Упанишады называют явление мира тапасом, самоограничением Божества, но в этой "жертве" нет ничего возвышенного, нет любви, ибо она совершается лишь ради Лилы, божественной Игры. Об Игре говорили и христианские мистики: по словам Мейстера Экхарта, "Игра идет в природе Отца". Но здесь это символ ликующей полноты в недрах Предвечного, а у брахманов "Лила" означает сам вселенский круговорот с его циклами. Божество как бы развлекается выхождением из себя и возвращением в покой.
В некоторых Упанишадах встречается уже совсем странное утверждение, будто Брахман входит в мир, обольщаемый собственным порождением. Обманчивый покров преходящего, псевдомир, Майя, завлекает Вечного и Единого "как птицу в силок". Вот поистине тупик, в котором оказалась религиозная мысль, лишенная понятия о божественной Любви и Разуме! В глазах брахманов все бытие становится в конце концов плодом грехопадения самого Божества, а Вселенная чем-то недолжным и бессмысленным.
Такое понимание определило и жизненный идеал Упанишад, их учение о высшем благе, к которому должен стремиться человек.
x x x
Абсолютный монизм явился как истолкование мистического опыта. Человек начал исследовать тайну с самого себя и, найдя в собственном духе глубинное измерение, соединяющее его с Высшим, принял это за тождество. Восходя по ступеням созерцания, захваченный открывшимся горизонтом, он в исступлении восклицал: тат твам аси! ТЫ ЕСТЬ ОНО! В твоей груди сокрыто вечное "Я" мира; лишь бренное тело и иллюзии чувств ограничили в тебе силу Брахмана /11/.
"Брахман и в солнце и в человеке - един" /12/. Нужно только До конца осознать, что все есть Божество, и тогда ты познаешь, что ты - это Оно. "Тот, кто знает Его, победит смерть. Нет иного пути к освобождению. Тот, кто видит себя во всем, а в себе самом Его, Всевидящего, только тот достигает обители высочайшего Брахмана, но никто другой"/13/.
Вхождение в Бездну есть по существу не слияние с Брахманом, а открытие Его в себе. Дыхание Вечности кажется доказательством метафизического единосущия человека и Брахмана.
"Он - величайший покой и тишина миров. Он - тончайший из тонкого. Он вечный. И ты есть Он, и Он есть ты. То, что ты видишь в бодрствовании, во сне и во сне без сновидений,- это Он, и знай, что Он есть ты. Когда ты это поймешь, с тебя спадут оковы" /14/.
Познавший свое единство с Брахманом преисполняется тем чувством, о котором так горячо говорили последователи Лао-цзы. Он поднимается на вершину мыслимого блаженства и не колеблясь утверждает: "Из меня возникает Вселенная, и только мною поддерживается она; во мне она переходит. Это безвременный Брахман, и это есть я сам. Я меньше самого малого, и я огромен. Я - сверкающая красками, всесодержащая Вселенная. Я - древний, я дух, я - владыка богов, я драгоценен и блажен"/15/.
Пусть мир вокруг катит свои призрачные волны; как сладостно лелеять в себе сознание, что ты слит с Непреходящим, как отрадно погружаться в мысль о том, что все минует и исчезает! Есть заманчивая прелесть в этом мироотрицающем наслаждении, чудесно оберегает оно душу от страхов и треволнений, ставя ее выше всех мимолетных скорбей земли! Томящийся в человеке Дух ищет выхода, ищет покоя, рвется к блаженному сну без сновидений. Вот поистине начало мокши, освобождения и спасения!..
С каким восторгом, казалось бы, человек должен ожидать смертного часа, который освободит его от уз тления! Но нет, такой вывод будет поспешным: оказывается, смерть, согласно брахманскому учению, далеко не означает свободы. То греховное томление, которое привело Брахмана к рождению мира, продолжает жить и по смерти тела. И поэтому "я" обречено вновь ввергнуться в поток бытия, из которого вынырнуло.
"Подобно тому как гусеница, достигнув одной травинки, взбирается на другую, сжимаясь, точно так же и этот атман, отбросив свое тело, изгоняет свое незнание, сжимаясь, начинает другое восхождение"/16/. Иными словами, он переходит в новое тело и обретает новую жизнь в мире. Но кто такой наш "атман"? Это - космический Атман, "вовлеченный в беды"/17/; мы, учат брахманы, души, вечно возвращающиеся на землю.
Так было впервые сформулировано учение о сансаре, перевоплощении, уже почти три тысячи лет господствующее над умами Индии и стран, духовно с ней связанных.
В Упанишадах мы находим еще вполне мифологическое изложение этой доктрины.
