Плененных злоумышленников подвели к царю.
Шестеро холеных мужчин в богатых одеждах, забыв всю гордость и тени прославленных предков, бухнулись пред Куллом на колени, вымаливая пощаду, крича, что это лорд Сан-Сан — все шестеро дружно указывали дрожащими перстами в сторону седобородого старца — заставил их принять участие в богомерзком преступлении.
Разоблаченные отравители, растеряв весь свой лоск, готовы были рассказать в полном молчании присутствующих о всех злокозненных замыслах. Они, перебивая друг друга, поведали, что Сан-Сан, всего лишь слуга Тулсы Дуума и древнего повелителя змей, которые забыли о давней вражде, ополчившись на общего врага — царя Валузии, Кулла.
Пленники кричали, вымаливая пощаду, такое, во что было просто трудно поверить, что в голове не укладывалось: о многоярусном подземном храме, о приношении в жертву мерзкому Змею, поселившемуся в подземельях под Грелиманусом, невинных младенцев, о том, что Змей в человечьем обличье пожирает еженощно самых красивых и знатных девушек, что все жители околдованы и уже и не люди даже, а подчиняющиеся воле двух злых чародеев зомби.
Лишь седобородый Сан-сан стоял гордо подняв голову, не отводя полного ненависти и бессильной злобы взгляда от побледневшего от подобных речей Кулла. Рука царя непроизвольно сжалась на украшенной огромным изумрудом рукояти меча. Восьмой пленник, юноша с гордым гербом прославленного рода, отец которого некогда встал плечом плечу рядом с Куллом против кровопийцы Борны, стоял с бледным лицом, уставив взгляд вдаль, в никуда, словно все происходящее его не касалось.
Шестеро коленопреклоненных, плачущих заговорщиков, захлебываясь и перескакивая с одного на другое, торопясь выложить царю все, что знали и не знали, в надежде вымолить пощаду, обвиняли во всех грехах седобородого и друга друга, готовые вцепиться товарищу в бороду, лишь бы обелить самого себя.
— Прекратите, жалкие трусы! — вдруг на весь зал взревел Сан-Сан. — Чтобы сохранить свои никчемные жизни, мокрицы, вы готовы возводить напраслину и подлую клевету на достойнейших мужей! Будь проклят час, когда я связался с вами, подлые заячьи душонки! Я вас ненавижу и презираю даже больше, чем этого узурпатора-атланта. Но мне не нужны ваши ничтожные жизни — Кулл, вот кого я готов стереть с лица земли, даже ценой собственной жизни, лишь бы прекрасное небо Валузии не осквернялось его презренным дыханием!
Седобородый поцеловал черный камень в своем перстне и быстро обвел им вокруг. Бирюзовый луч обежал зал и встрепенувшиеся телохранителя царя, как и пораженные всем происходящим гости, замерли в самых глупых и неестественных позах. Даже птицы в саду прекратили пение, даже пылинки, казалось, замерли в лучах собирающегося на покой солнца.
Кулл успел вскочить с кресла и выхватить из ножен меч, но тоже замер, скованный невидимыми магическими оковами.
Мир словно остановился посреди мгновения, смолкли все звуки, померкли цвета.
Лишь седобородый маг Сан-Сан, расхохотавшись, распростер руки в стороны. Плащ мягко упал с его плеч. Лицо старца исказилось то ли от боли, то ли от жестокой злорадной усмешки, и вдруг богатые одежды лопнули на груди, а длинные седые волосы бороды опали к его ногам, словно пожелтевшие листья с осеннего дуба.
На глазах у многочисленных изумленных, напуганных и обездвиженных злым колдовством гостей, слуг и рабов происходило жуткое и отвратительное чудо — седобородый превращался в непредставимого монстра. А присутствующие в пиршественном зале, скованные древней магией волшебного черного опала, даже прославленные Алые Убийцы, были не в силах пошевелиться, не могли произнести ни звука. Все, что им оставалось, это смотреть, как чародей превращается в гигантского — чуть ли не два человечьих роста белошерстного дракона с могучими кенгурячьми лапами и мощным, утыканным крепкими роговыми пластинами, хвостом. Ногти на передних лапах у перерождающегося мага не уступали ни размерами, ни остротой кривым лимурийским пиратским кинжалам. Дорогая одежда слетела с монстра и лишь золотой перстень с магическим камнем каким-то чудом держался на лапе.
Отвратительно и грозно ревя, не глядя на своих коленопреклоненных товарищей, дракон обошел их и направился к так же замершему и державшему бесполезный сейчас прославленный в битвах меч, Куллу.
