— в голосе Пэгги наигранно капризная, «княгиньская» нотка. — Сами видите, у нас тут менестрель простаивает. Отчего бы это, а?
— Всегда к вашим услугам, госпожа княгиня, — Флетчер произносит это с такой ухмылкой, за которую любой уважающий себя государь тут же приказал бы выкинуть вон этого хама. — Мне не хватало лишь вашего пожелания.
Он тянется за гитарой, и я поспешно скатываюсь с подлокотника, устраиваюсь у его ног, дабы не мешать. И, как оно всегда со мной после хотя бы недельной разлуки с этим мерзавцем, завороженно смотрю, как ложится на струны смуглая рука с тонкими пальцами Нездешнего…
Я знаю, я чувствую… Его пламя соприкасается с моим, бирюзовая вспышка ласкает обнаженные нервы почти до боли. Он тоже знает — а в сгустившемся воздухе повисает древняя мелодия, одновременно безмерно печальная и бешено страстная, как цыганский романс… Ругианская «Королевна-бродяжка», надо же… Я ступаю в центр комнаты, буквально раздвинув плечом танцующих ведьмочек, и гитаре начинает вторить тонкий перезвон подвесок из позолоченного серебра на моей головной повязке.
Как там слова? Когда-то знала, да и сейчас не совсем забыла — я же эту мелодию с детства нежно люблю… Нет, не хочу вспоминать. Не сейчас.
В другое бы время Пэгги и сама с удовольствием поплясала бы с нами, но уж если он играет, а я танцую — все, третий лишний, тут творится нечто такого уровня, что чуть зацепи — пол-Эсхары без крыш останется. В прямом и переносном смысле.
Everything is all right, everything is fine… А там, наверху, в спальне, стоит на столе флакончик из белого переливающегося оникса — тот самый, на который мы год копили деньги. И сегодня поздно ночью, когда мы останемся одни, Флетчер откроет его, выльет на ладонь немного масла, и комнату наполнит ни с чем не сравнимый аромат белого силийского шиповника… а наутро этот аромат перейдет с нашей кожи на смятые простыни и надолго останется в них…
Если кто-то сейчас скажет мне, что это мой последний такой вечер — не знаю почему, но я поверю.
Так наползает гроза. Жаркий июльский полдень, солнце слепит лучами, и небо еще ни с одной стороны не оттенено ярким свинцом, но уже слышнее звуки в знойном безмолвии, придавившем нас своей тяжестью, и медленно сжимаются золотые розетки горчанки, стискиваются, как руки в молитве…
Слушайте, а ведь сегодня на самом деле будет гроза! Здесь-то, в Эсхаре, лето, не зима! То-то я так взмокла во время танца! Таким образом, у моего напряга вполне обыденная причина, и нечего переживать по этому поводу. Дождь пройдет — посвежеет, в том числе и в мозгах.
Флетчер завершает «Королевну-бродяжку» резким ударом по струнам, и я застываю вполоборота к нему с почти радостной улыбкой.
— Слушай, это потрясающе! — белокурая ведьмочка, чьего имени я еще не знаю, преданно заглядывает мне в глаза. — Ты научишь меня так танцевать?
— Ты и сама уже неплохо умеешь, — отвечаю я вполне искренне. — Если хочешь, покажу потом пару движений…
Мне не до нее сейчас — во все глаза я смотрю на темноволосого незнакомца, который стоит у кресла Пэгги, разглядывая какую-то драгоценную вещицу. Вот это да — вошел во время танца, а я и не заметила…
Увидев, что я смотрю на него, он возвращает драгоценность княгине Эсхарской.
— Таких, как ты, в некоторых Сутях все еще сжигают на кострах, — голос звучный, чуть хрипловатый.
— Таких, как я? — повторяю я машинально…
— Эленд, позволь представить тебе славного рыцаря Дэнниса диа Оро, друга моего Марселла, — тут же встревает Пэгги. — Дэннис, а это та самая Элендис Аргиноль, о которой ты уже наслышан. Почти моя племянница.
