На полу лежал обрывок некогда яркой ковровой дорожки. Слева и справа от входа находились двери, ведущие в смежные помещения.
Харрисон затворил за собой наружную дверь.
— Присаживайтесь, присаживайтесь! — В минуты душевного подъема капитан всегда повторял слова. — Джордже, могу я предложить... — Начал было он, но тут же махнул рукой — толстяк не терял времени даром: как всегда самовольно, он уже возложил на себя обязанности бармена.
С горделивым хозяйским видом Харрисон оглядел комнату.
— "Не дурно, — говорю я сам себе, — ты устроился совсем не дурно", во всяком случае, для разоренной войной страны. К сожалению, на этой квартире приходится бывать не столько часто, как хотелось бы. Но когда доведется, я стараюсь жить по-человечески. У меня, как у полковника Михайловича, даже есть свой собственный генератор. Он питает мою стационарную радиостанцию. Есть центральное отопление, — Харрисон указал на две трубы, протянутые вдоль стены к потолку и исчезающие в специально проделанных для них отверстиях. — Вообще-то одна труба — от кухонной печи, другая — от отопительной. Не будь их, мы бы задохнулись от дыма через полминуты. А что у вас тут, Джордже? — Харрисон взглянул на стакан, протянутый толстяком.
Джордже скромно пожал плечами:
— Ничего особенного, — шотландское солодовое виски.
— Шотландское виски. — Харрисон пригубил ароматный янтарный напиток и на некоторое время почтительно умолк. — Где вы раздобыли его?
— Подарок одного римского друга.
— Да возблагодарит Господь всех наших римских друзей! — воскликнул капитан. Он указал на одну из дверей. — Здесь — моя радиостанция. Замечательная вещь, но слишком громоздкая, чтобы брать ее с собой в походы. А эта дверь ведёт, как я говорю, в спальные апартаменты. Комнатушка, размером с собачью будку, но в ней вполне уместится пара коек, — Харрисон вновь отпил из стакана и галантно продолжил:
— Естественно, ее займут юные леди.
— Вы очень любезны, — с сомнением в голосе сказала Зарина, — но я... Но мы должны сперва доложить полковнику о своем прибытии.
— Какая ерунда! Не думайте об этом. Вы устали с дороги, измучились. Достаточно одного взгляда, чтобы заметить это. Полковник Михайлович подождет до утра. Разве не так, Петер?
— Да, завтра для этого будет время.
— Вот видите? Сидя на макушке этой горы, я ощущаю себя потерпевшим кораблекрушение, которого выбросило на необитаемый остров. Поневоле обрадуешься любым свежим новостям, дошедшим из внешнего мира. Что там хорошего, мой друг?
Петерсен отставил в сторону стакан с вином, протянутый ему толстяком, и поднялся из-за стола.
— Джордже вам все расскажет. У него это получится более складно.
— А вы? — спросил Харрисон. — Долг зовет? К полковнику? Петерсен кивнул.
— Я ненадолго, Джимми.
Майор вернулся не один вместе с ним пришли двое мужчин, так же как и Петерсен, облепленные с головы до ног мокрым снегом. Пока все трое отряхивались и раздевались, Харрисон представил присутствовавшим новых гостей:
— Майор Ранкович, майор Метрович — заместители командира. Как вы решились выбраться из своей берлоги в такую пургу, джентльмены?
— Что пурга, — полноватый Метрович жизнерадостно улыбнулся. — Петер сказал нам, что мы сможем увидеть новые лица. Однако не обмолвился и словом, что среди них будут личики двух прелестных девушек! — Метрович весело усмехнулся. — Хотя, возможно, он и упомянул об этом, да наши мысли, как обычно, были заняты боевыми делами. Да, Марино?
Мрачный майор Ранкович никак не отреагировал на слова приятеля. Мысли его и сейчас были заняты чем-то другим, и, похоже, этим «другим» был Джакомо.
