрелять из нее, но перед Влахерной, с той стороны стены, не было ни одного агарянина. От бессмысленности ситуации кружилась голова. Он даже не сразу заметил, что остался один. Все, кто не бросился в последнюю, уже бессмысленную схватку, еще кипевшую на Месе, главной улице города, поспешили спрятаться. Беспредельный город соблазнял мыслью о возможности укрыться среди его улочек, среди домов, многие из которых уже давно стояли заброшенными, а следовательно, не должны были интересовать агарян.
Алипию было страшно. Но он знал, что завоеватели прочешут город. Все, кто не сможет заплатить выкуп, все, кто агарянам окажется не нужен, будут проданы в рабство или розданы воинам. И ни один человек в далекой русской земле не узнает о том, где побывал Алипий, не услышит о беседе с египетским анахоретом.
Алипий замотал головой и замычал, словно от боли. Затем сбросил рясу, оставшись в исподнем, и побежал по стене по направлению к Золотому Рогу. Еще оставалась какая-то надежда, что магометане захватили не все корабли. Он бросится в воду и поплывет к тому, который поднимает паруса, чтобы уйти из гибнущего города. Плавает он хорошо, куда лучше, чем стреляет или бьется на мечах. Там, в северных землях, Господу проку от него будет больше, чем здесь, в городе, чей век закончен.
* * *
На работу Матвей пришел в обед. Невыспавшийся, злой, он что-то буркнул Сиреневому Жакету, который при виде отсутствовавшего полтора рабочих дня журналиста принял угрожающий вид и тут же скрылся в своем кабинетике. Понимая, что в жизни Матвея происходит что-то важное, Иннокентий Абрамович предоставил ему в последние дни максимум свободы. Единственным заданием было подготовить к новогоднему номеру коллаж из писем читателей, боящихся или ждущих Миллениума.
Шереметьев посмотрел на стопку бумаг, лежащих перед ним. Письма были вскрыты, их содержимое извлечено, развернуто и аккуратно прикреплено скрепкой к конвертам. По просьбе Матвея никакой предварительной отбраковки не производилось. Шереметьев знал по своему опыту, что младшие редакторы порой отправляют в корзину самые интересные послания, считая их чистой воды шизофренией.
Но сейчас ему хотелось выкинуть всю эту пачку из окна. Посмотреть, как она падает с четвертого этажа, устилая узкий проулок. Нет, лучше зайти в кабинет Сиреневого Жакета, выходивший окнами на Садовое кольцо, и пустить всю эту писанину по ветру – в соленую грязь под колеса машин.
Желание что-то сломать было настолько сильным, что Матвей заставил себя откинуться в кресле, закрыть глаза и несколько минут правильно дышать, представляя, что с каждым вздохом через ноздри выходит ржавого цвета дымок раздражения. Когда Шереметьеву надоело воображать себя дремлющим дракончиком, он открыл глаза и потянулся к телефону. Раздражение сменило острое желание позвонить Варе. Однако сделать это помешал Сиреневый Жакет. Он остановился на пороге кабинета Матвея и некоторое время с молчаливым упреком смотрел на него.
– Я успею, – сказал Шереметьев-младший, положив трубку на место. – Так получается, что я немного… отвлекся. Но не волнуйтесь, Иннокентий Абрамович, мы успеем.
– Уже середина декабря, – вздохнул Сиреневый Жакет. – Счет идет на дни. Тридцатого твой обзор уже никому не будет нужен.
– Успею, – упрямо повторил Шереметьев. – Яне подводил. Сосредоточусь и успею.
– Ну, хорошо… Я тут просмотрел почту, которую тебе собрали. Одно письмо обращено непосредственно Матвею Ивановичу Шереметьеву.
– Где оно?
– Да прямо наверху.
Не добавив больше ничего, Сиреневый Жакет вышел. Матвей взял в руки верхнее письмо, прочитал первые его строки. Затем удивленно поднял брови и перевернул, чтобы взглянуть на конверт.