Диа Оро, диа Оро… Романдское имя, однако! Помнится, во время своих монлозанских великих деланий знавала я некоего Парсифаля диа Оро, у которого, прямо как в сказке, было три сына: два — дети как дети, а третий…
Я подхожу к ним и уже готовлюсь протянуть руку для поцелуя, но поименованный Дэннис опережает меня — и пожимает мою руку крепким мужским рукопожатием. Ничего себе!
— Вот, значит, какая ты… — произносит он непонятно и оценивающе смотрит на меня. Я, в свою очередь, делаю то же самое. Своеобразное лицо, приметное… кожа светлая, а волосы — ночь непроглядная, стекают на плечи, как черный дождь. И глаза такие же ночные, огромные, с темно-золотыми искрами и каким-то звериным прищуром… не волчьим, но все же… Мутамнийские глаза. Да — и движения слишком плавные для его высокой и сильной фигуры. Сразу чувствуется воин, опытный и опасный…
Стоп, мутамнийские… а зовут диа Оро… и одежда не романдская, а стандартная авиллонская — светлая рубаха и что-то вроде темной туники без рукавов…
— Слушай, ты по матери в родстве с диа Родакасрами не состоишь? — спрашиваю я, затаив дыхание. Два сына, которые дети как дети, у Парсифаля — от первой жены, романдки…
— Состою, — отвечает он, не моргнув глазом. — В отдаленном.
— Трать тебя тарарать, Линхи! — ору я, не считая нужным сдерживаться. — Вот ты и попал в мои лапы, мать твою мутамнийскую!
Он невольно улыбается, и надо сказать, улыбка у него приятная. А в следующую секунду это уже не улыбка, а оскал, острые клыки в звериной пасти… Передо мною на ковре, с невозмутимым выражением на морде, сидит крупный лесной котяра бурой масти, с кисточками на ушах и коротким, словно обрубленным хвостом.
— Мррр-я-ау! — нагло говорит он и вкусно облизывается, словно только что кого-то сожрал. Я невольно отшатываюсь, но Линхи уже стоит передо мною в человеческом облике и смеется.
— Посмейся тут у меня, — огрызаюсь я. — Тебя кто просил из себя божественное правосудие изображать? Шинно?
Улыбка сбегает с его лица.
— Ты о чем?
— Не отпирайся. Верховного Экзорциста загрыз ты, я это нутром почуяла еще в кангранском стойбище. А окончательно уверилась, когда узнала, что старый Парсифаль за что-то отказал младшему сыну в родительском благословении.
— Отец ничего не знает про Ле Жеанно! — лицо Линхи делается каменным. — Он поймал меня уже позже, когда я обернулся для собственного удовольствия. Даже если он и заподозрил что-то, то доказательств у него нет, а он не такой негодяй, чтобы родного сына, пусть даже богохульника, отдать в руки конклава! Мы поругались, и я ушел…
— Знаешь, меня, конечно, интересует, что по этому поводу думает твой батюшка, — перебиваю я, — но еще больше меня интересует, в чью голову первой пришла свежая и оригинальная идея устранения Верховного — в твою или Шинно?
Секунду на его лице отражаются мучительные колебания — сказать или нет? Я жду. Такой либо скажет правду, либо не скажет ничего.
— Это был замысел Шинно, — наконец выговаривает он. — И нечего дырку во мне взглядом сверлить. Мы оказались прижаты к стенке, «оплошность» с тобой и Араном могла стоить головы многим, а проблема так и оставалась проблемой. А ты со своим проклятием такой хороший ключ дала… Сработали как сумели.
— И укрепили народные массы в вере в святость Ирмы диа Алиманд!
— А чем это чревато?
— Уже ничем. Все, что мог, уже сделал. Как только назначили нового Верховного Экзорциста, он тут же меня изловил. Чисто для профилактики, чтоб не прорицала лишнего. Этот, конечно, был уже не чета Зверю, и с ним я творила, что хотела, но когда у тебя выбор: устроить чудо огня или сложиться без пользы для дела…
— А разве не этого ты хотела изначально?
