— Не могу ли я чем-нибудь помочь? — Она была на высоте.
— Можете. На камбузе над плитой есть электрическая колонка. Принесите кувшин горячей воды, чтобы можно было пить не обжигаясь, кружку и соль.
Очень много соли.
Я не столько увидел, сколько представил, что она кивнула. Четыре секунды спустя я оказался в рулевой рубке. При тусклом свете с трудом разглядел силуэт человека, упавшего грудью на стол для прокладки. Второй сидел выпрямившись у штурвала. Мне понадобилось целых пятнадцать секунд, чтобы найти панель приборов, и всего две, чтобы отыскать реостат и повернуть ручку до отказа. Вспыхнувший яркий свет заставил меня зажмуриться.
Смита я увидел у штурманского стола, Окли у штурвала, — первый лежал на боку, второй сидел. Оба опустили головы, обхватив колени сцепленными руками.
Ни тот, ни другой не издавали ни звука, возможно, они не испытывали боли, возможно также, что у них были парализованы голосовые связки.
Сначала я осмотрел Смита. Понимая, что жизнь одного человека столь же ценна, как и жизнь другого, я все-таки отдавал себе отчет в том, что необходимо думать об общем благе: если судну предстоит трепка, то без Смита нам не обойтись.
Глаза у него были открыты и взгляд осмысленный. В статье об аконите указывалось, что умственные способности отравившегося сохраняются до конца.
Неужели это конец? Яд вызывает паралич двигательного аппарата, отмечалось в статье, а паралич был налицо. Второй признак — паралич органов чувств, потому-то ни один из больных не кричал от боли; должно быть, оба давно перестали звать на помощь, ничего уже не ощущая. Я заметил два почти пустых металлических судка, валявшихся на полу. Можно было предположить, что оба агонизируют, если бы не одно обстоятельство: следов рвоты, о которой указывалось в статье, не было. Как я жалел, что не изучал в свое время отравления — их причины, следствия, действия ядов, симптомы, характерные и нехарактерные.
Вошла Мэри Стюарт — мокрая насквозь, с растрепанными волосами. Кроме всего того, что я просил, она принесла еще и ложку.
— Кружку горячей воды, шесть ложек соли. Живей. Хорошенько перемешайте.
Прежде всего промывание желудка. Ну а что касается дубильной кислоты и активированного угля, с этим дело обстоит хуже. Единственная надежда на быстродействующее и эффективное средство. Старик профессор в медицинском колледже предпочитал квасцы и сульфат цинка, по моему же убеждению, нет ничего лучше хлористого натрия — обыкновенной поваренной соли. Очень хотелось верить, что аконитин не успел в достаточной степени проникнуть в кровь. Я приподнял Смита, чтобы он занял сидячее положение, но тут в рулевую рубку ворвался темноволосый моряк. Несмотря на стужу, он был в одной лишь вязаной фуфайке и джинсах. Это был Аллисон, старший рулевой, телосложением похожий на Смита.
— Что произошло, доктор? — спросил он, посмотрев на обоих моряков.
— Пищевое отравление.
— Я спал, но меня будто толкнули. Думаю: что-то стряслось, судно не управляется...
Я поверил Аллисону: у опытных моряков развито чувство опасности. Оно не покидает их даже во сне. Торопливо подойдя к штурманскому столу, рулевой посмотрел на картушку компаса.
— Судно на пятьдесят градусов отклонилось от курса.
— Ничего, в Баренцевом море места много, — отозвался я. — Лучше помогите.
Взяв штурмана за руки, мы потащили его к двери левого борта. Перестав размешивать содержимое жестяной кружки, Мэри с недоумением посмотрела на нас.
— Куда вы тащите мистера Смита? — спросила она, решив, видно, что мы бросим его за борт.
— На крыло мостика. На свежий воздух. Весьма надежное средство.
— Но ведь идет снег! И очень холодно.
— Кроме того, я надеюсь, что его будет рвать. Пусть уж рвет на мостике, а не в рубке. Как на вкус ваше лекарство?
Отхлебнув из ложки, девушка поморщилась:
— Какая гадость!
— Глотать можно?
— С трудом, — произнесла она, передернув плечами.
— Еще три ложки, — распорядился я. Вытащив Смита на крыло, мы прислонили его к ограждению. Парусиновый обвес плохо защищал от ветра. Глаза у штурмана были открыты. Похоже, он соображал, что вокруг него происходит. Я поднес кружку к его губам, но соленый раствор потек по подбородку. Откинув голову Смита назад, я влил ему в рот соленую воду. Очевидно, чувства у него еще не атрофировались окончательно: он скорчил гримасу. Адамово яблоко начало двигаться. Я наклонил кружку еще больше, на этот раз он выпил все содержимое. Спустя каких-нибудь десять секунд его начало рвать. Несмотря на протесты Мэри и неодобрительные взгляды Аллисона, я продолжал вливать в рот штурману соленую воду до тех пор, пока его не стало рвать кровью. Затем переключился на Окли.