— Я пригласил джентльменов прийти к нам, чтобы внести какое-нибудь разнообразие в их унылое существование, — объяснил Петерсен.
— Добро пожаловать, добро пожаловать, господа! — Харрисон взглянул на часы. — Вы сказали, Петер, что уходите ненадолго. Что тогда, по-вашему, долго?
— Надо же было предоставить Джордже возможность как следует выговориться. Кроме того, у меня нашлись другие дела. К примеру, я побывал возле радиорубки — захотелось взглянуть — многое ли там изменилось за время моего отсутствия.
— Радиорубка? — Зарина посмотрела на боковую дверь. — Мы ничего не слышали...
— Моя радиорубка расположена в пятидесяти метрах отсюда. В этом нет никакой тайны. Всего в лагере три радиостанции. Одна принадлежит штабу, вторая — капитану Харрисону. Третья — моя. Вы, Зарина, прикомандированы к штабу. Лоррейн останется здесь.
— Это вы так распорядились?
— Я ничем не распоряжаюсь, а исполняю приказы, как и все остальные. Так приказал полковник. Причина может показаться вам неубедительной, но я очень хорошо его понимаю. Хотя ни капитан Харрисон, ни его радист не владеют сербскохорватским, предпочтительней, если оба будут находиться подальше от штаба и поменьше общаться с другими людьми. Полковник Михайлович полагает — и совершенно правильно делает, — что никому нельзя доверять. Это его принцип, обеспечивающий безопасность.
— У вас много общего с полковником.
— Юная леди напрасно иронизирует, — по-прежнему улыбаясь, промолвил Метрович. — Мы все стараемся придерживаться этого принципа. Я единственный переводчик между капитаном Харрисоном и полковником. Так же, как и майор, я получил образование в Англии.
— Все-все-все! Довольно, — сказал Харрисон. — Мы еще успеем заняться делами. Давайте сосредоточимся на более важных вещах.
— Таких, как гостеприимство? — спросил Джордже.
— Да-да, на таких. Рассаживайтесь, пожалуйста. Что будут пить леди и джентльмены?
Майор Ранкович подошел к сидевшему в кресле Джакомо и произнес:
— Могу я узнать, как вас зовут? Джакомо в недоумении приподнял брови, улыбнулся им и ответил:
— Джакомо.
— Итальянское имя. А дальше?
— Просто Джакомо.
— "Просто Джакомо", — низким густым голосом повторил Ранкович. — Вам нравится загадочность?
— Мне нравится заниматься собственными делами.
— Какое у вас звание?
— Это мое личное дело.
— Я где-то встречал вас раньше, Риека, Котор, Сплит...
— Возможно, — губы Джакомо все еще были растянуты в улыбке, но глаза уже не улыбались. — Мир тесен. До войны я был моряком.
— Вы — югослав.
Джакомо — и Петерсен понимал это — мог с легкостью подтвердить сей факт, но майор знал, что тот не станет этого делать. Ранкович был хорошим солдатом, но плохим психологом.
— Я англичанин.
— Вы — лжец.
Петерсен шагнул вперед и опустил ладонь на плечо Ранковича.
— На вашем месте, Марино, я бы не горячился. Вам не кажется, что именно это происходит?
— Что вы хотите сказать? — тот повернулся к майору.
— Хочу сказать, что если вы продолжите в том же духе, то очнетесь в госпитале и долго будете удивляться тому, откуда здесь взялся летящий на полной скорости локомотив. Я могу поручиться за Джакомо. Да, он англичанин. У него длинный и столь впечатляющий послужной список, что он может заткнуть за пояс любого из присутствующих в этой комнате. Джакомо сражался во Франции и Бельгии, в Северной Африке, на Эгеях, в таких горячих местах, что у вас не хватит фантазии себе вообразить. Вы видите его лицо, Марино? На этом лице расписалась сама война.