— Изначально, заметь! Стой поры ветер успел перемениться. После моего чудесного не-сгорания народ заговорил уже не о святой Ирме, но о новом пришествии Святой Бланки. Слово вылетело, кошку назвали кошкой, и у кого были уши, тот услышал.
На его лице неприкрытый испуг — понял-таки… Впрочем, если они работают в паре, Шинно должен был все ему объяснить. До сих пор уши горят, как вспомню выволочку, устроенную мне Лайгалдэ… «Ты отдаешь себе отчет в том, что произошло? Он твой Поборник и обязан подставлять за тебя свою голову — никак не наоборот! Но сейчас он вышел сухим из воды, а вот о вступлении в игру Огненной — о твоем! — Тень теперь прекрасно осведомлена! Теперь жди неприятностей как только, так сразу… Неужели ты не понимаешь, что теперь, когда впервые за очень много лет собрались вместе все Жрицы Стихий, ты не имеешь права — да, именно не имеешь права! — умереть до инициации?»
Испуг на лице Линхи тем временем сменился раздражением:
— Знаешь, девонька, а какого вообще черта ты делала в Романде после смерти Ле Жеанно? Тебе что, мало показалось?
(Да, пребывание в Городе ощутимо подпортило манеры этому романдскому рыцарю — последняя фраза отнюдь не образец учтивости и куртуазности. Дурное дело, известно, нехитрое…)
— Неужели непонятно? Наблюдала, что из этого вышло и можно ли считать результат удовлетворительным, — самое обидное, что тут он прав. Если бы я тогда на какое-то время исчезла из Романда… но никто не властен сделать бывшее небывшим. — Скажи спасибо, что после этой новости мне удалось пинками прогнать Арана назад в Город. В конце концов, что от нас требовалось? Убрать посланца Тени или все-таки остановить резню еретиков?
— По крайней мере, тут мы преуспели, — невесело усмехается Линхи. — После твоих учинений в могуществе Святой Бланки не сомневается уже никто. Сейчас святые отцы ломают копья в диспутах, действительно ли Бланка сестра Господа или просто очень сильная святая. Но кровь больше не льется, а это самое главное.
И тут я замечаю, что все это время Флетчер прислушивается к нашей перебранке с откровенным тревожным интересом. Только этого мне и недоставало для полного счастья…
— Слушайте, а о чем это вы? — в отличие от Флетчера, Пэгги последний раз была в Романде более трех лет назад, а потому потеряла нить разговора в самом начале.
— Так, — отмахиваюсь я. — Разбор полетов с крыши на чердак. Да, кстати, Линхи, — круто меняю я тему беседы, — когда ты ушел от отца, то, судя по твоей одежде, пошел прямиком в Город?
— Именно так, — подтверждает он. — Просто осознал в какой-то момент, что помочь больше ничем не могу, а вот навредить способен. И после этого в Романд уже не возвращался. Бродяжил года полтора по Сутям на свой страх и риск, смотрел людей и мироздание…
— А как же Шинно?
— А что Шинно? Я уже не мальчишка, и без Шинно справлюсь!
Я скептически хмыкаю — на вид этому рыцарю-оборотню, если повнимательнее приглядеться, никак не больше двадцати. Хотя Романд не Город, там в семнадцать лет уже женятся.
— Он сейчас, скорее всего, тоже где-то в Городских Сутях, — добавляет Линхи мрачно. — Насколько я вообще его знаю, пошел по бабам. Или ищет, кому подороже продать свой меч и боевой опыт. Ибо дома его тоже ничего особенно хорошего не ждет — после того, как кангранцы показательно вломили сначала Харвику, а потом и Северину, идея крестовых походов в Романде больше не популярна. А все прекрасно помнят, у кого Шинно состоял на службе до того, как…
Не скажу, что эта информация очень меня порадовала — сразу по нескольким причинам…
— Эй, Хэйм, — Пэгги, видно, окончательно надоел наш труднопонимаемый разговор. — По-моему, твоя леди заскучала. И во всяком случае, мы заскучали точно. Сыграй еще что-нибудь!