Кулл видел приближающуюся звериную морду чудовища, у которого меж оскаленных желтоватых клыков текла мерзкая липкая слюна. Перед глазами вспыхивали красные круги злости и досады — Кулл не боялся умереть, но он не желал погибать столь глупо и бесславно. Он ничего не мог сделать, не мог защищаться, не мог нападать.
Что может быть обиднее для воина, чем это бездействие? Для воина, прошедшего через столько сражений, что все их просто невозможно запомнить, для которого звуки сражения, звон скрещивающихся мечей — самая сладостная мелодия на свете.
Монстр приближался. Медленно, сладострастно ревя, выставив вперед жуткие когти, одно движение которых снесло попавшемуся на пути рабу голову. Чудовище не торопилось, широкие ноздри раздувались от предвкушении смерти Кулла. Казалось, ничто, даже всемогущий Хотат, не сможет остановить его неотвратимого приближения.
Если бы мог, Кулл закрыл бы глаза — хотя никогда не отворачивался от смерти. Быть в роли связанного кролика, к которому подходит живодер, ему ни разу доселе не доводилось, и он не представлял раньше насколько это страшно и мерзко.
Монстр был уже совсем близко, ему оставалось преодолеть каких-то несколько шагов, скоро уже коготь-лезвие полоснет по груди Кулла и брызнет первая кровь.
В это мгновение, когда обездвиженный царь прощался с жизнью, моля великих Валку и Хотата об одном — вернуть ему возможность двигаться, Кулл боковым зрением не заметил даже, а скорее почувствовал, какую-то быстро появившуюся тень и на весь огромный зал прозвучали странные слова:
— Ка нама каа лайерама!
Кулл еще не успел понять, что же означают эти слова, где, когда и от кого он уже слышал их, как почувствовал, что неведомая магическая сила черного опала седобородого Сан-Сана рухнула, как не было, и его ничто больше не держит.
Еще не осознавая, что произошло, он снизу вверх нанес удар мечом прямо в белую шерсть груди переродившегося мага. И тот час же выдернул меч, в глаза ему брызнуло черной зловонной кровью, а уши заполнил дикий нечеловеческий рев чудовища.
Острые когти-кинжалы устремились к нему, Кулл едва успел увернуться — когти скользнули по левому плечу, оставляя глубокие борозды.
Рукав парчовой рубахи сразу стал темно-алым, но Кулл, не обращая ни малейшего внимания на боль, нанес новый удар — туда, где у монстра, по его расчетам, должно было быть сердце.
Ноги чудовища разъехались, уже не в силах держать огромное туловище, но мощные передние лапы со свистящими воздухе когтями пытались настигнуть врага.
Кулл занес над головой меч, держа рукоять обеими руками, и в прекрасном неповторимом прыжке, видный всем присутствующим, под общий вздох облегчения, одним мощным ударом отсек чудовищу безобразную голову.
Она, оставляя черный кровавый след подкатилась к ногам Келькора. Командир Алых Убийц с отвращением отпихнул ее ногой.
Тело монстра словно обмякло и рухнуло бесформенной кучей на мраморные плиты. Над останками чудовища заклубился черный дым, а когда он рассеялся, Кулл увидел лишь лужу отвратительной, булькающей черной слизи, в центре которой сверкал золотой перстень с черным магическим опалом.
Царь подошел и поднял перстень.
— Пусть уберут эту гадость! — поморщившись, приказал он рабам и посмотрел на свое опрокинутое кресло, которое двое стражников тут же кинулись поднимать. — Садитесь, дорогие гости! — громко пригласил Кулл. — Продолжим пир. Великий Хотат не оставил нас. Пусть нальют еще вина!
Слуги, выйдя из оцепенения, бросились со всех ног, кто наливать вина, кто убирать жуткую лужу. Хотя им было страшно даже подойти к останкам злобного колдуна, гнев царя был еще страшнее.
Гости, обсуждая удивительное происшествие, спешили залить пережитые страхи и волнения прекрасным вином.
— Слава Куллу — победителю человека-дракона!
— Слава мужественному и отважному царю-воину!
— Наконец-то на троне Валузии настоящий царь, которому не страшны никакие противники.
В эти мгновения, пережив ледяной холодок ужаса, здравицы Куллу кричали и те, кто всей душой желал бы ему смерти.
Но Кулл не слышал слов благодарности, он высматривал человека, который спас ему жизнь. И, наконец заметив, встал, раскрыв объятия.
— Брул! Как я рад тебя видеть!
— Извини, Кулл, что я опоздал на праздник великого Хотата! — произнес подошедший к царю пикт.