— Я не дурак, — бросив взгляд на лицо Джакомо, буркнул Ранкович, — и не ставлю под сомнение солдатскую доблесть этого человека. Просто полюбопытствовал — вот и все. Я как и все мы, я не склонен к излишней доверчивости, но никого не хотел оскорбить.
— А я никаких оскорблений и не собирался выслушивать, — чувство юмора снова вернулось к Джакомо. — Вы — подозрительны, я — впечатлителен. Скверный коктейль. Вы ни с чем не смешиваете виски, Джордже? Даже с водой?
— Это кощунство, — отозвался толстяк.
— Из двух ваших утверждений, майор Ранкович, только одно справедливо, — уточнил Джакомо. — Да, я родился в Югославии, хотя являюсь подданным Великобритании. Давайте же выпьем за Югославию, господа!
— Против вашего тоста никто не станет возражать, — майор Ранкович примиряюще улыбнулся и поднял стакан. Следом то же самое сделали остальные.
Часа через полтора неприятный инцидент был полностью забыт. В компании царила непринужденная дружелюбная атмосфера.
— Нет места лучшего, чем родной дом! — воскликнул Харрисон, не обращаясь ни к кому конкретно. Его нельзя было назвать в стельку пьяным, как, впрочем, и трезвым. Харрисон уважительно взглянул на стакан с виски, который сжимал в руке. — Этот божественный нектар ободрит меня не хуже новостей. Однако Джордже не сказал, зачем вы направились в Рим. Да и вы, Петер, не горите желанием рассказать мне обо всем.
— А зачем?
Харрисон глубокомысленно кивнул головой.
— Имело смысл делать такие концы, чтобы сказать: не знаю, зачем это делаю.
— Я доставил сюда сообщение, содержание которого было мне неизвестно.
— А позволительно ли спросить вас, Петер, теперь оно вам известно?
— Позволительно. Теперь известно.
— А позволительно ли и мне его узнать?
— Выражаясь вашим языком, Джимми, я не уверен, позволительно или не позволительно мне разглашать сведения, которые содержатся в документе. Могу только сказать, сообщение носит исключительно военный характер. Строго говоря, я не военный человек, и не командую войсками. Я агент разведки. Агенты разведки не участвуют в боях. Мы слишком умны для этого. Или трусливы.
Харрисон повернулся к Метровичу и Ранковичу.
— Но ведь вы-то военные люди? Если верить тому, что мне говорили, участвуете в битвах...
— Мы не настолько умны, как Петер, — улыбнулся Метрович.
— Вы знаете содержание сообщения?
— Конечно, — сказал Метрович. — Скрытность Петера — безусловно, его достоинство, но в данном случае можно обойтись и без него. Через пару дней новость облетит весь лагерь и станет известна каждому. Мы — немцы, итальянцы, усташи и четники — начинаем крупномасштабную операцию против партизан. Немцы назвали ее «Операция „Вайс“». Партизаны, несомненно, назовут ее четвертой попыткой.
Услышанное не произвело на Харрисона сильного впечатления.
— Да, три предыдущие не увенчались заметным успехом и не продвинули вас в этом деле вперед.
— Легко говорить, — отозвался Метрович, — но теперь все будет иначе. Партизаны зажаты в угол. Они в ловушке. У них нет ни истребителей, ни бомбардировщиков, а у нас — эскадрилья на эскадрилье. У них нет ни одного танка, ни одной приличной зенитки. Пятнадцатитысячная партизанская армия ослаблена голодом, большая часть бойцов ее необучена, на нашей стороне — отлично вооруженное почти стотысячное регулярное войско. И, наконец, ахилесова пята партизан — почти полное отсутствие у них мобильности. Как нам стало известно, у них на руках — более трех тысяч раненых. Не хочу заглядывать в будущее, но, по-моему, сражение будет напоминать мясорубку. Спорим, Джеймс?