Как красиво его лицо сейчас, в золотых и лиловых бликах! Он смотрит на меня вопросительно, чуть подмигивает… Мы одно сейчас, и моя тревога эхом отдается в нем. Я киваю. Защита, пусть и не абсолютная — как она нужна сейчас нам обоим!
Он начинает играть вступление к Слову Купола — не своему, Россиньоля. Оно последнее и потому самое главное. При первых же аккордах ведьмочки тихо отходят в сторонку — это только для меня…
Как только пляску начинает
Язык огня во тьме каминной…
Один из лучших моих танцев… Смотри, рысь-оборотень, знающий, кто я такая, запоминай — потом брату расскажешь.
О Андсира Справедливая, только сейчас осознала, насколько он опасен на самом деле — у него же ножны под стреловидный меч! Двадцать лет — и уже Брат Дарги!
Да-а… Встреча…
Играй, Флетчер, играй еще яростнее… любимый мой…
Прошлое вновь вскипает в крови,
Время сражений и время любви!
…Танец кончается, и я снова присаживаюсь рядом с Флетчером, рассеянно допиваю остатки из его бокала. Жарко, платье липнет к телу. Хоть бы скорее эта гроза, а то от духоты даже в сон клонит.
Как одуряюще пахнет этот белоцвет…
Проснулась я уже в своей спальне от прямо-таки оглушительного раската грома. Ночь, но спальня полна каким-то идущим ниоткуда призрачным сиянием, и в нем я вижу, что Флетчера не только нет рядом со мною, но постель вообще раскрыта лишь наполовину. На мою половину. На столе искристо белеет бесценный флакончик, так и не раскупоренный нами в эту ночь.
Я оглядываюсь. Нигде ни следа Флетчера — лишь на полу валяется, видимо, оброненный, берет с Орденским символом. Рядом с ним переливается, как драконья чешуя, мое эсхарское платье… хоть убейте меня, не вспомню, когда успела его снять! Совсем странно.
За окном хлещет дождь, живой стеной отрезая меня от мира, и в воздухе сгущается присутствие опасности, нестерпимой беды, над которой у меня нет никакой власти…
Как я сюда попала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Всегда к вашим услугам, госпожа княгиня, — Флетчер произносит это с такой ухмылкой, за которую любой уважающий себя государь тут же приказал бы выкинуть вон этого хама. — Мне не хватало лишь вашего пожелания.
Он тянется за гитарой, и я поспешно скатываюсь с подлокотника, устраиваюсь у его ног, дабы не мешать. И, как оно всегда со мной после хотя бы недельной разлуки с этим мерзавцем, завороженно смотрю, как ложится на струны смуглая рука с тонкими пальцами Нездешнего…
Я знаю, я чувствую… Его пламя соприкасается с моим, бирюзовая вспышка ласкает обнаженные нервы почти до боли. Он тоже знает — а в сгустившемся воздухе повисает древняя мелодия, одновременно безмерно печальная и бешено страстная, как цыганский романс… Ругианская «Королевна-бродяжка», надо же… Я ступаю в центр комнаты, буквально раздвинув плечом танцующих ведьмочек, и гитаре начинает вторить тонкий перезвон подвесок из позолоченного серебра на моей головной повязке.
Как там слова? Когда-то знала, да и сейчас не совсем забыла — я же эту мелодию с детства нежно люблю… Нет, не хочу вспоминать. Не сейчас.
В другое бы время Пэгги и сама с удовольствием поплясала бы с нами, но уж если он играет, а я танцую — все, третий лишний, тут творится нечто такого уровня, что чуть зацепи — пол-Эсхары без крыш останется. В прямом и переносном смысле.
Everything is all right, everything is fine… А там, наверху, в спальне, стоит на столе флакончик из белого переливающегося оникса — тот самый, на который мы год копили деньги. И сегодня поздно ночью, когда мы останемся одни, Флетчер откроет его, выльет на ладонь немного масла, и комнату наполнит ни с чем не сравнимый аромат белого силийского шиповника… а наутро этот аромат перейдет с нашей кожи на смятые простыни и надолго останется в них…
Если кто-то сейчас скажет мне, что это мой последний такой вечер — не знаю почему, но я поверю.