Это был, как и все люди его народа, темноволосый широкоплечий воин среднего роста и крепкого сложения. На смелом лице блестели непроницаемые, неустрашимые глаза.
Давние друзья крепко обнялись.
— Я спешил, как мог, — виновато сказал Брул, — но мой конь сломал ногу и оставшуюся часть пути мне пришлось преодолеть пешком.
— Ты появился вовремя, — ответил Кулл и показал ему место рядом со своим креслом. — Откуда ты знал, что надо произнести именно эти слова? Помнится, это заклинание против змеелюдей?
— А я и не знал, что надо произнести именно это заклинание, — усмехнулся Брул. — Просто увидев тебя, замершего словно утес над морем, и этого монстра, я сразу понял, что без магии здесь не обошлось. И выкрикнул единственное заклинание, которое знал. Я рад, что оно помогло.
— Помогло?! Да ты мне спас жизнь. — Кулл поднял кубок. — Выпьем за бесстрашного Брула Убивающего Копьем, который всем здесь присутствующим спас сегодня жизнь!
Собравшиеся в царском зале гости с радостью осушили кубки и потянулись к закускам — после таких переживаний просыпается зверский аппетит.
— Угощайся, Брул, ты наверное голоден с дороги, — предложил Кулл, отодвинув золотое блюдо, к яствам на котором так и не притронулся.
— Ваше величество, — осмелился с поклоном обратится к царю военачальник Алых Убийц. — А с этими что будем делать?
Он указал на так и стоявших на коленях шестерых пленников и юношу с древним гербом на груди.
— Отвести их в тюрьму или позвать палачей прямо сюда?
— Что с ними делать, Келькор? — переспросил Кулл. — А пусть мои гости подскажут, как поступить с теми, кто знал о готовящемся преступлении, о том, что вино отравлено и молчал, явился сюда, чтобы полюбоваться нашими смертями. Что думаете об этом, доблестные и благородные граждане Валузии?
— Смерть им!
— Прямо сейчас, они не заслуживают пощады!
— Пусть палачи отсекут негодяям головы!
— Нет, пусть принесут то самое отравленное вино и напоят им самих отравителей. А мы полюбуемся!
— Смерть им, смерть!
Кулл поднял руку, призывая ко вниманию. Он принял решение, достойное царя. Все смолкли, ожидая, что он скажет, зазевавшихся соседи бесцеремонно толкали локтями в бок, чтобы замолчали и посмотрели на царя.
Шестеро заговорщиков, размазывая по щекам недостойные мужчин слезы с мольбой в глазах воззрились на повелителя Валузии.
Кулл встал и произнес так, что его слышали в самых дальних уголках огромного зала:
— Эти люди, вместе со своим главарем, пытались отравить меня и моих гостей самым подлым образом. Они не вышли, как подобает мужчине, против меня с мечом в руке, не вызвали на честный бой! Смерть — вот, что они заслужили.
Одобрительный гул был ему ответом. Некоторые, особо довольные этими словами царя, протягивали рабам кубки, чтобы те вновь наполнили их, и залпом осушали в честь справедливого и мудрого решения.
Кулл вновь поднял руку, требуя тишины.
— Но сегодня — праздник милостивого Хотата, который иногда прощал своих врагов. И я, в честь праздника, дарю им жизнь!
Гул разочарования пронесся над столами, но царь еще не закончил свою речь.
— Да, я дарю им жизнь, они не встретятся сегодня с острыми топорами палачей! Но я не могу отпустить их с жаждой мести в сердцах, чтобы они вынашивали коварные замыслы, против меня, царя Валузии, а значит и всей страны. Я вызываю их на честный бой! Всех семерых сразу. Пусть умрут с оружием в руках, как и подобает мужчинам. Или убьют меня и тогда провозгласят царем Валузии, кого пожелают! Стража, дайте им щиты и мечи!
В зале вновь воцарилась мертвая тишина. Заговорщики, просветлевшие лицами при первых словах Кулла, вновь принялись умолять о пощаде.
— Поднимите их с колен, Келькор, — недовольно приказал Кулл. — И дайте им оружие! Если они так хотят жить — пусть попробуют убить меня не подлой отравой, а острым мечом в открытом бою!
— Слава Куллу, справедливейшему и отважному царю Валузии! — крикнул кто-то, но крик утонул в общем молчании.
Гости позабыли о прекрасном вине и изысканных угощениях на серебряных блюдах. Все молча смотрели на царя-воина, который скинул с себя парчовые одежды, оставшись обнаженным до пояса. Многочисленные гости, среди которых было немало женщин, непроизвольно любовались его могучим, загорелым телом, украшенным многочисленными шрамами и не имеющего ни единой складки жира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31