— Пришел один, без жены, — крикнула Итиа, заметив Адамо. — Хочешь найти себе другую?
Ваине громко расхохотались, а Парсел улыбнулся.
— Нет, я пришел пожелать вам доброго утра.
— Добрый день, Адамо — тут же сказала Итиа.
Парсел приблизился к женщинам. Его восхищала быстрота и четкость их движений. Они распределили между собой обязанности: одна группа резала ветки пандануса, другая — очищала от листьев, а третья — сплетала их, скрепляя полосками, вырезанными из древесной коры.
— А ты не знаешь, кто собирается взять меня в жены? — спросила Ваа.
— Нет, не знаю, — ответил Парсел.
— А меня? — спросила Тумата.
— Тоже не знаю.
— А меня? — спросила Раха.
— Нет, нет, не знаю. Ничего не знаю…
Продолжая болтать, женщины ни на минуту не прерывали работы. Пока что они жили все вместе под обширным навесом, сколоченным из мачт «Блоссома», и переселение их задерживалось из-за того, что не все хижины были готовы. На Таити, а потом на корабле пришлось жить вперемешку, в беспорядке, что в конце концов всем надоело, и, прибыв на остров, британцы открыто заявили, что каждый выберет себе законную жену, как только окончится стройка.
— Ну, я иду, — сказал Парсел, кивнув женщинам на прощание.
Итиа выпрямилась.
— А ты скоро вернешься?
— У меня дома дела есть.
— Можно я приду к тебе?
— Моя маленькая сестричка Итиа всегда будет у нас желанной гостьей, — сказал Парсел.
Ваине выслушали этот диалог в полном молчании, но, едва Парсел отошел, до его слуха долетели взрывы смеха и быстрый оживленный говор.
У калитки Парсела поджидал старик Джонсон.
— Лейтенант, — вполголоса начал он, бросая вокруг боязливые взгляды, — не одолжите ли вы мне топорик? У меня в саду торчит пень, вот я и решил его выкорчевать.
Парсел взял топор, стоявший у стены под кухонным навесом, и протянул его Джонсону. Старик зажал топор в опущенной правой, тощей, как у скелета, руке и стал левой ладонью растирать себе подбородок. Он явно не собирался уходить.
— Господин лейтенант, — проговорил он наконец, все так же боязливо поглядывая вокруг, — мне говорили, что у вас в доме получился славненький навес.
— Как? — удивился Парсел. — Разве вы еще не видели? Ведь он уже давно построен, и я думал…
Джонсон не шелохнулся, его голубые выцветшие слезящиеся глазки бессмысленно перебегали с предмета на предмет. Лоб у него был в буграх, на кончике длинного носа здоровенная шишка, а коричнево-бурое лицо, и особенно щеки, усеивали алые прыщи, проступавшие даже сквозь седую щетину бороды.
— Значит, можно посмотреть? — спросил он, помолчав и глядя куда-то в сторону.
— Ну, конечно, — отозвался Парсел.
Он повел гостя в сад за хижину, догадавшись, что Джонсон не хочет, чтобы с Восточного проспекта их видели вместе.
— У вас здесь хорошо, господин лейтенант, — проговорил Джонсон, — настоящее жилье получилось. А кругом только лес да горы.
Молча глядя на гостя, Парсел ждал продолжения.
— Господин лейтенант, — промямлил Джонсон, — мне хотелось вас кое о чем спросить.
— Слушаю.
— Господин лейтенант, — продолжал Джонсон надтреснутым голосом, — не хочется мне быть невежливым с вами, особенно когда вы после смерти Джимми… Он запнулся, взглянул на вершину горы и выпалил скороговоркой, видимо, заранее приготовленную фразу:
— Господин лейтенант, разрешите мне больше не называть вас лейтенантом?
Парсел рассмеялся. Так вот, оказывается, в чем дело!
— А как же вы хотите меня называть? — спросил он со смехом.
— Да нет, я тут ни при чем, — сказал Джонсон и даже топор к груди прижал, как бы защищаясь от несправедливых обвинений. — Мне бы и в голову никогда не пришло! Просто мы собрались сконфуженно пробормотал он, — потом проголосовали и решили больше не называть вас лейтенантом, а мистера Мэсона — капитаном.
— Проголосовали?.. — удивленно протянул Парсел. — Но где же?
— Да под баньяном, господин лейтенант. Вчера после обеда. Значит, выходит, что вы с мистером Мэсоном теперь уже не наши начальники. Все за это проголосовали.
— И вы тоже, Джонсон? — с деланным равнодушием спросил Парсел.
Джонсон потупился. — И я тоже. Парсел молчал. Джонсон провел своей широкой красной рукой по лезвию топора и добавил надтреснутым голосом:
— Вы поймите меня по — человечески. Не смею я против них идти. Я старик, сил осталось немного, а здесь все равно, что на «Блоссоме». Меня только — только терпят.