В следующие секунды произошло сразу несколько событий. Раздался телефонный звонок. Все еще держа в руках письмо, Матвей потянулся к аппарату и снял трубку. Но он даже не успел сказать «Алло», как в тот же момент звякнуло стекло и что-то с силой ударило по стопке бумаг. Матвей буквально слетел с кресла, прижавшись к дальней стене своего кабинетика – и почти тут же стекло зазвенело еще раз, а невидимый кулак с силой врезал по креслу. В сиденье появилась дыра размером с ладонь ребенка, пуля пробила его и ушла в пол, застряв, как и первая, где-то в перекрытии между этажами. Оконное стекло протяжно застонало и, наконец, посыпалось вниз, прямо на улицу. Хотя новых выстрелов не было, Матвей, прижимаясь спиной к стене, подтянув к себе колени, ощущал себя беззащитным и ожидал следующей пули. Он почему-то был уверен, что она попадет ему в живот.
Распахнулась дверь, появился встревоженный Сиреневый Жакет, и Матвей заорал:
– Стой! Там снайпер! Назад!
Главный редактор отшатнулся назад. Через мгновение Шереметьев услышал его голос:
– Стреляют! Все на пол! Звоните в охрану, в милицию!
Матвей по-прежнему не слышал новых выстрелов. Из разбитого окна тянуло морозным воздухом, комнату наполнили звуки с улицы. Наконец Шереметьев понял, почему его не добивают. Снайпер стрелял не из окна соседнего дома, а с крыши. Узкий проулок, разница в высоте крыши и окна его кабинета не позволяли снайперу видеть тыльную стену комнатки. Матвей находился в мертвой зоне. Долго ему здесь сидеть? Охрана, сидевшая на первом этаже их здания, не полезет под пули. Но в квартале отсюда находилось отделение милиции. Там наверняка есть дежурный наряд.
На месте снайпера Матвей поспешил бы уйти. Если по Матвею стрелял профессионал, то на крыше соседнего дома уже никого нет. А если это не профессионал? Ведь он так и не попал ни разу.
Шереметьев увидел, что перед его носом болтается телефонная трубка. Там кто-то безостановочно говорил: «Алло! Матвей Иванович! Алло! Матвей Иванович!»
Подхватив трубку, Шереметьев поднес ее к уху и сдавленно произнес:
– Да. Слушаю.
– Матвей Иванович? Живы? Что у вас там приключилось? Перестрелка?
Это был голос одного из Компетентных людей.
– Да, Владимир Николаевич, перестрелка, – все так же сдавленно ответил Матвей.
– Сидите тихо! Я беру пожарную команду и мчусь к вам!
* * *
«Пожарная команда» – четверо подтянутых молодых людей – вернулись несолоно хлебавши. После второго выстрела снайпер ушел.
– Было видно, где он лежал. Оттуда просматривается бо?льшая часть вашего кабинета. Кроме самого угла. Это вас и спасло, – вежливо рассказывал старший из них, которого при встрече на улице Матвей принял бы за студента какого-нибудь математического вуза, но совсем не за оперативника.
– Как он туда попал? – спросил Владимир Николаевич.
– Никто не видел и не слышал, – развел руками оперативник. – Милиция начала опрашивать жильцов. Без энтузиазма.
– Ладно. Спасибо, – мрачно сказал Владимир Николаевич. – Ждите распоряжений в машине.
Когда оперативники ушли, Компетентный человек огладил бородку и, усмехнувшись, спросил у Матвея:
– Расскажете, во что вы ввязались?
Матвей пожал плечами.
– Расскажу.
Рассказ занял около четверти часа. Владимир Николаевич слушал внимательно, несколько раз перебивал Шереметьева вопросами. Матвей рассказал все… ну, почти все.
– Получается, ваш звонок спас меня, – закончил Шереметьев. – Спасибо.
– Бросьте! Случай или судьба, – отмахнулся Владимир Николаевич. – По вашим словам получается, что изображенное на фресках затрагивает чьи-то интересы…
– Не совсем так, – остановил его Матвей. – По моим словам получается, что творится полная чертовщина, из которой мне хотелось бы выбраться.
