— С начала войны стандарты незаметно, но очень быстро переменились. Законы нравственности, так же как и государственные, утратили свою значимость, а моральная деградация выросла до безобразных высот. — Он снова сомкнул занавески. — Мудрая мера предосторожности, очень мудрая. Чувствуется, что улицы Яблоницы переполнены грабителями, мародерами, ворами и прочими криминальными элементами.
Черны, наблюдая за Петерсеном, который взглядом пересчитывал раскладушки, пропустил намек Джордже мимо ушей.
— Я тоже умею считать, майор. Наверху есть комната для двух юных леди.
— Предусмотрительно. Вы были уверены в благополучном исходе операции, не так ли, кали-тан Черны?
— Даже слепой с колокольчиком мог бы в такую метель проникнуть в наш лагерь, — небрежно обронил Джордже.
Черны и на этот раз никак не отреагировал на его реплику. Видимо, он пришел к выводу: не отвечать толстяку — лучший способ заставить того замолчать.
— Завтра, возможно, мы двинемся дальше, — сказал он. А может, останемся здесь. Смотря какая будет погода. В любом случае вы успеете выспаться — подъем произойдет не очень рано. Если кто-либо из вас проголодался — в буфете есть кое-какие продукты. Содержимое комода скорее всего заинтересует профессора.
— О, — Джордже распахнул створки комода, предоставив всеобщему обозрению миниатюрный бар. — Пожалуй, капитан Черны, вы меня убедили. Решетки на окнах излишни. Сегодня я заночую здесь.
— Куда же вы денетесь. Когда леди захотят спать, дайте знать часовым и я провожу их наверх.
Вероятно, чуть позже мне придется вас снова потревожить. Это будет зависеть от сеанса связи.
— Интересно, — удивился Петерсен, — я считал, что телефонный кабель в Яблонице поврежден.
— Я имею в виду сеанс радиосвязи, конечно. В нашем распоряжении — передатчик. Точнее, целых четыре. Мы прихватили вашу рацию, майор, и две рации новейшей конструкции, принадлежавшие фон Караянам. Шифровальные книги четников тоже нам пригодятся, — с этими словами Черны покинул комнату, оставив в ней притихших пленников. Впрочем, тишину тотчас нарушил звук пробки, покинувшей бутылочное горлышко.
Первым заговорил Михаэль.
— Рации, шифровальные книги, — с горечью промолвил он и посмотрел на Петерсена. — Вы понимаете, что это означает?
— Понимаю. Это ровным счетом ничего не означает. Черны только тешит себя. Нам придется немного потрудиться и придумать новые коды. Что в первую очередь предпримет командование, узнав о пропаже шифровальных книг? Разумеется, оно позаботится о создании нового шифра. Который необходим не столько, чтобы защитить нас от врагов, сколько для того, чтобы оградить от любопытных друзей. Немцы уже дважды раскодировали шифр, который мы использовали для внутренней связи, — майор поглядел на Харрисона. Тот сидел в кресле перед огнем, вальяжно закинув ногу на ногу, и крутил в руке стакан с вином, который только что подал ему Джордже. — Для человека, насильственно вырванного из дома или похищенного, что, собственно, одно и то же, вы не очень подавлены, Джимми.
— Чем же я должен быть подавлен? — откликнулся довольный Харрисон. — Я не предполагал, что в обозримом будущем смогу отыскать квартиру, удобней той, которой располагал. Однако я ошибался. Смотрите — настоящая печь, настоящий огонь! Как говорили древние: пользуйся случаем. Как вы думаете, Петер, что нас ожидает?
— Я не умею гадать, Джимми.
— Жаль. Было бы приятно услышать, что я вновь смогу увидеть белые скалы Дувра...
— С чего вы взяли, что больше их не увидите? Никто не собирается проливать вашу кровь. Вы же ни в чем не замешаны, Джимми. Вы же не посылали тайные сообщения неизвестным нам адресатам?
— Конечно, нет, — Харрисон оставался невозмутим. — Я не такой человек. У меня нет никаких секретов, и я не умею работать на рации. ...Так вы считаете, Петер, что вновь увижу белые скалы. А как вы полагаете, вернусь ли я в свою старую усадьбу на горе Прендж?
— Маловероятно.
— Ну вот, а говорите, что не умеете предсказывать будущее.
— Для этого не надо быть гадалкой. Человек, занимающий столь деликатную должность, как ваша, никогда не займет ее снова, побывав у врага. Пытки, промывание мозгов, перевербовка — стандартная практика. Ваше начальство уже не сможет вам доверять.
