пусть и не из крупных, но — обязательная, не «темная», что называется, в «кидках», «подставах» и просрочках не замечена, воду никогда не мутила… Сделки солидные… А сделки солидные — стало быть, партнеры по сделкам имеют свою взаимовыгодную долю по ним, чем больше сделок — тем чаще у партнеров появляются поводы радоваться жизни и смотреть на тебя с одобрением, с благодарностью…
Но пришли новые времена: бывшие приятели торкнулись туда, в «Дом ремесел», раз, другой — ни купить они там ничего не могут, ни продать, «ремесленники» занимаются сугубой мелочевкой, прибыли от партнерства с ними никакой, брать пятерки-десятки за канцелярщину они также перестали, потому как и этот сектор внутри биржи захватили другие люди… Был Сигорд, был Яблонски, миллионами ворочали — теперь же оба мелкие суетливые жучки, которым уже никто из докризисных клиентов денег не доверяет. Если их прежние партнеры и кредиторы покинули, если от них сотрудники увольняются — кому они нужны, такие контрагенты? Стал мелочью — занимайся мелочью, веди себя подобающе, как мелочь, не суйся с пустыми разговорами к занятым людям. Если с тобой здороваются, помнят прежние дела и заслуги — то имей совесть, не напрягай своим пустым присутствием место, где люди делают реальные деньги, и знай свое… Понятно, да? Вот и хорошо, что понятно, и что не надо это произносить вслух, при всех. Кивнули друг другу — дальше разлетелись, каждый по своим этажам и жердочкам. Справедливо? Справедливо.
— Да нет же, если абстрактно оценивать нас, как некую хозяйствующую единицу, учитывая штат, объемы произведенных услуг, производственные затраты, полученную прибыль — то мы очень даже ничего, процветающая организация…
— Ты это с кем разговариваешь, Ян, с чайником?
— А?.. Это я сам с собой, вслух рассуждаю. Говорю — фирма мы не сказать чтобы мелкая: сто тридцать тысяч нащелкали за январь, при том, что новогодние каникулы нам мешали.
— В делах, как и в сексе, неудачникам всегда что-то мешает, господин Яблонски. Не забывай, что нам повезло на «дурика», на халяву, что мы провинциалов обслужили, минус зарплата и налоги…
— С налогами почти по нулям выйдем, я гарантирую, я все посчитал и уладил, все концы подшиты как надо, урона не будет. А с зарплатой… Ну… — Яблонски заглянул в чашку, вздохнул и потянулся за новой печенюшкой.
— Не бойся за это, жалованье никто нам не урежет. За январь — столько же положим: мне, тебе и нашей парочке, остальное вливаем дальше. Потерпят. Биржа, провайдеры и прочие кровососы вообще подождут до марта. Подождут?
— Конечно, подождут, вы же не хуже моего знаете порядки, кроме того, почти все оплачено вперед. А тем временем денежки поработают, принося нам сложные проценты… — Яблонски ткнул указательным пальцем в небо и забегал, по обыкновению, по крохотному помещению офиса. Остановился резко. — И проценты эти гораздо, гораздо выше, подчеркиваю, нежели пени за задержку этих денег в нашей системе…
— Ишь ты, как возликовал! Да, сто тысяч добавочных — это неплохо… Но мало. Мало, Ян!
— Сколько есть. Меня гораздо больше волнует ситуация с вашей квартирой. Вам ведь через полгода возвращать кредит… Надо что-то делать.
— Мы и делаем.
— Да нет же, черт возьми, Сигорд! Фигня получается: вы свою квартиру заложили, вы за меня долю в Уставный фонд внесли, а я? Давайте, и я свою заложу? Чтобы все было по справедливости? Нет, Сигорд, вы головой заранее не трясите, я дело говорю. А то ни в какие ворота не лезет. Есть, в конце концов, такие понятия у людей, как стыд и гордость…
— Ты… возмущайся, да печенье запивать не забывай, а то крошки летят во все стороны. Во-первых, не через полгода, а через семь месяцев. Во-вторых, моя доля в пятьдесят раз, а точнее — в сорок девять раз больше твоей, пропорционально и ответственность больше, усваиваешь?