– Не паникуйте, – жестко сказал Компетентный человек. – Поезд, похоже, набрал скорый ход. Так просто с него не соскочить. Давайте рассуждать последовательно. У нас в руках есть отличная зацепка – тот парень в респираторе, которого вы с приятелями захватили ночью. В какое отделение вы его доставили?
Двух оперативников, дав им какие-то указания, Владимир Николаевич отпустил. Двоих оставшихся он взял с собой в отделение. Один сел за руль «субару» цвета мокрого асфальта, другой устроился рядом с ним. Владимир Николаевич и Матвей сели на заднее сиденье.
– Недорогая машина, – констатировал Шереметьев.
– Недорогая, – согласился Владимир Николаевич.
– Чтобы не привлекать внимания?
– Можно сказать и так, – усмехнулся тот.
– Зато бронированная?
– Упаси боже! Откуда у нас бронированные машины?
Матвею надоело изображать болтливость, и он замолчал, созерцая пробки, через которые ползла «субару». Лишь на подъезде к отделению милиции он решился на вопрос, который хотел задать с самого начала:
– Как поживает Сергей Сергеевич?
– Нормально, – мельком взглянул на него Владимир Николаевич. – Вчера отправили в командировку. Похоже, на Кавказ. Вы же понимаете, там идет полномасштабная война.
– Надеюсь, он не будет штурмовать Грозный?
– Кто знает. Вы даже не представляете, в каких переделках приходится бывать нашим людям.
У входа в отделение курил охранник с автоматом на пузе. После сентябрьских взрывов домов это было привычное зрелище в Москве. Однако Владимира Николаевича вид милиционера отчего-то взбесил. Он рывком вытащил из внутреннего кармана пальто удостоверение и ткнул его прямо под нос охраннику.
– Что за разболтанность! Кого пугаешь своей пукалкой? Ворон? Бабок на лавке? Да тебя любой мальчишка…
Охранник, глупо хлопая глазами, смотрел на подошедших и бормотал:
– Виноват, товарищ… Виноват…
Владимир Николаевич продолжил свое шоу внутри отделения. Дежурный офицер – Матвей вспомнил этого капитана: он несколько раз заходил в кабинет, где они давали показания, – поначалу тоже был приведен в смятение шумом, поднятым пришедшими. Однако неожиданно ему в голову пришла спасительная мысль:
– Товарищ подполковник, я… не понимаю. Это проверка? Чего? Мы из разных ведомств, вы – ФСБ, я – МВД.
– Вы забыли инструкции?
– Тем не менее…
– Никаких «тем не менее»! Если в отделении бардак – значит бардак. Ведите нас в КПЗ.
В КПЗ горела тусклая лампочка, и пахло давно не мытым телом.
– Подняться! – скомандовал капитан.
Из полумрака появились три фигуры. Матвей всмотрелся в лица, но взломщика не увидел. Все трое были неопределенно-среднеазиатской национальности. Глядя на Владимира Николаевича, Шереметьев отрицательно покачал головой.
– Все? – отрывисто спросил тот у капитана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Анахорет сказал, что завидует Алипию, который живет рядом с чудесной землей.
– Боюсь, у нас никто о ней не знает, – отвечал русский монашек.
– Может, и знают… но совсем немногие. Для большинства путь туда заказан. А остальным мешает Сатана. Рассказывают, что на севере, за морем, люди постоянно воюют друг с другом. Это Сатана устраивает смуту, пугает лютым холодом и ночью длиной в полгода, чтобы не пустить нас туда.
Египетский анахорет сознался, что узнал о северной стране, где всегда солнце и где правит сам Господь, от своего наставника, который давно уже отдал душу Богу. Узнал, когда тот был на смертном одре, и поначалу не поверил его словам.
– Но однажды я прочитал в Откровении: «И ночи не будет там…» – и меня поразили эти слова. Я вспомнил то, что мне говорил учитель, и стал искать сведения о той стране. Чем дальше, тем лучше я понимал, что о ней писали много – и христиане, и нехристи. Кто-то побывал там, кто-то услышал и понял, что это – истина.
Египтянин говорил, что когда-нибудь он отправится туда, в страну Алипия, а потом – за ее пределы.