— Не спорю о подобных вещах. Как и Петер, я не могу причислить себя полностью к военным людям. Впервые мне довелось увидеть военный мундир три года назад. Но, если близится столь масштабное наступление, почему вы сидите тут и пьете вино, а не обдумываете диспозицию, склонившись над картами, не втыкаете флажки, вычерчиваете направление ударов или что там еще в таких случаях делают?
Метрович рассмеялся.
— Наше бездействие можно оправдать, тремя уважительными причинами. Во-первых, до начала операции еще две недели. Во-вторых, все планы уже подготовлены — войска либо заняли исходные рубежи, либо займут их в течение ближайших нескольких дней. В-третьих, главное сражение произойдет в двухстах километрах отсюда, в районе Бихача, куда стянуты основные партизанские силы. Четники не будут принимать в нем участия. Мы останемся здесь на случай, если партизаны проявят фантастическую глупость или оптимизм и попытаются прорваться в юго-западном направлении. Уничтожить их при форсировании Неретвы не составит труда, — Метрович сделал паузу и посмотрел на метель за окном, — Возможно, есть и четвертая причина. Если погода ухудшится или останется такой, как сейчас, планы командования могут измениться. Операцию придется отодвинуть на более поздний срок. В ближайшие дни — я в этом уверен — погода никому не позволит пройти через горы.
— Теперь ясно, почему вы так беспечны, — сказал Харрисон. — Велика вероятность того, что четники останутся в стороне. Я буду очень доволен, если ваши прогнозы окажутся верными. Повторюсь, я человек не военный и привык к своему здешнему комфортному существованию. А вы, Петер, надолго останетесь с нами?
— Нет. Если утром станет ясно, что полковник не имеет ко мне претензий, — а сегодня вечером на это ничто не указывало — я покину лагерь. Конечно, если нас не занесет к тому времени снегом.
— А позволительно ли будет...
— Вы хотите узнать, куда я направляюсь? Я вас правильно понял, Джимми?
— Да.
— Дело в том, что некий офицер итальянской разведки питает ко мне непреодолимый интерес.
Он постоянно мешает мне выполнять задания. Я хочу выяснить, почему он так поступает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Харрисон затворил за собой наружную дверь.
— Присаживайтесь, присаживайтесь! — В минуты душевного подъема капитан всегда повторял слова. — Джордже, могу я предложить... — Начал было он, но тут же махнул рукой — толстяк не терял времени даром: как всегда самовольно, он уже возложил на себя обязанности бармена.
С горделивым хозяйским видом Харрисон оглядел комнату.
— "Не дурно, — говорю я сам себе, — ты устроился совсем не дурно", во всяком случае, для разоренной войной страны. К сожалению, на этой квартире приходится бывать не столько часто, как хотелось бы. Но когда доведется, я стараюсь жить по-человечески. У меня, как у полковника Михайловича, даже есть свой собственный генератор. Он питает мою стационарную радиостанцию. Есть центральное отопление, — Харрисон указал на две трубы, протянутые вдоль стены к потолку и исчезающие в специально проделанных для них отверстиях. — Вообще-то одна труба — от кухонной печи, другая — от отопительной. Не будь их, мы бы задохнулись от дыма через полминуты. А что у вас тут, Джордже? — Харрисон взглянул на стакан, протянутый толстяком.
Джордже скромно пожал плечами:
— Ничего особенного, — шотландское солодовое виски.
— Шотландское виски. — Харрисон пригубил ароматный янтарный напиток и на некоторое время почтительно умолк. — Где вы раздобыли его?
— Подарок одного римского друга.
— Да возблагодарит Господь всех наших римских друзей! — воскликнул капитан. Он указал на одну из дверей. — Здесь — моя радиостанция. Замечательная вещь, но слишком громоздкая, чтобы брать ее с собой в походы. А эта дверь ведёт, как я говорю, в спальные апартаменты. Комнатушка, размером с собачью будку, но в ней вполне уместится пара коек, — Харрисон вновь отпил из стакана и галантно продолжил:
— Естественно, ее займут юные леди.