— Нет.
— Слушай дальше. Ответственность больше, а вместе с нею и право принимать решения больше твоего. Я начальник — ты молчок. Теперь усвоил?
— Нет.
— То есть, как это нет?
— Это самоубийственная демагогия.
— Может, и демагогия, но с позиции силы. И самое главное, если я в срок буду носить им проценты, то через семь месяцев я эту квартиру просто перезаложу, еще на полгода, под ту же сумму процентов.
— Простите, не понял вашего оборота речи: за ту же сумму, или за те же проценты?
— Сумму.
— Это уже выйдет двадцать пять процентов за полгода! За такое ростовщичество к стенке надо немедленно ставить, даже не под суд отдавать.
— К стенке-е… Ишь, как понравились тебе наши современные порядки!..
— Мне они вовсе не…
— …а не сам ли рассказывал, как твои предки в Европе ростовщичеством промышляли, вдов и сирот по миру пускали? — Сигорд подбил в стопку свои любимые графики, положил их в февральскую папку и стал ждать, пока чайник вскипит. Чайник был литровый, вода в нем заканчивалась не менее трех раз в день, бывало, что и по пять, но оба они, Сигорд и Яблонски, привыкли к нему и суеверно не хотели его менять на более вместительный и современный.
— Вы меня с кем-то спутали, из моих предков никто и ничем таким шейлоковским не промышлял. И я вам никогда ничего подобного, всей этой наглой чуши, не рассказывал и рассказать не мог! Но даже и за такие проценты — они могут не продлить, лучше отберут собственность, банку так выгоднее будет.
— Не выгоднее. — Сигорд полуоскалился, довольный, и развалился в кресле с сигаретой в уголку рта: лучшим отдыхом на рабочем месте было для него — дразнить партнера и соратника Яблонски. Тот повелся на подначки и закипел не хуже чайника, отлично!
— Почему это??? Давайте посчитаем. Какова реальная стоимость вашей недвижимости?.. Извините, что на такую больную тему, но ради истины…
— Давай посчитаем, но чур, я первый. А ты нападай и оппонируй. От хорошей жизни имущество не перезакладывают, согласен?
— Безусловно.
— Стало быть, вероятность того, что после перезаклада я, наконец, выкуплю свою квартиру, невелика? Даже меньшая, нежели при первоначальном закладе, не так ли?
— В среднестатистическом случае — да, подобная вероятность ничтожна. Но у нас…
— Да. Ты у прав: «но у нас» есть сложные проценты, но «они» — банковские ростовщики — об этом не знают и предпочтут выкручивать из меня халявные денежки еще полгода, а уж потом отберут недвижимость и пустят с молотка за полную рыночную цену… Риска у них от меня никакого, ибо заложенную квартиру — ни продать, ни взорвать, ни за границу с ней не смыться…Я прав? Спорить будешь? Дадут они мне перезаклад?
— Ну… Гм… Все равно страшно. — Яблонски подуспокоился и даже словно бы сдулся телом, стал не таким кругленьким. — Давайте, я все эти будущие полгода и предыдущие нынешние семь месяцев буду получать половинную зарплату? В знак солидарности, что ли? В конце-концов, у меня пенсия, живу я теперь один…
— Не дури. Ох, и достала меня эта писанина! Слушай. Ян, я вот что подумал: в марте, где-нибудь к апрелю, поглубже осенью, расщедримся и возьмем девчушку-секретаршу, чтобы она вела всю эту трихомудию и занималась только ею, без бухгалтерии и курьерских дел, чтобы мне самому не корпеть, так я ей лучше поручу, дам подробные инструкции.
— Зачем, давайте я возьмусь?
