Гуня не занимался аферой потому, что для того, чтобы обманывать
людей, надо иметь очень хороший контакт с реальностью. А Гуню, с того
времени, как Сазан и Шакуров выставили его за дверь, все стремительней и
стремительней уносило в какой-то другой мир, где от реальности оставались
лишь разрозненные клочья.
Гуню не нашли просто потому, что он не знал, что его разыскивают, а
поэтому не предпринимал никаких естественных для разыскиваемого человека
действий. Сразу после покушения Гуня испугался и решил уехать из города.
Он поехал на Павелюгу и купил с рук билет, но до отхода поезда оставалось
еще долго, он напился, и его забрала привокзальная милиция. В обезъяннике
он немного протрезвел, а так как машина из вытрезвителя все не шла и не
шла, менты выгнали его вон. Гуня опять пошел на вокзал, и там он
познакомился с очень милой дамой, которая работала проводником в липецком
поезде. Дама посадила его в служебное купе, и всю дорогу до Липецка они
пили водку и трахались. В сознательные моменты женщина рассказывала Гуне о
Новолипецком металлургическом комбинате, который продали американскому
финансовому монстру, и в начале его продали за миллион долларов, а в конце
- за десять тысяч рублей. Гуня съездил в служебном купе до Липецка и
обратно, и к вечеру 10-го числа он вновь стоял на твердой земле Павла.
Страх у Гуни прошел, и он не тревожился о прошедшем бытии, как не
тревожатся люди о том, что случилось в прошлом рождении. Проводница тоже
была в прошлом рождении. Он купил бутылку водки, но, не чувствуя страха,
не стал ее пить. Он подумал, чего ему хочется, и вспомнил, что ему хочется
повидать десятилетнюю сестренку, которая жила с отчимом и матерью в доме у
Кропоткинской. Гуня купил гроздь бананов и глупую куклу, погрузился в
троллейбус и поехал к Арбату.

В семь часов тридцать четыре минуты милиционер Андрей Городейкий,
сидевший в потрепанной машине, припаркованной возле магазина "Овощи",
напрягся и протер глаза: небритый и слегка помятый Баркин прошел мимо него
к подъезду.
Милиционер сунулся в бардачок и достал оттуда две штучки - служебную
рацию и сотовый телефон, который ему дал Сазан. Рация была тяжелая и
советская, выданная органам накануне Московской олимпиады. Телефон был
шикарный, с белым пластмассовым брюшком и податливыми, как женское тело,
кнопками.
Городейский вынул из кармашка зеленые доллары, которые дал ему Сазан,
и долго рассматривал портрет американского общественого деятеля Бенджамина
Франклина.
Андрей поднял за ушко советскую рацию и положил ее обратно в
бардачок. Потом он взял "панасоник" и набрал затверженный номер.
В 7:30 на столе Валерия зазвонил телефон.
- Гуня у отчима, - сказал голос милиционера, - с бананом и книжкой.
Валерий сунул в карман пистолет и побежал наверх, перепрыгивая через
две ступеньки.

Когда кремовый "Вольво" Валерия тронулся с места, случилось сразу два
события. Во-первых, Валерий забыл снять ручной тормоз, и прежде, чем он
обратил на это внимание, тормоз был немного попорчен. Второе событие
состояло в том, что передатчик, прикрепленный утром под выхлопной трубой
"Вольво", стал тихо попискивать. Валерий не знал об этом передатчике, и
милиция о нем не знала, - у милиции не было денег на такие штучки.