В течение каких-то пятнадцати минут на руках у нас оказалось двое пациентов, которые испытывали нестерпимые боли в животе и вконец ослабели, однако избежали участи несчастного Антонио. Аллисон встал на руль, переведя судно на нужный курс. Присев на корточки, запорошенная снегом Мэри Стюарт ухаживала за Окли. Смит, несколько придя в себя, сидел, прислонясь к рулевой рубке. Понемногу к нему стал возвращаться голос.
— Бренди, — проквакал он.
— Противопоказано, — покачал я головой. — Так написано в учебниках.
— "Отар-Дюпюи", — настойчиво повторил он, окончательно оправившись.
Подумав, я принес бутылку из личных запасов капитана Имри: после того, что пришлось испытать желудку Смита, ему могла повредить лишь карболовая кислота. Поднеся бутылку ко рту, штурман сделал глоток, и его снова вырвало.
— Наверное, следовало начать с коньяка, — заметил я. — Правда, соленая вода обходится дешевле.
С видимым усилием Смит улыбнулся, затем снова припал к горлышку. На этот раз коньяк попал по назначению. Видно, желудок у штурмана выложен сталью или асбестом, решил я. Отобрав у него бутылку, я протянул виски Окли, но тот отрицательно мотнул головой.
— Кто на руле? — хриплым голосом спросил Смит.
— Аллисон.
Штурман удовлетворенно кивнул.
— Проклятая посудина, — выдавил он. — Проклятое море. Надо же, укачало.
Меня — укачало!
— Вас действительно укачало. Но море тут ни при чем. Пищевое отравление. Ваше счастье, что я подоспел вовремя.
Смит кивнул, но не проронил ни слова. Очевидно, говорить ему было трудно.
— У мистера Окли замерзли руки и лицо. Он весь дрожит от холода. Как, впрочем, и я, — заметила Мэри.
Мне тоже было холодно. Усадив Смита на привинченный к палубе стул, я решил помочь Мэри, пытавшейся поднять Окли, у которого подкашивались ноги.
Сделать это было нелегко. Но в эту минуту на мостике появились Гуэн и Граф.
— Слава Богу, наконец-то! — чуть запыхавшись, произнес Гуэн. — Где мы вас только не искали... В чем дело? Он пьян?
— Он болен. Той же болезнью, что поразила Антонио. Только этому повезло. А что стряслось?
— Такая же болезнь. Вы должны тотчас пойти с нами, доктор Марлоу. Черт побери, похоже на эпидемию.
— Одну минуту. — Втащив Окли в рулевую рубку, я посадил его поудобнее на спасательные жилеты. — Насколько я понимаю, на борту еще одна жертва?
— Да. Отто Джерран. — Услышав эти слова, я не очень удивился: всякий, кто даже понюхал этот проклятый аконитин, подумал я, может в любой момент отдать концы. — Десять минут назад я постучал в дверь его комнаты. Не услышав ответа, я вошел. Вижу, он по полу катается...
Мне в голову пришла забавная мысль: похожему на шар Отто Джеррану кататься по полу не составляло труда: правда, самому ему не до смеха.
— Кто-нибудь может вам помочь? — спросил я у Аллисона.
— Нет проблем, — кивнул в сторону коммутатора рулевой. — Стоит только позвонить в кубрик.
— Ни к чему, — вмешался Граф. — Я останусь.
— Вот и отлично. — Я мотнул подбородком в сторону Смита и Окли. — Они пока не в состоянии спуститься в каюту. Если попытаются, то окажутся за бортом. Не смогли бы вы принести им одеяла?
— Разумеется, — ответил Тадеуш, потом, поколебавшись, прибавил:
— Но моя каюта...
— Заперта, знаю. А моя нет. У меня на постели лежат одеяла и, кроме того, — в рундуке. — Когда Граф ушел, я обратился к Аллисону:
— Дверь капитанской каюты впору динамитом рвать. Крепко же спит мистер Имри...
Рулевой усмехнулся, снова указав на телефон.
— Аппарат связи с мостиком висит у него над головой. Регулируя сопротивление в цепи, можно усилить звуковой сигнал так, что и мертвый проснется.
— Скажите, чтобы он отправлялся в каюту мистера Джеррана, сообщите, что дело срочное.
— Видите ли, — неуверенно произнес Аллисон. — Капитан не любит, когда его будят среди ночи. Ведь со штурманом и боцманом все в порядке.
— Сообщите, что скончался Антонио.