Парсел вскинул голову. Униженный тон Джонсона неприятно его поразил.
— В конце концов, — проговорил он, — почему матросы обязаны и здесь считать нас начальством? Мы ведь не выполняем командирских обязанностей.
Джонсон выпучил глаза.
— Вот и Маклеод тоже так сказал, слово в слово, — вполголоса пробормотал он, видимо потрясенный тем, что лицо заинтересованное, то есть Парсел, повторяет доводы противника. И добавил: — А я думал, что вы это так легко не примете, господин лейтенант.
— Парсел.
— Чего? — переспросил Джонсон.
— Парсел. Не лейтенант, а просто Парсел.
— Хорошо, господин лейтенант, — покорно повторил Джонсон.
Парсел рассмеялся, и Джонсон из вежливости невесело хохотнул.
— Спасибо за топор, — сказал он, направляясь к калитке.
Парсел поглядел ему вслед. Джонсон ковылял, волоча левую ногу, топор оттягивал его тощую руку. Сутулый, запуганный, изможденный. Зачем только он ввязался в эту авантюру?
— Джонсон, — негромко окликнул его Парсел.
Джонсон повернулся. Он ждал. Стоял чуть ли не навытяжку.
— Если я правильно понял, — сказал Парсел, подходя к нему, — ваши товарищи на корабле отравляли вам жизнь?
— Оно и понятно, — отозвался Джонсон, не подымая глаз. — Я старый, прыщи у меня на лице, да силы не больше, чем у цыпленка. Вот они и пользовались этим.
— В таком случае, — Парсел удивленно поднял брови, — какого дьявола вы последовали за ними, а не остались на Таити? Вы ведь не принимали участия в мятеже! И ничем не рисковали. Джонсон ответил не сразу. Он поднес свободную руку к подбородку и потер редкую седую щетину. Потом, скосив слезящиеся глаза, посмотрел себе на кончик носа.
— Так вот, — начал он, вскидывая голову, запальчивым, чуть ли не вызывающим тоном. — А может, я вовсе не желаю возвращаться в Англию! Ведь каждый может в молодые годы совершить ошибку, так или нет?
— Стало быть, вы совершили ошибку?
— По молодости совершил, — ответил Джонсон, снова искоса поглядывая на кончик своего носа. — Господин лейтенант, — продолжал он неожиданно громким голосом, — я хочу вот что знать. Если я, скажем, совершил ошибку, неужто мне до конца дней за нее, проклятую, расплачиваться?
— Это зависит от обстоятельств, — сказал Парсел, — зависит от того, причинили ли вы вред другому человеку и какой именно. Джонсон задумался.
— Себе прежде всего вред причинил, и немалый, — пробормотал он.
Глаза его вдруг приняли отсутствующее выражение, словно все минувшее, нахлынув разом, оттеснило сегодняшний день. Он побагровел, жилы на лбу и висках угрожающе вздулись, и, казалось, под напором воспоминаний череп его вот — вот расколется на части.
— Нет, господин лейтенант, никакого вреда я другому не причинил, — даже с каким — то негодованием произнес он. — Нет и нет! Не причинил, да и все тут, — продолжал он, помахивая пальцем перед своим длинным носом. — А тот, другой, он тоже не смеет так говорить. И будь хоть суд, но суда — то не было! Так вот, пусть покарает и помилует меня господь бог, как Иова на гноище. Даже на суде я сказал бы, что никому вреда не делал. Но это я так, к слову говорю. Если бы был суд, я знаю, что говорили бы соседи, спаси их Христос, они были бы свидетели bonafide, как выражался наш сквайр, а не какие — нибудь вруны проклятые, хотя я на своем веку повидал немало врунов. Скорее тот, другой, пользу от меня имел, вот она где сущая правда, лейтенант, и если есть у этого другого крыша над головой и может он позволить себе промочить глотку в воскресенье после обедни кружкой пива, то обязан он этим, черт побери, только мне; а если я вру, пусть господь бог возьмет его к себе в ад, а это, господин лейтенант, так же верно и bonafide, как то, что меня зовут Джонсон. Сейчас я вам скажу, господин лейтенант, что я такое натворил: я женился.
Воцарилось молчание, потом, не удержавшись, Парсел произнес:
— Если уж вы оказали мне такое доверие, рассказывайте до конца. Я ровно ничего не понял. Какое отношение имеет ваш брак к «другому»? Кто этот «другой»?
— Миссис Джонсон, господин лейтенант.
— Ах, вот оно в чем дело! — сказал Парсел.
Джонсон вскинул на него глаза.
— Вы, может, скажете, что женитьба не такой уж большой грех… Эх, господин лейтенант, не говорите так, — с упреком воскликнул он, как будто Парсел возражал ему, — выходит наоборот, большой грех, раз я теперь проклят на всю жизнь.