Так наползает гроза. Жаркий июльский полдень, солнце слепит лучами, и небо еще ни с одной стороны не оттенено ярким свинцом, но уже слышнее звуки в знойном безмолвии, придавившем нас своей тяжестью, и медленно сжимаются золотые розетки горчанки, стискиваются, как руки в молитве…
Слушайте, а ведь сегодня на самом деле будет гроза! Здесь-то, в Эсхаре, лето, не зима! То-то я так взмокла во время танца! Таким образом, у моего напряга вполне обыденная причина, и нечего переживать по этому поводу. Дождь пройдет — посвежеет, в том числе и в мозгах.
Флетчер завершает «Королевну-бродяжку» резким ударом по струнам, и я застываю вполоборота к нему с почти радостной улыбкой.
— Слушай, это потрясающе! — белокурая ведьмочка, чьего имени я еще не знаю, преданно заглядывает мне в глаза. — Ты научишь меня так танцевать?
— Ты и сама уже неплохо умеешь, — отвечаю я вполне искренне. — Если хочешь, покажу потом пару движений…
Мне не до нее сейчас — во все глаза я смотрю на темноволосого незнакомца, который стоит у кресла Пэгги, разглядывая какую-то драгоценную вещицу. Вот это да — вошел во время танца, а я и не заметила…
Увидев, что я смотрю на него, он возвращает драгоценность княгине Эсхарской.
— Таких, как ты, в некоторых Сутях все еще сжигают на кострах, — голос звучный, чуть хрипловатый.
— Таких, как я? — повторяю я машинально…
— Эленд, позволь представить тебе славного рыцаря Дэнниса диа Оро, друга моего Марселла, — тут же встревает Пэгги. — Дэннис, а это та самая Элендис Аргиноль, о которой ты уже наслышан. Почти моя племянница.
Диа Оро, диа Оро… Романдское имя, однако! Помнится, во время своих монлозанских великих деланий знавала я некоего Парсифаля диа Оро, у которого, прямо как в сказке, было три сына: два — дети как дети, а третий…
Я подхожу к ним и уже готовлюсь протянуть руку для поцелуя, но поименованный Дэннис опережает меня — и пожимает мою руку крепким мужским рукопожатием. Ничего себе!
— Вот, значит, какая ты… — произносит он непонятно и оценивающе смотрит на меня. Я, в свою очередь, делаю то же самое. Своеобразное лицо, приметное… кожа светлая, а волосы — ночь непроглядная, стекают на плечи, как черный дождь. И глаза такие же ночные, огромные, с темно-золотыми искрами и каким-то звериным прищуром… не волчьим, но все же… Мутамнийские глаза. Да — и движения слишком плавные для его высокой и сильной фигуры. Сразу чувствуется воин, опытный и опасный…
Стоп, мутамнийские… а зовут диа Оро… и одежда не романдская, а стандартная авиллонская — светлая рубаха и что-то вроде темной туники без рукавов…
— Слушай, ты по матери в родстве с диа Родакасрами не состоишь? — спрашиваю я, затаив дыхание. Два сына, которые дети как дети, у Парсифаля — от первой жены, романдки…
— Состою, — отвечает он, не моргнув глазом. — В отдаленном.
— Трать тебя тарарать, Линхи! — ору я, не считая нужным сдерживаться. — Вот ты и попал в мои лапы, мать твою мутамнийскую!
Он невольно улыбается, и надо сказать, улыбка у него приятная. А в следующую секунду это уже не улыбка, а оскал, острые клыки в звериной пасти… Передо мною на ковре, с невозмутимым выражением на морде, сидит крупный лесной котяра бурой масти, с кисточками на ушах и коротким, словно обрубленным хвостом.
— Мррр-я-ау! — нагло говорит он и вкусно облизывается, словно только что кого-то сожрал. Я невольно отшатываюсь, но Линхи уже стоит передо мною в человеческом облике и смеется.