Глава 4
Оказалось, что Отто Джерран жив. Несмотря на вой ветра, гулкие удары волн и скрип переборок обветшалого судна, голос Отто был слышен отчетливо.
Правда, что именно он говорил, разобрать было невозможно: слова перемежались воплями и стонами.
Открыв дверь, мы увидели, чти, хотя Отто Джерран и не при последнем издыхании, дело идет к развязке. Схватившись руками за горло, Отто катался по полу. Пунцовое лицо его побагровело, глаза налились кровью, на фиолетовых, как при синюхе, губах выступила пена. Ни одного из симптомов, сходных с теми, что я наблюдал у Смита и Окли, я не обнаружил. Вот и верь ученым трактатам.
— Давайте поднимем его и отведем в ванную, — сказал я, обращаясь к Гуэну.
Легко сказать: поднять рыхлую, как у медузы, глыбу весом в сто с лишним килограммов... Я уже решил было отказаться от своего намерения и собирался оказать больному посильную помощь на месте, но тут в каюту вошли капитан Имри и мистер Стокс. Я удивился тому, как скоро оба явились, да еще и по форме одетые. Лишь увидев поперечные складки на брюках, я сообразил, что они спали не раздеваясь. Я мысленно возблагодарил Всевышнего за то, что так быстро пришел в себя штурман.
— Черт побери, что тут происходит? — совершенно трезвым голосом гневно заговорил капитан Имри. — По словам Аллисона, этот итальянец мертв... Заметив распростертого на полу Джеррана, капитан осекся. — Господи помилуй!
— А подойдя поближе, воскликнул:
— Этого еще недоставало! У него что, припадок эпилепсии?
— Отравление. Тем же ядом, который погубил Антонио и чуть не убил штурмана и Окли. Помогите-ка нам отнести его в ванную.
— Отравление! — повторил капитан и посмотрел на мистера Стокса, словно ожидая от того подтверждения. — У меня на судне? Откуда взялся яд? Кто им его дал? Почему...
— Я врач, а не сыщик. Кто, где, когда, почему и что — мне неизвестно.
Известно лишь одно: пока мы языки чешем, умирает человек.
Через полминуты мы вчетвером отнесли Отто Джеррана в ванную. При этом ему досталось. Но, думаю, Джерран предпочел бы оказаться в синяках, но живым, чем без единой царапины, но мертвым. Рвотное средство оказалось столь же эффективным, как и при лечении Смита и боцмана. Спустя три минуты Отто лежал на койке, укрытый грудой одеял. Он все еще стонал и дрожал, клацая зубами, но щеки у него уже начали принимать обычную свою окраску, на губах высохла пена.
— Думаю, с ним теперь все в порядке, но вы за ним присматривайте, ладно? — обратился я к Гуэну. — Через пять минут я вернусь.
Возле двери Имри остановил меня.
— Мне надо бы поговорить с вами, доктор Марлоу.
— Потом.
— Нет, сейчас. Как капитан судна я... Я положил ему на плечо руку, и капитан Имри осекся. Я хотел было сказать, что в то время, как люди мрут как мухи, капитан, надравшись в стельку, храпит у себя в каюте. Но это было бы не вполне справедливо. Я злился оттого лишь, что на судне творились недобрые дела, а кто в этом повинен, я не знал.
— Отто Джерран будет жить, — произнес я. — Счастье, что мистер Гуэн остановился у дверей его каюты. А сколько еще людей, возможно, лежит на полу, не в силах добраться до двери и позвать на помощь? Налицо четыре жертвы. Кто даст гарантию, что число их не достигнет десятка?
— Десятка? Ну конечно, конечно, — с подавленным видом проговорил капитан Имри. — Мы пойдем с вами.
Мы направились прямо в кают-компанию. Там сидело человек десять — одни мужчины — по большей части молчаливые и хмурые. Разве будешь разговорчив и жизнерадостен, если одной рукой держишься за стул, а в другой сжимаешь стакан. Отложив в сторону инструменты, «Три апостола» пили со своим руководителем Джошем Хендриксом, наполовину англичанином, наполовину голландцем. Это был невысокого роста, худой, серьезный пожилой мужчина с вечно озабоченным лицом. Даже в свободное от работы время он был увешан электронной и звукозаписывающей аппаратурой. Поговаривали, будто он и спал в этой сбруе. Страйкер, похоже вовсе не удрученный болезненным состоянием супруги, забравшись в угол, беседовал с Конрадом и двумя другими актерами Понтером Юнгбеком и Ионом Хейтером. За третьим столиком устроились Джон Холлидей, фотограф, и Сэнди, заведовавший реквизитом. Насколько я мог судить, никто из них не страдал больше, чем следовало ожидать при такой болтанке. На нас с долей изумления посмотрели одна или две пары глаз, но, не желая терять времени на объяснения, я промолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36