— Нет, это работа тупая, не для тебя. Хотя и необходимая. Ты лучше вот что, ты подготовь для нее именно эту подробную инструкцию, как и что ей делать, а до этого мы с тобой решим, что и как в этой инструкции должно быть. — Яблонски распахнул глазки во всю их скромную мощь и неожиданно рассмеялся:
— Метод, методика и методология!
— Чего?
— Девушка будет методично работать по разработанной мною методике. А методику я буду разрабатывать согласно разработанной вами методологии. Был такой популярный экзаменационный вопрос у нас в институте, на котором многие сыпались: чем метод отличается от методики и методологии?
— Да? Все равно не понял ни хрена. Ну что, три минуты третьего, конвейер включился, вернемся к нашим скальпам и скальпелям…
Истинно сказано: к хорошему привыкать легче, нежели отвыкать от него.
Осенний день, дождь моросит которые уже сутки подряд. Уборщицы в вестибюле биржи не успевают подтирать за господами брокерами, мраморные полы все в слякоти, даром, что никто здесь пешком на работу не ходит, грязь ногами не толчет… Сигорд знает, он почти привык: бесплатный бюллетень с итогами предыдущих торгов ему самому придется брать из стопки, со столика у дверей, а в былые времена, перед разорением, ему уже с поклоном выдавали в гардеробе, и ему, и Яблонски. И дело не в чаевых, ибо в гардеробе их категорически не берут, но в невидимой иерархии местного народонаселения — все здесь расставлены по жердочкам. Вон, сидит в креслах некий господин Инти Гаусс: столько лет крысятничал, бессовестно обирал случайных неосторожных клиентов (постоянных у такого не было, естественно), из кожи вон лез — да никак не мог подняться в делах выше табуретки, но стал вдруг представителем каких-то саудовских шейхов, которым религия не позволяет непосредственно погружать деньги в рост!.. А денег у них — всю их пустыню можно покрыть в четыре слоя, самыми крупными купюрами… Теперь его кабинет, хотя и размерами такой же, как у Сигорда, но выходит окнами непосредственно в биржевой зал. Суперкруто для тех, кто понимает, хотя непосредственная польза в торгах от этого невелика. Но престиж, статус, а в конечном итоге — доверие… Комната для деловых переговоров у него пусть и не эксклюзивная, но вполне даже VIP, для очень узкого круга участников. Спутниковая связь, фельдъегерская почта, круглосуточное банковское обслуживание… Сигорд так и не успел туда, к VIPам притусоваться, хотя и близок был… Нынче рукопожатия у всех вялые… А раньше как клещами хватали, бодро, энергично, горячо…
— Привет, Сигорд!
— Привет.
— Как оно ничего?
— Нормально, а у тебя?
— Тоже нормально. Извини, тороплюсь…
— А, ну давай…
Февраль девяносто восьмого года не длиннее других не високосных февралей, и на десять процентов короче обоих соседей по календарю, но прибылей принес как большой: ровно двести двадцать тысяч, чуточку больше расчетных двухсот, да оно и к лучшему! Вот если бы меньше расчетных — тогда вздохи и досады были бы окрашены в более темные тона. А сейчас — в более розовые, ибо посвящены они растущим неудовлетворенным потребностям, а не текущим неудовлетворенным. Разница меж ними очень и очень велика.
— К первому марта у нас на позициях сосредоточено шесть дивизий.
— Чего, каких дивизий, Ян? Опять наш Господин Президент чего-то затеял? Теперь уже новому дураку неймется?
— Да нет! Это я так про себя обозначил наши оборотные средства, с которыми мы начинаем последний месяц первого квартала: шестьсот тысяч талеров на нашем расчетном и биржевом счету готовы к бою. На расчетном, правда, чуть побольше, но мы обременены некими обязательствами перед личным соста…
— Совсем ты чокнулся на милитаризме, я смотрю. Это ты жалкие сто тысяч талеров дивизией называешь? Батальон, да и то недоукомплектованный. Личный состав, к бою, шеренги… Что с тобою происходит, а, Яблонски? Какой-то ты такой…
— Ничего не происходит, устал я.