— По-моему, вы перебарщиваете. У меня идеальная репутация. Моей вины в том, что все так получилось, нет. Этого бы не произошло, будь ваши четники чуточку бдительней. Спасибо, Джордже. Да, я бы выпил еще немного. Однако теперь, очутившись вдали от этих «небес», я счастлив и не намерен возвращаться туда, даже под дулом пистолета, — Харрисон поднял стакан. — Ваше здоровье, Петер.
— Разве вы питаете антипатию к четникам? К полковнику Михайловичу? Ко мне?
— Полнейшую антипатию. Нет, Петер, разумеется, не к вам лично, а к тому, что зовется вашей военной политикой. Лично вы для меня — загадка. Честно говоря, мне, скорее, хотелось быть с вами в одном лагере, чем находиться по разные стороны баррикад. Что же касается остальных четников, то я их всех ненавижу. Необычная позиция для союзника, ие правда ли?
— Джордже, — обратился Петерсен к толстяку, — я бы тоже немного выпил. Да, Джимми, правда. Вы выражали свою досаду, можно даже сказать, недовольство, хотя и осторожно, время от времени. Но я думал, что вы используете неотъемлемое право каждого солдата критиковать тяготы армейской жизни, — Петерсен задумчиво отхлебнул из стакана. — Выходит, за этим скрывалось что-то другое?
— Что-то другое? — Харрисон умиротворенно взглянул на пламя в печи. — Я бы сказал совершенно другое. Несмотря на то что наше будущее выглядит неопределенно, в некотором смысле я должник капитана Черны. Он помог мне покинуть гору Прендж вместе с ее отвратительными обитателями. Если бы не его появление, вы бы вскоре узнали, что мной подан официальный рапорт о своем отзыве. Конечно, Петер, я бы не скрыл от вас этого, знай о похищении заранее.
— Я ошибался в вас, Джимми.
— Возможно, — Харрисон оглядел остальных, словно желая убедиться, что теперь в нем никто не ошибается. Внимание всех было приковано к нему, точно к магниту.
— Получается, вы не такой, как мы.
— Я сказал об этом утвердительно. Быть может, я не солдат, но, видит Бог, и не клоун, как это могло показаться. Меня воспитывали в старой манере. Я не похож на Джордже, витающего в облаках академических кущ, — Джордже возмущенно взглянул на Харрисона и потянулся за бутылкой вина. — Мое образование позволяет мне глядеть на мир прагматично. Вы согласны, Лоррейн?
— Согласна, — Лоррейн улыбнулась и отчеканила, как по-писаному. — В. Sc, M. Sc, A. M. I. E. Е., A, M. I. Mech. О, Джимми очень образован, с этим у него все в полном порядке. Когда-то я работала у него секретаршей.
— Так-так-так, — сказал Петерсен. — Мир становится все тесней и тесней. Джакомо прикрыл лицо рукой.
— Кандидат наук, доктор наук . — это мы поняли, — промолвил Джордже. — Все прочее звучит, как названия неизвестных мне смертельных заболеваний.
— Член-корреспондент академии электротехники и действительный член академии электромеханики, — пояснила Лоррейн.
— Это неважно, — отмахнулся Харрисон. — Важно, что мое образование позволяет наблюдать, рассчитывать и анализировать. Я нахожусь в Югославии меньше двух месяцев, но мне понадобилось еще меньше времени, чтобы донять — мы поставили не на ту лошадку. Говорю как британский офицер. Не хочу, чтобы это прозвучало излишне драматично, но, выражаясь литературным языком, Англия сцепилась в смертельной схватке с Германией. Как мы можем победить немцев? Только сражаясь с ними и убивая их. Как мы можем узнать, кто наш союзник? Только по одному признаку — наш союзник сражается с немцами. ...Михайлович? Да пошел он к черту! Михайлович воюет на стороне Германии. Тито? Немец, попавший на мушку ружья партизана, — мертвец. А эти придурки из Лондона продолжают нянчиться с Михайловичем, человеком, который помогает нашему заклятому врагу! Мне стыдно за свой народ. Единственная причина, объясняющая поддержку Англией четников, и это не снимает с нее вины, кроется в глупых расчетах недальновидных политиков и военных.
— Вы не слишком лицеприятно отзываетесь о своем народе, Джеймс, — заметил Джордже.