Дверь Гуне открыл его отчим, - растрепанный человек в засаленной
рубашке, один конец которой свисал поверх белых тренировочных штанов, а
другой был заправлен внутрь.
- А где Галя? - удивился Гуня.
- У Гали пение, - ответил отчим.
У Гали всегда по пятницам было пение, и отчиму казалось, что было уже
две или три пятницы, в которые Гуня задавал этот вопрос. Как это часто
бывает, отчиму казалось невероятным, что об этом факте, так твердо
установленном в кругу семьи, можно забыть, - или даже вовсе его не знать.
К тому же он видел, что Гуня либо пьян, либо вчера был пьяный.
- А, - сказал Гуня, - ну я пойду.
- Можешь ее подождать, - сказал отчим, - мать уже пошла ее встречать.
Гуня нерешительно потоптался в прихожей и положил бананы и куклу
прямо на старые тапки матери.
- Киска, - сказал он вдруг обрадованно.
В прихожую вышла серая кошка, которую Гуня подобрал еще котенком, и
отнес к сестре. Гуня пожалел, что не купил кошачьей еды.
- А пожрать есть? - спросил Гуня, решительно наконец роняя вниз свою
черную куртку и устремляясь на кухню.
Отчим поставил на стол две тарелки и водрузил посередине кастрюлю с
гречневой кашей, завернутую, для сохранения тепла, в целый ворох
"Московских комсомольцев". Отчим размышлял, стоит ли говорить Гуне о
звонке Валерия, который искал своего друга "для одного очень выгодного
дела", и о ненавязчивом визите милиции, которой Гуня был нужен "да нет,
свидетелем". Отчим не знал, чем занимается сейчас Гуня, но он всегда
считал, что Валерий оказывает на своего приятеля дурное влияние. Как и
многим бывшим гражданам Советского Союза, отчиму казалось, что всякое
"очень выгодное дело" должно быть непременно также и очень противозаконным
делом, вне зависимости от того, что это за дело, - грабить банк или его
основывать. Впрочем, с этим мнением насчет "очень выгодных дел", вероятно,
согласился бы и Платон, и Фома Аквинский. И поэтому отчим не спешил
говорить Гуне о звонке Валерия. Что же касается милиции, то у отчима Гуни
сохранились самые неприятные воспоминания о властях, в основном связаннные
с эпидемией анонимок в НИИ, а также с утерянным им в метро и
принадлежавшем приятелю сборником "Из-под глыб". Отчим Гуни инстинктивно
брезговал милиционерами, пьяницами, и тараканами, и ему было неприятно
думать, что его пасынку придется звонить и идти к людям в форме. Он
принадлежал к тем шестидесяти четырем процентам российского населения,
которые думают, что власть России действует в интересах криминальных
стуктур, хотя сами не имеют никакого отношения ни к власти, ни к
криминальным структурам.
Гуня между тем наложил себе полную тарелку каши и уплетал ее за обе
щеки.
- Послушай, - сказал отчим, - тут к тебе приходила милиция.
- Милиция? - удивился Гуня. - Зачем?
- Тебе видней.
- Чего видней?! - жалобно вскричал Гуня. - Чего я сделал? Чего я
когда кому плохого сделал, а? Ходят, пристают, как мухоловка! Вон, в
Липецке завод американцам продали за десять тыщ, а они ко мне пристают! В
троллейбусе тоже грязь... - мрачно прибавил Гуня.
- А в булочной опять черного не было, - согласился отчим.
В прихожей раздался звонок.
- А вот и мать твоя пришла, - сказал отчим.
Он открыл дверь: на пороге стоял Валерий в светлом бежевом плаще с
широкими отворотами на рукавах. Руки Валерий держал в кармане плаща.
- Добрый день, - сказал Валерий отчиму.
Гуня, побледнев, глядел в коридор.
Валерий, не раздеваясь, стоял у двери.
- Поехали, - сказал Валерий.
- Куда?
- Далеко.
- Никуда я не поеду! - закричал вдруг Гуня.
- Дурак, - спокойно сказал Валерий. - Малый Толмачевский, 22, 17,
И.И.Демочкин, - это тебе что-нибудь говорит? - И, повернувшись к отчиму,
добавил: - Вы не представляете, какой он дурак. Он снял по фальшивому
паспорту квартиру на Толмачевском, а потом продал ее какому-то грузинскому
качку.
И продолжал:
- Милиция тебя опознала, а джорджи ищет с тобой встречи. Поехали.
- Куда?
- Во Внуково-Быково. Пока джорджи в Москве, тебя в Москве нет,
понятно?
Гуня глядел на своего приятеля, как кролик на удава. Возможно ли,
чтобы Сазан не знал о бомбе? А собственно, откуда ему знать? Он что, самый
умный, что ли? Гуня не засветился ни перед кем, кроме какой-то слепой
старушки с болонкой. А откуда этим дуракам найти старушку, у которой мозги
поросли щетиной, - она вообще приняла его за почтальона. Если разобраться,
так это Сазан ему еще должен. Только подумать, выкинуть школьного приятеля
из машины и с работы! Наверняка Сазан чувствует свою вину за то, что Гуне
пришлось связаться с этим ашотом...
- Поехали, - сказал Сазан.
Гуня встал и, вздрагивая, начал одеваться. Отчим сунул ему в руки
черную куртку. Они сошли в холодную, вечереющую подворотню.
Валерий молча посадил Гуню в машину и сел за руль. Колеса взвизгнули,
разбрасывая последний рыхлый снег, и через пять минут машина выехала на
Кропоткинскую набережную.

В 17:40 на рабочем столе Сергея раздался звонок.
- Тихомиров слушает.
- Это Дмитриев. Звонил постовой и сообщал, что человек с приметами
Гуни сошел с троллейбуса на Кропоткинской. Городейский, однако, не звонил.