— Вы очень любезны, — с сомнением в голосе сказала Зарина, — но я... Но мы должны сперва доложить полковнику о своем прибытии.
— Какая ерунда! Не думайте об этом. Вы устали с дороги, измучились. Достаточно одного взгляда, чтобы заметить это. Полковник Михайлович подождет до утра. Разве не так, Петер?
— Да, завтра для этого будет время.
— Вот видите? Сидя на макушке этой горы, я ощущаю себя потерпевшим кораблекрушение, которого выбросило на необитаемый остров. Поневоле обрадуешься любым свежим новостям, дошедшим из внешнего мира. Что там хорошего, мой друг?
Петерсен отставил в сторону стакан с вином, протянутый ему толстяком, и поднялся из-за стола.
— Джордже вам все расскажет. У него это получится более складно.
— А вы? — спросил Харрисон. — Долг зовет? К полковнику? Петерсен кивнул.
— Я ненадолго, Джимми.
Майор вернулся не один вместе с ним пришли двое мужчин, так же как и Петерсен, облепленные с головы до ног мокрым снегом. Пока все трое отряхивались и раздевались, Харрисон представил присутствовавшим новых гостей:
— Майор Ранкович, майор Метрович — заместители командира. Как вы решились выбраться из своей берлоги в такую пургу, джентльмены?
— Что пурга, — полноватый Метрович жизнерадостно улыбнулся. — Петер сказал нам, что мы сможем увидеть новые лица. Однако не обмолвился и словом, что среди них будут личики двух прелестных девушек! — Метрович весело усмехнулся. — Хотя, возможно, он и упомянул об этом, да наши мысли, как обычно, были заняты боевыми делами. Да, Марино?
Мрачный майор Ранкович никак не отреагировал на слова приятеля. Мысли его и сейчас были заняты чем-то другим, и, похоже, этим «другим» был Джакомо.
— Я пригласил джентльменов прийти к нам, чтобы внести какое-нибудь разнообразие в их унылое существование, — объяснил Петерсен.
— Добро пожаловать, добро пожаловать, господа! — Харрисон взглянул на часы. — Вы сказали, Петер, что уходите ненадолго. Что тогда, по-вашему, долго?
— Надо же было предоставить Джордже возможность как следует выговориться. Кроме того, у меня нашлись другие дела. К примеру, я побывал возле радиорубки — захотелось взглянуть — многое ли там изменилось за время моего отсутствия.
— Радиорубка? — Зарина посмотрела на боковую дверь. — Мы ничего не слышали...
— Моя радиорубка расположена в пятидесяти метрах отсюда. В этом нет никакой тайны. Всего в лагере три радиостанции. Одна принадлежит штабу, вторая — капитану Харрисону. Третья — моя. Вы, Зарина, прикомандированы к штабу. Лоррейн останется здесь.
— Это вы так распорядились?
— Я ничем не распоряжаюсь, а исполняю приказы, как и все остальные. Так приказал полковник. Причина может показаться вам неубедительной, но я очень хорошо его понимаю. Хотя ни капитан Харрисон, ни его радист не владеют сербскохорватским, предпочтительней, если оба будут находиться подальше от штаба и поменьше общаться с другими людьми. Полковник Михайлович полагает — и совершенно правильно делает, — что никому нельзя доверять. Это его принцип, обеспечивающий безопасность.
— У вас много общего с полковником.
— Юная леди напрасно иронизирует, — по-прежнему улыбаясь, промолвил Метрович. — Мы все стараемся придерживаться этого принципа. Я единственный переводчик между капитаном Харрисоном и полковником. Так же, как и майор, я получил образование в Англии.
— Все-все-все! Довольно, — сказал Харрисон. — Мы еще успеем заняться делами. Давайте сосредоточимся на более важных вещах.
— Таких, как гостеприимство? — спросил Джордже.
— Да-да, на таких. Рассаживайтесь, пожалуйста. Что будут пить леди и джентльмены?