— Заткнитесь! — воскликнул Харрисон, но тотчас спохватился. — Простите, Джордже. Вероятно, из-за своего гуманитарного образования вы столь же наивны и близоруки, как мое правительство. Сказанное мной, возможно, нелицеприятно, но это — правда. Тито сражается с немцами, в то время как ваш полковник занят интригами в стиле Макиавелли. Начиная с сентября сорок первого года Михайлович вместо того, чтобы воевать, устанавливал контакты с вашим драгоценным правительством в Лондоне. Да, Петер Петерсен, я сказал «драгоценным», но ваше правительство таковым совсем не является. Его не волнуют страдания югославского народа. Все, чего оно жаждет, — это восстановить монархию. Его не смущает, что путь к реставрации лежит через миллионы трупов сограждан. Слава Богу, лидер четников, вступив в контакт с королем Петром и его так называемыми советчиками, был лишен возможности завязать какие-либо отношения, с британским правительством. Но в качестве компенсации ему позволили вступить во взаимодействие с британскими вооруженными силами на Среднем Востоке. Насколько я знаю, наши болваны в Каире все еще относятся к Михайловичу как к главной светлой надежде Югославии, — он указал на Зарину и Михаэля. — Посмотрите на эту наивную парочку, обученную и присланную для того, чтобы облегчить жизнь благородным четникам!
— Мы не наивны, — голос Зарины звучал напряженно. Она сцепила руки так, что побелели костяшки пальцев. Было непонятно, к чему она ближе, к слезам или к ярости. — Нас обучали американские инструкторы, а не британцы. И приехали мы не облегчать жизнь четникам, а помогать своей родине.
— У американцев в Каире нет школ для подготовки радистов, — парировал Харрисон. — Если вашими инструкторами были американцы, значит, так хотели британцы. Думаю, вы все же наивны, доверчивы и лживы, вы прибыли помогать четникам. К тому же, думаю, вы хорошая актриса.
— Отлично, Джеймс, — одобрительно сказал Петерсен. — Хотя вы правы только в одном. Зарина — хорошая актриса, но она не наивна, не доверчива, они никогда не лжет, ну, разве один-два раза, и то, как говорят, во спасение. И она приехала в Югославию не для того, чтобы помогать нам.
Оба — и Харрисон, и Зарина — удивленно взглянули на майора.
— С чего вы решили? — спросил Харрисон.
— Интуиция.
— Интуиция! — с несвойственной для себя язвительностью воскликнул англичанин. — Если ваша интуиция похожа на ваши идеи, ее давно пора выбросить на помойку. И не пытайтесь ввести меня в заблуждение. Ваши драгоценные четники, — Харрисону, видимо, нравилось употреблять слово «драгоценный» с негативным оттенком, — ваши драгоценные четники, получая деньги и оружие от западных союзников, воюют на стороне немцев, итальянцев и усташей. Воюют против единственного реального союзника Англии в Югославии — против партизан.
— Хотите еще вина, Джимми? — предложил Джордже.
Харрисон помотал головой.
— Спасибо. Я хочу быть полезен своей стране, а вы, четники, ослеплены лже-патриотизмом, фанатичным желанием восстановить дискредитировавшую себя королевскую власть, — страстно продолжил он. — Неужели в Лондоне не понимают этого? Неужели мое правительство и дальше позволит водить себя за нос? Наверное, позволит, — печально заключил он. — Иначе чем объяснить непрекращающуюся помощь Михайловичу?
— Спорю, вы не смогли бы повторить это еще раз, — восхищенно сказал Петерсен. — Я имею в виду все эти возвышенные слова. Что же, мне ясна ваша позиция, — встав из-за стола, он подошел к печи, возле которой сидела Зарина, и присел на корточки около девушки. — Не подумайте, что тема разговора переменилась. Мы будем говорить о том же. Как вам понравилась утренняя беседа тет-а-тет с полковником Михайловичем?
— Тет-а-тет? Я не говорила с полковником наедине. Мы с Михаэлем доложили о своем прибытии. Вы же сами предложили нам отложить рапорт на утро. Или забыли?
— Я ничего не забыл. Однако мне кажется, что у вас с полковником состоялась беседа. Стены имеют уши — истина избитая, но верная.
Зарина быстро взглянула на брата, затем перевела взгляд на Петерсена.
— Не знаю, о чем вы говорите.
— У некоторых стен есть и глаза.
— Хватит издеваться над сестрой! — закричал Михаэль.
— Издеваться? Задать элементарный вопрос означает, по-вашему, издевательство? Тогда, быть может, вы мне ответите, Михаэль? Вы ведь тоже там были и знаете, о чем идет речь. Самое смешное, что и я это знаю.
— Мне нечего вам рассказывать! Нечего! Совершенно нечего!
— Вы скверный актер. Переигрываете.
— Достаточно, Петерсен, — Михаэль тяжело и часто дышал. — Довольно издеваться надо мной и моей сестрой! — он вскочил на ноги. — Бели вы думаете, что я намерен терпеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28