– Вот только выполню обет, который дал после смерти учителя – десять лет не покидать его скит.
Алипий не мог решить, как ему расценить слова анахорета. Алипий был умен и учен, он знал, как легко, питаясь лишь книжной мудростью, выдумать небывальщину. Но уже когда медлительная генуэзская барка везла его мимо бесчисленных островов эллинского моря, Алипию пришло в голову: «А быть может, он прав? Сколько неведомых земель лежат за Камнем? Новгородские гости ходят туда, видят многое, но всё ли рассказывают?» Как только Алипий позволил себе подумать, что все поведанное египтянином правда, как его охватило такое воодушевление, какого монах не испытывал даже два года назад, когда настоятель сказал ему, что он отправляется в паломничество к Святым местам.
Но вместо Сурожа барка оказалась в Царь-городе, осажденном бессчетными полчищами агарян. И вот случилось то, чего все ждали с самого начала осады. Магометане ворвались в город. Ромейский мир погибал – и словно свидетельствуя об этом, над кварталами, расположенными близ ворот Святого Романа, показались первые дымы пожарищ.
Алипий посмотрел на крепостную пищаль, на которой, бывало, сидел в предыдущие дни осады. В принципе, его научили, как стрелять из нее, но перед Влахерной, с той стороны стены, не было ни одного агарянина. От бессмысленности ситуации кружилась голова. Он даже не сразу заметил, что остался один. Все, кто не бросился в последнюю, уже бессмысленную схватку, еще кипевшую на Месе, главной улице города, поспешили спрятаться. Беспредельный город соблазнял мыслью о возможности укрыться среди его улочек, среди домов, многие из которых уже давно стояли заброшенными, а следовательно, не должны были интересовать агарян.
Алипию было страшно. Но он знал, что завоеватели прочешут город. Все, кто не сможет заплатить выкуп, все, кто агарянам окажется не нужен, будут проданы в рабство или розданы воинам. И ни один человек в далекой русской земле не узнает о том, где побывал Алипий, не услышит о беседе с египетским анахоретом.
Алипий замотал головой и замычал, словно от боли. Затем сбросил рясу, оставшись в исподнем, и побежал по стене по направлению к Золотому Рогу. Еще оставалась какая-то надежда, что магометане захватили не все корабли. Он бросится в воду и поплывет к тому, который поднимает паруса, чтобы уйти из гибнущего города. Плавает он хорошо, куда лучше, чем стреляет или бьется на мечах. Там, в северных землях, Господу проку от него будет больше, чем здесь, в городе, чей век закончен.
* * *
На работу Матвей пришел в обед. Невыспавшийся, злой, он что-то буркнул Сиреневому Жакету, который при виде отсутствовавшего полтора рабочих дня журналиста принял угрожающий вид и тут же скрылся в своем кабинетике. Понимая, что в жизни Матвея происходит что-то важное, Иннокентий Абрамович предоставил ему в последние дни максимум свободы. Единственным заданием было подготовить к новогоднему номеру коллаж из писем читателей, боящихся или ждущих Миллениума.
Шереметьев посмотрел на стопку бумаг, лежащих перед ним. Письма были вскрыты, их содержимое извлечено, развернуто и аккуратно прикреплено скрепкой к конвертам. По просьбе Матвея никакой предварительной отбраковки не производилось. Шереметьев знал по своему опыту, что младшие редакторы порой отправляют в корзину самые интересные послания, считая их чистой воды шизофренией.
Но сейчас ему хотелось выкинуть всю эту пачку из окна. Посмотреть, как она падает с четвертого этажа, устилая узкий проулок. Нет, лучше зайти в кабинет Сиреневого Жакета, выходивший окнами на Садовое кольцо, и пустить всю эту писанину по ветру – в соленую грязь под колеса машин.
Желание что-то сломать было настолько сильным, что Матвей заставил себя откинуться в кресле, закрыть глаза и несколько минут правильно дышать, представляя, что с каждым вздохом через ноздри выходит ржавого цвета дымок раздражения. Когда Шереметьеву надоело воображать себя дремлющим дракончиком, он открыл глаза и потянулся к телефону. Раздражение сменило острое желание позвонить Варе. Однако сделать это помешал Сиреневый Жакет. Он остановился на пороге кабинета Матвея и некоторое время с молчаливым упреком смотрел на него.