Майор Ранкович подошел к сидевшему в кресле Джакомо и произнес:
— Могу я узнать, как вас зовут? Джакомо в недоумении приподнял брови, улыбнулся им и ответил:
— Джакомо.
— Итальянское имя. А дальше?
— Просто Джакомо.
— "Просто Джакомо", — низким густым голосом повторил Ранкович. — Вам нравится загадочность?
— Мне нравится заниматься собственными делами.
— Какое у вас звание?
— Это мое личное дело.
— Я где-то встречал вас раньше, Риека, Котор, Сплит...
— Возможно, — губы Джакомо все еще были растянуты в улыбке, но глаза уже не улыбались. — Мир тесен. До войны я был моряком.
— Вы — югослав.
Джакомо — и Петерсен понимал это — мог с легкостью подтвердить сей факт, но майор знал, что тот не станет этого делать. Ранкович был хорошим солдатом, но плохим психологом.
— Я англичанин.
— Вы — лжец.
Петерсен шагнул вперед и опустил ладонь на плечо Ранковича.
— На вашем месте, Марино, я бы не горячился. Вам не кажется, что именно это происходит?
— Что вы хотите сказать? — тот повернулся к майору.
— Хочу сказать, что если вы продолжите в том же духе, то очнетесь в госпитале и долго будете удивляться тому, откуда здесь взялся летящий на полной скорости локомотив. Я могу поручиться за Джакомо. Да, он англичанин. У него длинный и столь впечатляющий послужной список, что он может заткнуть за пояс любого из присутствующих в этой комнате. Джакомо сражался во Франции и Бельгии, в Северной Африке, на Эгеях, в таких горячих местах, что у вас не хватит фантазии себе вообразить. Вы видите его лицо, Марино? На этом лице расписалась сама война.
— Я не дурак, — бросив взгляд на лицо Джакомо, буркнул Ранкович, — и не ставлю под сомнение солдатскую доблесть этого человека. Просто полюбопытствовал — вот и все. Я как и все мы, я не склонен к излишней доверчивости, но никого не хотел оскорбить.
— А я никаких оскорблений и не собирался выслушивать, — чувство юмора снова вернулось к Джакомо. — Вы — подозрительны, я — впечатлителен. Скверный коктейль. Вы ни с чем не смешиваете виски, Джордже? Даже с водой?
— Это кощунство, — отозвался толстяк.
— Из двух ваших утверждений, майор Ранкович, только одно справедливо, — уточнил Джакомо. — Да, я родился в Югославии, хотя являюсь подданным Великобритании. Давайте же выпьем за Югославию, господа!
— Против вашего тоста никто не станет возражать, — майор Ранкович примиряюще улыбнулся и поднял стакан. Следом то же самое сделали остальные.
Часа через полтора неприятный инцидент был полностью забыт. В компании царила непринужденная дружелюбная атмосфера.
— Нет места лучшего, чем родной дом! — воскликнул Харрисон, не обращаясь ни к кому конкретно. Его нельзя было назвать в стельку пьяным, как, впрочем, и трезвым. Харрисон уважительно взглянул на стакан с виски, который сжимал в руке. — Этот божественный нектар ободрит меня не хуже новостей. Однако Джордже не сказал, зачем вы направились в Рим. Да и вы, Петер, не горите желанием рассказать мне обо всем.
— А зачем?
Харрисон глубокомысленно кивнул головой.
— Имело смысл делать такие концы, чтобы сказать: не знаю, зачем это делаю.
— Я доставил сюда сообщение, содержание которого было мне неизвестно.
— А позволительно ли спросить вас, Петер, теперь оно вам известно?
— Позволительно. Теперь известно.
— А позволительно ли и мне его узнать?
— Выражаясь вашим языком, Джимми, я не уверен, позволительно или не позволительно мне разглашать сведения, которые содержатся в документе. Могу только сказать, сообщение носит исключительно военный характер. Строго говоря, я не военный человек, и не командую войсками. Я агент разведки. Агенты разведки не участвуют в боях. Мы слишком умны для этого. Или трусливы.