— Сейчас не до отпусков.
— Понимаю. И не в отпуске дело — устал я большой усталостью, стар стал.
— Брось… Стар он стал! Линду то и дело за девичьи плечи цапаешь, задушевно так… Почти по-отцовски.
— Это по привычке, а не от вожделения. Я в ее сторону ничего такого в намерениях не имею, зря вы так.
— Это ты зря, если не имеешь… — Сигорд потянулся было к пиджаку за сигаретами, но передумал, голова вдруг заболела от резкого наклона.
— Все шутите. Нет, я устал и давно хотел с вами поговорить по данному поводу…
— Если уйти — то в твоей доле еще нет миллиона, Ян. Потерпи, пока хотя бы до прежнего догоним.
— Плевать я хотел на миллионы, у меня равновесия в душе нет. Жить не для чего.
— То есть как это? — Сигорд немедленно снял автодозвон с телефона — (мэрия подождет, туда не срочно), не поленился — сам прикрыл дверь кабинета и подтащил стул в сторону Яблонски. — Что случилось, толком говори? Что, деньги?
— Не-ет, я же уже сказал, что деньги ни при чем…
— Ну, ну?..
— Не знаю, зачем я живу. Когда матушка была — вроде бы всегда я при деле, при заботе, всегда родная душа рядом… И некогда ни о чем постороннем думать, ни о будущем, ни о собственной старости, ни о деньгах тех же…
— Так, понимаю…
— Да ничегошеньки вы не понимаете! Нет, погодите! Раз уж попросили говорить, я скажу! Вы своим делом живете, оно вам отца и мать заменяет, семью и любовницу, и хобби в придачу. Идеи, вон, генерируете. А мне все по самый пепел обрыдло, я… Я не знаю, чего я хочу. Сам не знаю. Только понимаю, что мне нужен покой, стабильность, мало к чему обязывающее занятие и… размеренность, что ли… Важность, либо псевдоважность моего повседневного бытия. Но только чтобы не в шашки на дворе с такими же стариками… Шахматы с вами — не в счет, это другое. Понимаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Но пришли новые времена: бывшие приятели торкнулись туда, в «Дом ремесел», раз, другой — ни купить они там ничего не могут, ни продать, «ремесленники» занимаются сугубой мелочевкой, прибыли от партнерства с ними никакой, брать пятерки-десятки за канцелярщину они также перестали, потому как и этот сектор внутри биржи захватили другие люди… Был Сигорд, был Яблонски, миллионами ворочали — теперь же оба мелкие суетливые жучки, которым уже никто из докризисных клиентов денег не доверяет. Если их прежние партнеры и кредиторы покинули, если от них сотрудники увольняются — кому они нужны, такие контрагенты? Стал мелочью — занимайся мелочью, веди себя подобающе, как мелочь, не суйся с пустыми разговорами к занятым людям. Если с тобой здороваются, помнят прежние дела и заслуги — то имей совесть, не напрягай своим пустым присутствием место, где люди делают реальные деньги, и знай свое… Понятно, да? Вот и хорошо, что понятно, и что не надо это произносить вслух, при всех. Кивнули друг другу — дальше разлетелись, каждый по своим этажам и жердочкам. Справедливо? Справедливо.
— Да нет же, если абстрактно оценивать нас, как некую хозяйствующую единицу, учитывая штат, объемы произведенных услуг, производственные затраты, полученную прибыль — то мы очень даже ничего, процветающая организация…
— Ты это с кем разговариваешь, Ян, с чайником?
— А?.. Это я сам с собой, вслух рассуждаю. Говорю — фирма мы не сказать чтобы мелкая: сто тридцать тысяч нащелкали за январь, при том, что новогодние каникулы нам мешали.