— Посмейся тут у меня, — огрызаюсь я. — Тебя кто просил из себя божественное правосудие изображать? Шинно?
Улыбка сбегает с его лица.
— Ты о чем?
— Не отпирайся. Верховного Экзорциста загрыз ты, я это нутром почуяла еще в кангранском стойбище. А окончательно уверилась, когда узнала, что старый Парсифаль за что-то отказал младшему сыну в родительском благословении.
— Отец ничего не знает про Ле Жеанно! — лицо Линхи делается каменным. — Он поймал меня уже позже, когда я обернулся для собственного удовольствия. Даже если он и заподозрил что-то, то доказательств у него нет, а он не такой негодяй, чтобы родного сына, пусть даже богохульника, отдать в руки конклава! Мы поругались, и я ушел…
— Знаешь, меня, конечно, интересует, что по этому поводу думает твой батюшка, — перебиваю я, — но еще больше меня интересует, в чью голову первой пришла свежая и оригинальная идея устранения Верховного — в твою или Шинно?
Секунду на его лице отражаются мучительные колебания — сказать или нет? Я жду. Такой либо скажет правду, либо не скажет ничего.
— Это был замысел Шинно, — наконец выговаривает он. — И нечего дырку во мне взглядом сверлить. Мы оказались прижаты к стенке, «оплошность» с тобой и Араном могла стоить головы многим, а проблема так и оставалась проблемой. А ты со своим проклятием такой хороший ключ дала… Сработали как сумели.
— И укрепили народные массы в вере в святость Ирмы диа Алиманд!
— А чем это чревато?
— Уже ничем. Все, что мог, уже сделал. Как только назначили нового Верховного Экзорциста, он тут же меня изловил. Чисто для профилактики, чтоб не прорицала лишнего. Этот, конечно, был уже не чета Зверю, и с ним я творила, что хотела, но когда у тебя выбор: устроить чудо огня или сложиться без пользы для дела…
— А разве не этого ты хотела изначально?
— Изначально, заметь! Стой поры ветер успел перемениться. После моего чудесного не-сгорания народ заговорил уже не о святой Ирме, но о новом пришествии Святой Бланки. Слово вылетело, кошку назвали кошкой, и у кого были уши, тот услышал.
На его лице неприкрытый испуг — понял-таки… Впрочем, если они работают в паре, Шинно должен был все ему объяснить. До сих пор уши горят, как вспомню выволочку, устроенную мне Лайгалдэ… «Ты отдаешь себе отчет в том, что произошло? Он твой Поборник и обязан подставлять за тебя свою голову — никак не наоборот! Но сейчас он вышел сухим из воды, а вот о вступлении в игру Огненной — о твоем! — Тень теперь прекрасно осведомлена! Теперь жди неприятностей как только, так сразу… Неужели ты не понимаешь, что теперь, когда впервые за очень много лет собрались вместе все Жрицы Стихий, ты не имеешь права — да, именно не имеешь права! — умереть до инициации?»
Испуг на лице Линхи тем временем сменился раздражением:
— Знаешь, девонька, а какого вообще черта ты делала в Романде после смерти Ле Жеанно? Тебе что, мало показалось?
(Да, пребывание в Городе ощутимо подпортило манеры этому романдскому рыцарю — последняя фраза отнюдь не образец учтивости и куртуазности. Дурное дело, известно, нехитрое…)
— Неужели непонятно? Наблюдала, что из этого вышло и можно ли считать результат удовлетворительным, — самое обидное, что тут он прав. Если бы я тогда на какое-то время исчезла из Романда… но никто не властен сделать бывшее небывшим. — Скажи спасибо, что после этой новости мне удалось пинками прогнать Арана назад в Город. В конце концов, что от нас требовалось? Убрать посланца Тени или все-таки остановить резню еретиков?
— По крайней мере, тут мы преуспели, — невесело усмехается Линхи. — После твоих учинений в могуществе Святой Бланки не сомневается уже никто. Сейчас святые отцы ломают копья в диспутах, действительно ли Бланка сестра Господа или просто очень сильная святая. Но кровь больше не льется, а это самое главное.