Харрисон повернулся к Метровичу и Ранковичу.
— Но ведь вы-то военные люди? Если верить тому, что мне говорили, участвуете в битвах...
— Мы не настолько умны, как Петер, — улыбнулся Метрович.
— Вы знаете содержание сообщения?
— Конечно, — сказал Метрович. — Скрытность Петера — безусловно, его достоинство, но в данном случае можно обойтись и без него. Через пару дней новость облетит весь лагерь и станет известна каждому. Мы — немцы, итальянцы, усташи и четники — начинаем крупномасштабную операцию против партизан. Немцы назвали ее «Операция „Вайс“». Партизаны, несомненно, назовут ее четвертой попыткой.
Услышанное не произвело на Харрисона сильного впечатления.
— Да, три предыдущие не увенчались заметным успехом и не продвинули вас в этом деле вперед.
— Легко говорить, — отозвался Метрович, — но теперь все будет иначе. Партизаны зажаты в угол. Они в ловушке. У них нет ни истребителей, ни бомбардировщиков, а у нас — эскадрилья на эскадрилье. У них нет ни одного танка, ни одной приличной зенитки. Пятнадцатитысячная партизанская армия ослаблена голодом, большая часть бойцов ее необучена, на нашей стороне — отлично вооруженное почти стотысячное регулярное войско. И, наконец, ахилесова пята партизан — почти полное отсутствие у них мобильности. Как нам стало известно, у них на руках — более трех тысяч раненых. Не хочу заглядывать в будущее, но, по-моему, сражение будет напоминать мясорубку. Спорим, Джеймс?
— Не спорю о подобных вещах. Как и Петер, я не могу причислить себя полностью к военным людям. Впервые мне довелось увидеть военный мундир три года назад. Но, если близится столь масштабное наступление, почему вы сидите тут и пьете вино, а не обдумываете диспозицию, склонившись над картами, не втыкаете флажки, вычерчиваете направление ударов или что там еще в таких случаях делают?
Метрович рассмеялся.
— Наше бездействие можно оправдать, тремя уважительными причинами. Во-первых, до начала операции еще две недели. Во-вторых, все планы уже подготовлены — войска либо заняли исходные рубежи, либо займут их в течение ближайших нескольких дней. В-третьих, главное сражение произойдет в двухстах километрах отсюда, в районе Бихача, куда стянуты основные партизанские силы. Четники не будут принимать в нем участия. Мы останемся здесь на случай, если партизаны проявят фантастическую глупость или оптимизм и попытаются прорваться в юго-западном направлении. Уничтожить их при форсировании Неретвы не составит труда, — Метрович сделал паузу и посмотрел на метель за окном, — Возможно, есть и четвертая причина. Если погода ухудшится или останется такой, как сейчас, планы командования могут измениться. Операцию придется отодвинуть на более поздний срок. В ближайшие дни — я в этом уверен — погода никому не позволит пройти через горы.
— Теперь ясно, почему вы так беспечны, — сказал Харрисон. — Велика вероятность того, что четники останутся в стороне. Я буду очень доволен, если ваши прогнозы окажутся верными. Повторюсь, я человек не военный и привык к своему здешнему комфортному существованию. А вы, Петер, надолго останетесь с нами?
— Нет. Если утром станет ясно, что полковник не имеет ко мне претензий, — а сегодня вечером на это ничто не указывало — я покину лагерь. Конечно, если нас не занесет к тому времени снегом.
— А позволительно ли будет...
— Вы хотите узнать, куда я направляюсь? Я вас правильно понял, Джимми?
— Да.
— Дело в том, что некий офицер итальянской разведки питает ко мне непреодолимый интерес.
Он постоянно мешает мне выполнять задания. Я хочу выяснить, почему он так поступает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28