— В делах, как и в сексе, неудачникам всегда что-то мешает, господин Яблонски. Не забывай, что нам повезло на «дурика», на халяву, что мы провинциалов обслужили, минус зарплата и налоги…
— С налогами почти по нулям выйдем, я гарантирую, я все посчитал и уладил, все концы подшиты как надо, урона не будет. А с зарплатой… Ну… — Яблонски заглянул в чашку, вздохнул и потянулся за новой печенюшкой.
— Не бойся за это, жалованье никто нам не урежет. За январь — столько же положим: мне, тебе и нашей парочке, остальное вливаем дальше. Потерпят. Биржа, провайдеры и прочие кровососы вообще подождут до марта. Подождут?
— Конечно, подождут, вы же не хуже моего знаете порядки, кроме того, почти все оплачено вперед. А тем временем денежки поработают, принося нам сложные проценты… — Яблонски ткнул указательным пальцем в небо и забегал, по обыкновению, по крохотному помещению офиса. Остановился резко. — И проценты эти гораздо, гораздо выше, подчеркиваю, нежели пени за задержку этих денег в нашей системе…
— Ишь ты, как возликовал! Да, сто тысяч добавочных — это неплохо… Но мало. Мало, Ян!
— Сколько есть. Меня гораздо больше волнует ситуация с вашей квартирой. Вам ведь через полгода возвращать кредит… Надо что-то делать.
— Мы и делаем.
— Да нет же, черт возьми, Сигорд! Фигня получается: вы свою квартиру заложили, вы за меня долю в Уставный фонд внесли, а я? Давайте, и я свою заложу? Чтобы все было по справедливости? Нет, Сигорд, вы головой заранее не трясите, я дело говорю. А то ни в какие ворота не лезет. Есть, в конце концов, такие понятия у людей, как стыд и гордость…
— Ты… возмущайся, да печенье запивать не забывай, а то крошки летят во все стороны. Во-первых, не через полгода, а через семь месяцев. Во-вторых, моя доля в пятьдесят раз, а точнее — в сорок девять раз больше твоей, пропорционально и ответственность больше, усваиваешь?
— Нет.
— Слушай дальше. Ответственность больше, а вместе с нею и право принимать решения больше твоего. Я начальник — ты молчок. Теперь усвоил?
— Нет.
— То есть, как это нет?
— Это самоубийственная демагогия.
— Может, и демагогия, но с позиции силы. И самое главное, если я в срок буду носить им проценты, то через семь месяцев я эту квартиру просто перезаложу, еще на полгода, под ту же сумму процентов.
— Простите, не понял вашего оборота речи: за ту же сумму, или за те же проценты?
— Сумму.
— Это уже выйдет двадцать пять процентов за полгода! За такое ростовщичество к стенке надо немедленно ставить, даже не под суд отдавать.
— К стенке-е… Ишь, как понравились тебе наши современные порядки!..
— Мне они вовсе не…
— …а не сам ли рассказывал, как твои предки в Европе ростовщичеством промышляли, вдов и сирот по миру пускали? — Сигорд подбил в стопку свои любимые графики, положил их в февральскую папку и стал ждать, пока чайник вскипит. Чайник был литровый, вода в нем заканчивалась не менее трех раз в день, бывало, что и по пять, но оба они, Сигорд и Яблонски, привыкли к нему и суеверно не хотели его менять на более вместительный и современный.
— Вы меня с кем-то спутали, из моих предков никто и ничем таким шейлоковским не промышлял. И я вам никогда ничего подобного, всей этой наглой чуши, не рассказывал и рассказать не мог! Но даже и за такие проценты — они могут не продлить, лучше отберут собственность, банку так выгоднее будет.
— Не выгоднее. — Сигорд полуоскалился, довольный, и развалился в кресле с сигаретой в уголку рта: лучшим отдыхом на рабочем месте было для него — дразнить партнера и соратника Яблонски. Тот повелся на подначки и закипел не хуже чайника, отлично!