– Я успею, – сказал Шереметьев-младший, положив трубку на место. – Так получается, что я немного… отвлекся. Но не волнуйтесь, Иннокентий Абрамович, мы успеем.
– Уже середина декабря, – вздохнул Сиреневый Жакет. – Счет идет на дни. Тридцатого твой обзор уже никому не будет нужен.
– Успею, – упрямо повторил Шереметьев. – Яне подводил. Сосредоточусь и успею.
– Ну, хорошо… Я тут просмотрел почту, которую тебе собрали. Одно письмо обращено непосредственно Матвею Ивановичу Шереметьеву.
– Где оно?
– Да прямо наверху.
Не добавив больше ничего, Сиреневый Жакет вышел. Матвей взял в руки верхнее письмо, прочитал первые его строки. Затем удивленно поднял брови и перевернул, чтобы взглянуть на конверт.
В следующие секунды произошло сразу несколько событий. Раздался телефонный звонок. Все еще держа в руках письмо, Матвей потянулся к аппарату и снял трубку. Но он даже не успел сказать «Алло», как в тот же момент звякнуло стекло и что-то с силой ударило по стопке бумаг. Матвей буквально слетел с кресла, прижавшись к дальней стене своего кабинетика – и почти тут же стекло зазвенело еще раз, а невидимый кулак с силой врезал по креслу. В сиденье появилась дыра размером с ладонь ребенка, пуля пробила его и ушла в пол, застряв, как и первая, где-то в перекрытии между этажами. Оконное стекло протяжно застонало и, наконец, посыпалось вниз, прямо на улицу. Хотя новых выстрелов не было, Матвей, прижимаясь спиной к стене, подтянув к себе колени, ощущал себя беззащитным и ожидал следующей пули. Он почему-то был уверен, что она попадет ему в живот.
Распахнулась дверь, появился встревоженный Сиреневый Жакет, и Матвей заорал:
– Стой! Там снайпер! Назад!
Главный редактор отшатнулся назад. Через мгновение Шереметьев услышал его голос:
– Стреляют! Все на пол! Звоните в охрану, в милицию!
Матвей по-прежнему не слышал новых выстрелов. Из разбитого окна тянуло морозным воздухом, комнату наполнили звуки с улицы. Наконец Шереметьев понял, почему его не добивают. Снайпер стрелял не из окна соседнего дома, а с крыши. Узкий проулок, разница в высоте крыши и окна его кабинета не позволяли снайперу видеть тыльную стену комнатки. Матвей находился в мертвой зоне. Долго ему здесь сидеть? Охрана, сидевшая на первом этаже их здания, не полезет под пули. Но в квартале отсюда находилось отделение милиции. Там наверняка есть дежурный наряд.
На месте снайпера Матвей поспешил бы уйти. Если по Матвею стрелял профессионал, то на крыше соседнего дома уже никого нет. А если это не профессионал? Ведь он так и не попал ни разу.
Шереметьев увидел, что перед его носом болтается телефонная трубка. Там кто-то безостановочно говорил: «Алло! Матвей Иванович! Алло! Матвей Иванович!»
Подхватив трубку, Шереметьев поднес ее к уху и сдавленно произнес:
– Да. Слушаю.
– Матвей Иванович? Живы? Что у вас там приключилось? Перестрелка?
Это был голос одного из Компетентных людей.
– Да, Владимир Николаевич, перестрелка, – все так же сдавленно ответил Матвей.
– Сидите тихо! Я беру пожарную команду и мчусь к вам!
* * *
«Пожарная команда» – четверо подтянутых молодых людей – вернулись несолоно хлебавши. После второго выстрела снайпер ушел.
– Было видно, где он лежал. Оттуда просматривается бо?льшая часть вашего кабинета. Кроме самого угла. Это вас и спасло, – вежливо рассказывал старший из них, которого при встрече на улице Матвей принял бы за студента какого-нибудь математического вуза, но совсем не за оперативника.