И тут я замечаю, что все это время Флетчер прислушивается к нашей перебранке с откровенным тревожным интересом. Только этого мне и недоставало для полного счастья…
— Слушайте, а о чем это вы? — в отличие от Флетчера, Пэгги последний раз была в Романде более трех лет назад, а потому потеряла нить разговора в самом начале.
— Так, — отмахиваюсь я. — Разбор полетов с крыши на чердак. Да, кстати, Линхи, — круто меняю я тему беседы, — когда ты ушел от отца, то, судя по твоей одежде, пошел прямиком в Город?
— Именно так, — подтверждает он. — Просто осознал в какой-то момент, что помочь больше ничем не могу, а вот навредить способен. И после этого в Романд уже не возвращался. Бродяжил года полтора по Сутям на свой страх и риск, смотрел людей и мироздание…
— А как же Шинно?
— А что Шинно? Я уже не мальчишка, и без Шинно справлюсь!
Я скептически хмыкаю — на вид этому рыцарю-оборотню, если повнимательнее приглядеться, никак не больше двадцати. Хотя Романд не Город, там в семнадцать лет уже женятся.
— Он сейчас, скорее всего, тоже где-то в Городских Сутях, — добавляет Линхи мрачно. — Насколько я вообще его знаю, пошел по бабам. Или ищет, кому подороже продать свой меч и боевой опыт. Ибо дома его тоже ничего особенно хорошего не ждет — после того, как кангранцы показательно вломили сначала Харвику, а потом и Северину, идея крестовых походов в Романде больше не популярна. А все прекрасно помнят, у кого Шинно состоял на службе до того, как…
Не скажу, что эта информация очень меня порадовала — сразу по нескольким причинам…
— Эй, Хэйм, — Пэгги, видно, окончательно надоел наш труднопонимаемый разговор. — По-моему, твоя леди заскучала. И во всяком случае, мы заскучали точно. Сыграй еще что-нибудь!
Как красиво его лицо сейчас, в золотых и лиловых бликах! Он смотрит на меня вопросительно, чуть подмигивает… Мы одно сейчас, и моя тревога эхом отдается в нем. Я киваю. Защита, пусть и не абсолютная — как она нужна сейчас нам обоим!
Он начинает играть вступление к Слову Купола — не своему, Россиньоля. Оно последнее и потому самое главное. При первых же аккордах ведьмочки тихо отходят в сторонку — это только для меня…
Как только пляску начинает
Язык огня во тьме каминной…
Один из лучших моих танцев… Смотри, рысь-оборотень, знающий, кто я такая, запоминай — потом брату расскажешь.
О Андсира Справедливая, только сейчас осознала, насколько он опасен на самом деле — у него же ножны под стреловидный меч! Двадцать лет — и уже Брат Дарги!
Да-а… Встреча…
Играй, Флетчер, играй еще яростнее… любимый мой…
Прошлое вновь вскипает в крови,
Время сражений и время любви!
…Танец кончается, и я снова присаживаюсь рядом с Флетчером, рассеянно допиваю остатки из его бокала. Жарко, платье липнет к телу. Хоть бы скорее эта гроза, а то от духоты даже в сон клонит.
Как одуряюще пахнет этот белоцвет…
Проснулась я уже в своей спальне от прямо-таки оглушительного раската грома. Ночь, но спальня полна каким-то идущим ниоткуда призрачным сиянием, и в нем я вижу, что Флетчера не только нет рядом со мною, но постель вообще раскрыта лишь наполовину. На мою половину. На столе искристо белеет бесценный флакончик, так и не раскупоренный нами в эту ночь.
Я оглядываюсь. Нигде ни следа Флетчера — лишь на полу валяется, видимо, оброненный, берет с Орденским символом. Рядом с ним переливается, как драконья чешуя, мое эсхарское платье… хоть убейте меня, не вспомню, когда успела его снять! Совсем странно.
За окном хлещет дождь, живой стеной отрезая меня от мира, и в воздухе сгущается присутствие опасности, нестерпимой беды, над которой у меня нет никакой власти…
Как я сюда попала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54