— Почему это??? Давайте посчитаем. Какова реальная стоимость вашей недвижимости?.. Извините, что на такую больную тему, но ради истины…
— Давай посчитаем, но чур, я первый. А ты нападай и оппонируй. От хорошей жизни имущество не перезакладывают, согласен?
— Безусловно.
— Стало быть, вероятность того, что после перезаклада я, наконец, выкуплю свою квартиру, невелика? Даже меньшая, нежели при первоначальном закладе, не так ли?
— В среднестатистическом случае — да, подобная вероятность ничтожна. Но у нас…
— Да. Ты у прав: «но у нас» есть сложные проценты, но «они» — банковские ростовщики — об этом не знают и предпочтут выкручивать из меня халявные денежки еще полгода, а уж потом отберут недвижимость и пустят с молотка за полную рыночную цену… Риска у них от меня никакого, ибо заложенную квартиру — ни продать, ни взорвать, ни за границу с ней не смыться…Я прав? Спорить будешь? Дадут они мне перезаклад?
— Ну… Гм… Все равно страшно. — Яблонски подуспокоился и даже словно бы сдулся телом, стал не таким кругленьким. — Давайте, я все эти будущие полгода и предыдущие нынешние семь месяцев буду получать половинную зарплату? В знак солидарности, что ли? В конце-концов, у меня пенсия, живу я теперь один…
— Не дури. Ох, и достала меня эта писанина! Слушай. Ян, я вот что подумал: в марте, где-нибудь к апрелю, поглубже осенью, расщедримся и возьмем девчушку-секретаршу, чтобы она вела всю эту трихомудию и занималась только ею, без бухгалтерии и курьерских дел, чтобы мне самому не корпеть, так я ей лучше поручу, дам подробные инструкции.
— Зачем, давайте я возьмусь?
— Нет, это работа тупая, не для тебя. Хотя и необходимая. Ты лучше вот что, ты подготовь для нее именно эту подробную инструкцию, как и что ей делать, а до этого мы с тобой решим, что и как в этой инструкции должно быть. — Яблонски распахнул глазки во всю их скромную мощь и неожиданно рассмеялся:
— Метод, методика и методология!
— Чего?
— Девушка будет методично работать по разработанной мною методике. А методику я буду разрабатывать согласно разработанной вами методологии. Был такой популярный экзаменационный вопрос у нас в институте, на котором многие сыпались: чем метод отличается от методики и методологии?
— Да? Все равно не понял ни хрена. Ну что, три минуты третьего, конвейер включился, вернемся к нашим скальпам и скальпелям…
Истинно сказано: к хорошему привыкать легче, нежели отвыкать от него.
Осенний день, дождь моросит которые уже сутки подряд. Уборщицы в вестибюле биржи не успевают подтирать за господами брокерами, мраморные полы все в слякоти, даром, что никто здесь пешком на работу не ходит, грязь ногами не толчет… Сигорд знает, он почти привык: бесплатный бюллетень с итогами предыдущих торгов ему самому придется брать из стопки, со столика у дверей, а в былые времена, перед разорением, ему уже с поклоном выдавали в гардеробе, и ему, и Яблонски. И дело не в чаевых, ибо в гардеробе их категорически не берут, но в невидимой иерархии местного народонаселения — все здесь расставлены по жердочкам. Вон, сидит в креслах некий господин Инти Гаусс: столько лет крысятничал, бессовестно обирал случайных неосторожных клиентов (постоянных у такого не было, естественно), из кожи вон лез — да никак не мог подняться в делах выше табуретки, но стал вдруг представителем каких-то саудовских шейхов, которым религия не позволяет непосредственно погружать деньги в рост!.. А денег у них — всю их пустыню можно покрыть в четыре слоя, самыми крупными купюрами… Теперь его кабинет, хотя и размерами такой же, как у Сигорда, но выходит окнами непосредственно в биржевой зал. Суперкруто для тех, кто понимает, хотя непосредственная польза в торгах от этого невелика. Но престиж, статус, а в конечном итоге — доверие… Комната для деловых переговоров у него пусть и не эксклюзивная, но вполне даже VIP, для очень узкого круга участников. Спутниковая связь, фельдъегерская почта, круглосуточное банковское обслуживание… Сигорд так и не успел туда, к VIPам притусоваться, хотя и близок был… Нынче рукопожатия у всех вялые… А раньше как клещами хватали, бодро, энергично, горячо…
— Привет, Сигорд!