"Все те, - читаем мы в Каушитаке, - кто поистине уходит из этого мира, идут к луне. Благодаря их пранам набухает она и в первую половину месяца вновь порождает их. Поистине луна - это врата небесного мира. Кто правильно отвечает ей, того отпускает она. А того, кто не отвечает ей, изливает она в этот мир в виде дождя. Тот возрождается в этом мире в облике льва, или в облике рыбы, или в облике человека, или в облике кого-либо другого, сообразно со своими поступками, сообразно со своими знаниями"/18/.
Со временем Упанишады освобождаются от ребяческих гипотез, от черт анимизма и тотемизма и ставят сансару в связь с учением о нравственном миропорядке. Ощущая его реальность, они пытаются связать его с теорией Брахмана, Майи и Мокши. В самом деле, если по смерти человеческое "я" неизбежно растворится в океане высшего "Я", не будет ли этим нарушена справедливость? Ведь люди проходят свой жизненный путь по-разному, и если всех в равной степени ждет блаженство, то это открывает дорогу аморализму. Чувствуя здесь опасность, брахманы прибегли к вере в странствие душ, которое, вероятно, заимствовали из религии коренных жителей Индии*.
--------------
* См. приложение 1 "О перевоплощении"
Однако увязать учение сансары с брахманизмом было нелегко. Ведь сами авторы Упанишад утверждали, что после смерти человек полностью сливается с мировым Атманом, сознание его исчезает. "После смерти нет сознания, истинно говорю я", - заявляет Яджнявалкья. Перейдя смертную черту, личность перестает быть самой собой, ее более нет. Остается один Атман, т. е. Брахман, который во имя великой Игры или в силу своего падения вновь погружается в суетное бытие. Следовательно, никакого перевоплощения "я" в точном смысле слова не происходит. Действует лишь один Атман.
Здесь перед нами настоящий клубок противоречий. Если бы даже перевоплощалась индивидуальная душа, то по смерти, перед новым воплощением, она должна была бы сбросить, как чешую, все земное и периферическое. Осталось бы чистое бескачественное, субстанциональное "я". Тогда о каких возрастающих от жизни к жизни способностях и цепи воздаяния можно говорить?
Если же перевоплощение - это только игра одного Атмана, то это еще дальше от "странствия личности по жизням".
Что же остается? Остается безличный и неотменяемый закон, подобный законам физического мира. Индийцы называют его кармой. Карма овладевает Атманом, входящим то в одно, то в другое тело, и "опутывает" его.
Человеку предлагают лишь помнить, что его проступки и его невежество не пройдут ему даром. Кармический закон вновь ввергнет Атмана в новую жизнь, полную страданий, и, быть может, даже в теле животного. Это краеугольный камень брахманского учения о воздаянии. Здесь, в сущности, нет места свободному духу и нет подлинно личной ответственности, ибо позволительно сомневаться, может ли инкарнация Атмана рассматриваться как перевоплощение данной конкретной личности. Но народ воспринимал эту доктрину не мудрствуя, полагая, что именно "я" каждого человека переселяется из тела в тело и получает законное возмездие.
x x x
Как бы ни понимать это учение о сансаре, само воплощение "я" рассматривается в брахманизме как зло. Ведь земная жизнь не имеет никакой цены, единственное, что достойно бессмертия, - это Единый.
"Поистине, - говорит Яджнявалкья, - не ради супруга дорог супруг, а ради Атмана дорог супруг. Поистине не ради супруги дорога супруга, а ради Атмана дорога супруга. Поистине не ради сыновей дороги сыновья, а ради Атмана дороги сыновья. Поистине не ради богатства дорого богатство, а ради Атмана дорого богатство. Поистине не ради скота дорог скот, а ради Атмана дорог скот. Поистине не ради брахмана дорог брахман, а ради Атмана дорог брахман. Поистине не ради кшатрия дорог кшатрий, а ради Атмана дорог кшатрий. Поистине не ради миров дороги миры, а ради Атмана дороги миры. Поистине не ради богов дороги боги, а ради Атмана дороги боги... Поистине не ради всего этого дорого все это, а ради Атмана дорого все это"/19/.
Одним словом, все в Едином и ради Единого, а мир и человек, вышедшие из него, в конце концов подлежат уничтожению, ибо они - ошибка. Они должны вернуться в Молчание, которое их породило.
Вырваться из тисков жизни, освободиться от вереницы воплощений и тем достичь Мокши можно еще до смерти тела, учили брахманы. Человек должен навсегда отбросить все, что связывает его с миром, вооружиться методами созерцательной йоги, поднимаясь по ступеням экстаза.
"Как текущие реки исчезают в море, теряя имя и облик, так и мудрец, отрешенный от имени и облика, приходит к божественному Духу, что выше высокого".