– Как он туда попал? – спросил Владимир Николаевич.
– Никто не видел и не слышал, – развел руками оперативник. – Милиция начала опрашивать жильцов. Без энтузиазма.
– Ладно. Спасибо, – мрачно сказал Владимир Николаевич. – Ждите распоряжений в машине.
Когда оперативники ушли, Компетентный человек огладил бородку и, усмехнувшись, спросил у Матвея:
– Расскажете, во что вы ввязались?
Матвей пожал плечами.
– Расскажу.
Рассказ занял около четверти часа. Владимир Николаевич слушал внимательно, несколько раз перебивал Шереметьева вопросами. Матвей рассказал все… ну, почти все.
– Получается, ваш звонок спас меня, – закончил Шереметьев. – Спасибо.
– Бросьте! Случай или судьба, – отмахнулся Владимир Николаевич. – По вашим словам получается, что изображенное на фресках затрагивает чьи-то интересы…
– Не совсем так, – остановил его Матвей. – По моим словам получается, что творится полная чертовщина, из которой мне хотелось бы выбраться.
– Не паникуйте, – жестко сказал Компетентный человек. – Поезд, похоже, набрал скорый ход. Так просто с него не соскочить. Давайте рассуждать последовательно. У нас в руках есть отличная зацепка – тот парень в респираторе, которого вы с приятелями захватили ночью. В какое отделение вы его доставили?
Двух оперативников, дав им какие-то указания, Владимир Николаевич отпустил. Двоих оставшихся он взял с собой в отделение. Один сел за руль «субару» цвета мокрого асфальта, другой устроился рядом с ним. Владимир Николаевич и Матвей сели на заднее сиденье.
– Недорогая машина, – констатировал Шереметьев.
– Недорогая, – согласился Владимир Николаевич.
– Чтобы не привлекать внимания?
– Можно сказать и так, – усмехнулся тот.
– Зато бронированная?
– Упаси боже! Откуда у нас бронированные машины?
Матвею надоело изображать болтливость, и он замолчал, созерцая пробки, через которые ползла «субару». Лишь на подъезде к отделению милиции он решился на вопрос, который хотел задать с самого начала:
– Как поживает Сергей Сергеевич?
– Нормально, – мельком взглянул на него Владимир Николаевич. – Вчера отправили в командировку. Похоже, на Кавказ. Вы же понимаете, там идет полномасштабная война.
– Надеюсь, он не будет штурмовать Грозный?
– Кто знает. Вы даже не представляете, в каких переделках приходится бывать нашим людям.
У входа в отделение курил охранник с автоматом на пузе. После сентябрьских взрывов домов это было привычное зрелище в Москве. Однако Владимира Николаевича вид милиционера отчего-то взбесил. Он рывком вытащил из внутреннего кармана пальто удостоверение и ткнул его прямо под нос охраннику.
– Что за разболтанность! Кого пугаешь своей пукалкой? Ворон? Бабок на лавке? Да тебя любой мальчишка…
Охранник, глупо хлопая глазами, смотрел на подошедших и бормотал:
– Виноват, товарищ… Виноват…
Владимир Николаевич продолжил свое шоу внутри отделения. Дежурный офицер – Матвей вспомнил этого капитана: он несколько раз заходил в кабинет, где они давали показания, – поначалу тоже был приведен в смятение шумом, поднятым пришедшими. Однако неожиданно ему в голову пришла спасительная мысль:
– Товарищ подполковник, я… не понимаю. Это проверка? Чего? Мы из разных ведомств, вы – ФСБ, я – МВД.
– Вы забыли инструкции?
– Тем не менее…
– Никаких «тем не менее»! Если в отделении бардак – значит бардак. Ведите нас в КПЗ.
В КПЗ горела тусклая лампочка, и пахло давно не мытым телом.
– Подняться! – скомандовал капитан.
Из полумрака появились три фигуры. Матвей всмотрелся в лица, но взломщика не увидел. Все трое были неопределенно-среднеазиатской национальности. Глядя на Владимира Николаевича, Шереметьев отрицательно покачал головой.
– Все? – отрывисто спросил тот у капитана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27