— Привет.
— Как оно ничего?
— Нормально, а у тебя?
— Тоже нормально. Извини, тороплюсь…
— А, ну давай…
Февраль девяносто восьмого года не длиннее других не високосных февралей, и на десять процентов короче обоих соседей по календарю, но прибылей принес как большой: ровно двести двадцать тысяч, чуточку больше расчетных двухсот, да оно и к лучшему! Вот если бы меньше расчетных — тогда вздохи и досады были бы окрашены в более темные тона. А сейчас — в более розовые, ибо посвящены они растущим неудовлетворенным потребностям, а не текущим неудовлетворенным. Разница меж ними очень и очень велика.
— К первому марта у нас на позициях сосредоточено шесть дивизий.
— Чего, каких дивизий, Ян? Опять наш Господин Президент чего-то затеял? Теперь уже новому дураку неймется?
— Да нет! Это я так про себя обозначил наши оборотные средства, с которыми мы начинаем последний месяц первого квартала: шестьсот тысяч талеров на нашем расчетном и биржевом счету готовы к бою. На расчетном, правда, чуть побольше, но мы обременены некими обязательствами перед личным соста…
— Совсем ты чокнулся на милитаризме, я смотрю. Это ты жалкие сто тысяч талеров дивизией называешь? Батальон, да и то недоукомплектованный. Личный состав, к бою, шеренги… Что с тобою происходит, а, Яблонски? Какой-то ты такой…
— Ничего не происходит, устал я.
— Сейчас не до отпусков.
— Понимаю. И не в отпуске дело — устал я большой усталостью, стар стал.
— Брось… Стар он стал! Линду то и дело за девичьи плечи цапаешь, задушевно так… Почти по-отцовски.
— Это по привычке, а не от вожделения. Я в ее сторону ничего такого в намерениях не имею, зря вы так.
— Это ты зря, если не имеешь… — Сигорд потянулся было к пиджаку за сигаретами, но передумал, голова вдруг заболела от резкого наклона.
— Все шутите. Нет, я устал и давно хотел с вами поговорить по данному поводу…
— Если уйти — то в твоей доле еще нет миллиона, Ян. Потерпи, пока хотя бы до прежнего догоним.
— Плевать я хотел на миллионы, у меня равновесия в душе нет. Жить не для чего.
— То есть как это? — Сигорд немедленно снял автодозвон с телефона — (мэрия подождет, туда не срочно), не поленился — сам прикрыл дверь кабинета и подтащил стул в сторону Яблонски. — Что случилось, толком говори? Что, деньги?
— Не-ет, я же уже сказал, что деньги ни при чем…
— Ну, ну?..
— Не знаю, зачем я живу. Когда матушка была — вроде бы всегда я при деле, при заботе, всегда родная душа рядом… И некогда ни о чем постороннем думать, ни о будущем, ни о собственной старости, ни о деньгах тех же…
— Так, понимаю…
— Да ничегошеньки вы не понимаете! Нет, погодите! Раз уж попросили говорить, я скажу! Вы своим делом живете, оно вам отца и мать заменяет, семью и любовницу, и хобби в придачу. Идеи, вон, генерируете. А мне все по самый пепел обрыдло, я… Я не знаю, чего я хочу. Сам не знаю. Только понимаю, что мне нужен покой, стабильность, мало к чему обязывающее занятие и… размеренность, что ли… Важность, либо псевдоважность моего повседневного бытия. Но только чтобы не в шашки на дворе с такими же стариками… Шахматы с вами — не в счет, это другое. Понимаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56