Аскеза способна прервать кармическую связь и открыть душе дорогу к Бессмертному. "Тот, кто имеет желания и думает о них, вновь рождается здесь и там из-за желаний. Но все желания того, У кого совершенный атман и чье желание исполнилось, исчезают в этом мире"/20/.
Свобода от желаний - вот истинная свобода, отказ от мира - вот истинная Мокша. Это и есть бессмертие, которое открыл Яма Начикету:
Когда смертный отрешается от всех желаний,
Пребывающих в его сердце,
Он становится бессмертным
И достигает брахмана.
Когда разрубаются все узлы,
Опутывающие его сердце в этом мире,
Смертный становится бессмертным/21/.
Пусть труден этот путь, пусть он сопряжен с тяжкой борьбой, но ему не будет препятствовать главный тайный враг человека - гордость.
Напротив, она будет до конца удовлетворена. Что может питать ее больше, чем сознание, что человек стал высшим существом, стоящим надо всем!
Такой отрешенный "йогин" одолеет законы природы и свое собственное тело: оно будет бесчувственным, как кожа, сброшенная змеей.
Аскет больше не нуждается ни в религии, ни в ее уставах. "От них свободный, проникший в Запредельное, существует вне предписаний совершать обряды. Обрядность, указанная в гимнах, - для тех, кому присуще желание. Запредельного достигает от них свободный"/22/.
Отрешенному чужды не только обряды, но и все, чем живут люди: ненависть и любовь, добро и зло. Он бесконечно далек от слабых и невежественных, он сверхчеловек.
Естественно поэтому, что брахманская религия не вышла за пределы отшельнических скитов. Гордые муни меньше всего были склонны печься о духовных нуждах народа. Пусть толпа погрязает в суевериях, познавший истину не имеет с ней ничего общего. Он умер для мира. Он обрел спасение.
В свою очередь люди, искавшие истинной веры, но не желавшие превращаться в монахов, мало что могли почерпнуть в идеях Упанишад. Если путь к Божеству возможен лишь через тамас, т. е. полное растворение личности, то для живого, мыслящего, чувствующего, любящего человека обращение к Нему невозможно. Того, о Ком можно сказать лишь, что он есть "не то и не то", нельзя любить. Нельзя молиться тому, у Кого нет Имени и Лица.
Знаменательно, что в Индии среди тысяч храмов только два посвящены Брахману.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава шестая.
АБСОЛЮТ И ВСЕЛЕННАЯ. ПУТЬ К СВОБОДЕ
1. Чхаидогья, VI, 9, 2. Пер. В. Шеворшкина.
2. Катха, II, 2, 8.
3. Шанкара, Атмабодха, 48 Пер. А. Сыркина.
4. О брахманской космогонии см.: С. Радхакришнан. Индийская философия. т. I, с. 106, 150; Р. Deussen. The Philosophy of the Upanishads, p. 180.
5. Шатапатха-бргамяна, VI, 1, 1.
6. Брихадараньяка, V, 5, 1.
7. Брихадаранъяка, II, 1, 7.
8. Мундака, I, 1,7.
9. См. об этом: В. Зеньковский. Основы христианской философии, т. II. Париж, 1964.
10. Брихадараньяка, IV, 3, 14.
11. Чхандогъя, VI, 8, 7; III, 17, 6.
12. Тайттирия, I, 5.
13. Кайвалия, 9. Пер. П. Дойссена.
14. Кайвалия, 16-17.
15. Кайвалия, 19-20.
16. Брихадараньяка, IV, 4, 1.
17. Махабхарата. Мокша-Дхарма, 181, 2. Пер. Б. Смирнова.
18. Каушитака, I, 2.
19. Брихадараньяка, IV, 5, 6.
20. Мундака, III, 2, 2.
21. Катха, II, 3, 14.
22. Мундака, III, 1; Тайттирия, II, 9.
Глава седьмая
ПРОВОЗВЕСТИЕ КРИШНЫ. БХАГАВАД-ГИТА
Индия около 600 г. до н.э.
Постоянный гнет обыденности давит сознание человека; большинство из нас значительную часть своей жизни не могут вырваться из-под ее ига. Чувство обыденности есть величайшая ложь, затмевающая наше сознание. Эта серая отрава искажает подлинную картину мира, пропитанный ею человек утрачивает чувство тайны, чувство чудесного, он перестает ощущать дыхание Вечности, он забывает, что она где-то рядом. Мы так же легко погружаемся в суетный поток обыденности, как забываем, что земля наша есть лишь планета, проносящаяся в ледяной пустоте Вселенной. Кто знает, не явилось ли чувство обыденности как бы защитной реакцией слабеющего духа перед могучим натиском высшей реальности бытия? Быть может, мы уже неспособны постоянно выносить ее свет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38