Джонсон взглянул на Парсела, как бы ожидая его одобрения, но тот молчал, и он гордо добавил:
— Я ведь бедняком не был, господин лейтенант. Будь я сейчас дома, я бы считался у нас в приходе не из последних. Был у меня, господин лейтенант, маленький домик, садочек, кролички, курочки. И, как видите, решил все бросить и нанялся на «Блоссом». Это в мои — то годы, господин лейтенант!
— Должно быть, вы попались в руки Барта, так же, как я: не могли же вы знать, что он за человек.
— А вот и знал. Я уже служил у него.
Парсел вскинул на говорившего удивленный взгляд.
— И даже зная, предпочли…
— Предпочел, — смущенно подтвердил Джонсон.
Оба замолчали, потом Парсел сказал:
— И по этой же причине вы отправились с нами?
— Да, господин лейтенант.
— По — моему, это уж чересчур. В конце концов вы могли бы скрыться от миссис Джонсон, не покидая Англии.
— Нет, лейтенант, — вздохнул Джонсон. И добавил тоном глубочайшей уверенности: — Она бы меня все равно отыскала. Он остановился, взмахнул рукой, как бы отгоняя назойливые воспоминания, и продолжал:
— Сейчас — то мне хорошо, лейтенант. Я не жалуюсь. — И добавил смиренно: — Может, хоть здесь удастся спокойно дотянуть до конца своих дней.
В эту минуту возле дома послышались торопливые шаги, чей-то голос взволнованно крикнул:
— Парсел! Парсел!
— Я здесь, — отозвался Парсел.
Он обогнул домик, Джонсон поплелся за ним. У калитки стоял Уайт. Он задыхался, глаза его выкатились из орбит, губы Дрожали. Он проговорил, заикаясь на каждом слоге:
— Все собрались на утесе. С ружьями. Я пришел за вами. — Он отдышался, громко проглотил слюну. — В море парус. Парселу показалось, что его ударили кулаком прямо в лицо.
— Далеко? — спросил он беззвучным голосом. — И направляется сюда?
Уайт молча пожал плечами, повернулся и убежал.
— Пойдемте, Джонсон, — сказал Парсел, еле сдерживая желание броситься вслед за Уайтом. — Да нет, — раздраженно добавил он. — Оставьте топор, сейчас он вам ни к чему.
Вместо того чтобы идти дальней дорогой по Западному проспекту, он нырнул в чащу, а Джонсон заковылял следом.
— Экая напасть, лейтенант! — бормотал старик.
— Да. Боюсь, что вы выбрали малоподходящий уголок для спокойной жизни, — процедил Парсел сквозь зубы.
Пересекая Блоссом — сквер, они наткнулись на группу женщин. Таитянки молча поглядели им вслед. Они уже знали. Должно быть, им запретили даже подходить к утесу. И они стояли теперь у своего навеса. Работы прекратились сами собой. Когда Парсел добрался до прогалины в пальмовых зарослях, откуда можно было взобраться на северный утес, его окликнул Мэсон и посоветовал не показываться. Предосторожность, в сущности, излишняя, так как судно находилось еще очень далеко. И оттуда можно было различить лишь контуры острова.
Мужчины — таитяне и британцы — держа ружья на коленях, сидели на опушке рощи под укрытием низеньких пальм, самая высокая из которых едва доходила взрослому человеку до пояса. Стоял один лишь Мэсон, приставив к глазу подзорную трубу. Все молчали. И все взгляды были прикованы к парусу.
— Судно держит курс на восток, — сказал наконец Мэсон. — Направляется оно не к нам.
Но заявление Мэсона никого не успокоило. Матросы и сами знали это. Остров — то ведь не нанесен на карту. И капитану вполне может прийти в голову мысль его обследовать.
Мэсон переложил подзорную трубу в левую руку, а правой потер глаз. Жест этот был таким привычным и мирным, что Парсел удивился, как это Мэсон повторяет его в столь чрезвычайных обстоятельствах. Окончив массировать веко, Мэсон протянул трубу Парселу Это тоже входило в обычный ритуал.
— Мистер Парсел, — спокойно произнес капитан, — вы различаете флаг? Ладони Парсела вспотели. Взяв трубу, он не сразу сумел на вести ее и в первую минуту не разобрал цвет флага. Но вдруг горло его сжалось, и он еле слышно пробормотал:
— Судно идет под британским флагом. Это фрегат.
— Трубу! — беззвучно бросил Мэсон.
И вырвал подзорную трубу из рук помощника. Парсел на минуту прикрыл глаза ладонью и, когда отнял ее, увидел взволнованные лица матросов, обращенные не в сторону фрегата, а к Мэсону.
— Совершенно верно, — подтвердил капитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77