Гуня и Сазан ушли. Отчим молча стоял посереди комнаты. Сотрудник
одного из московских НИИ, он имел слишком мало таланта и слишком много
честности, чтобы после перестройки переменить профессию. Он раньше никогда
не видел вблизи людей, которые продают непринадлежащие им квартиры, и
других людей, которые относятся к этому, как к мелкой неприятности. Он
стоял посереди комнаты и раздумывал, что он скажет жене.
Он еще не пришел к определенному решению, когда в дверь позвонили.
- Кто там; - спросил он.
- Милиция. Открывайте.
Отчим в ошеломлении открыл дверь, и в комнату ввалилось целое стадо
милиционеров во главе с тем самым лейтенантом, который два дня назад
заглядывал в поисках свидетеля.
- Где Баркин? - орал лейтенант.
Отчим немедленно понял, что Валерий был прав, и что, вовремя увезя
Федю, избавил семью от скандала.
- Его здесь нет, - сказал отчим. - Какое вы имеете право...
Милиционеры уже разбежались по всем комнатам. Один поволок к стене
тумбочку и шарил на полатях, где валялись старые санки и ломанные удочки;
задница второго торчала из-под ванны. Отчим вдруг с ужасом заметил, что
все милиционеры держат в руках огнестрельное оружие.
- Куда он ушел?
- Его здесь не было, - сказал отчим.
Сергей молча ткнул пистолетом в остывающую кашу и расставленные для
двоих тарелки.
- Я спрашиваю, куда он ушел?
Отчим внезапно рассердился:
- Слушайте, чем арестовывать с пистолетами квартирных мошенников, вы
бы лучше арестовывали тех, у кого хватает денег на такие квартиры!
- Кто вам сказал, что Баркин сбывал квартиры?
Отчим заколебался.
- Один его приятель.
- Сазан?! Сазан был здесь?
- Какой Сазан?
- Валерий Нестеренко.
Отчим изумленно хлопал глазами. Сергей схватил его за шиворот:
- Сазан был здесь, и сказал вашему пасынку, что грузин, которому он
продал квартиру, ищет его, чтобы убить?
- Откуда...
- Они уехали вместе?
- Ну, - сказал отчим, - Валерий выручал друга...
- К вашему сведению, - сказал Сергей, - Валерий - глава одной из
крупнейших бандитских группировок Москвы, да и ваш пасынок, скажем тоже,
хорош гусь. И Сазан охотится за вашим пасынком вот уже четыре дня. Для
него это вопрос жизни и смерти. Я не знаю, как он появился здесь - мы
держали дом под наблюдением. Но то, что он сделал, - он обеспечил себе
алиби. Где-нибудь через год труп вашего пасынка выловят из подмосковного
пруда, и Сазан скажет: "Ай-яй-яй! Я же посадил его на поезд в Армавир!
Наверное, он вернулся, и этот поганый джорджи его замочил!"
А теперь, - продолжал Сергей, выпуская отчима, - вы мне точно и
быстро перескажете все, что Сазан сказал Гуне.
Милиционеры ушли, а отчим остался в задумчивости у окна. Он был
старый человек, и он никогда не видел людей, которые предлагают своим
жертвам поехать в Армавир, чтобы по дороге нашпиговать их содержимым
автоматного рожка. Он вздыхал и раздумывал, что бы сказать о происшедшем
жене.
После этого Сергей спустился во двор. За мусорным бачком стоял желтый
"москвич", и в нем на переднем сиденье развалился Городейский. Он
старательно спал. Сергей постучал по стеклу. Городейкий зевнул, раскрыл
глаза, и выскочил машины.
- Поедешь в отдел, - сказал Сергей, - и там скажешь Захарову, что ты
уволен. Не по собственному желанию.
Городейский виновато улыбнулся и полез в машину.
- На троллейбусе! Как прочие граждане!
Городейский молча выпрямился, сунул руки в карманы пальто и побрел
прочь.
Сергей повернулся, вошел обратно в подъезд и стал подниматься наверх.
Сверху кто-то спускался. Сергей молча посторонился на узкой площадке между
вторым и третьим этажом, чтобы дать пройти огромному, баскетбольного роста
человеку в кроссовках пятьдесят четвертого размера. Поравнявшись с
Сергеем, необъятный человек так же молча вынул из кармана узкий мешочек,
набитый металлической мелочью, и стукнул милиционера по голове.
Сергей ткнулся носом в кафельный пол и потерял сознание, а человек
расспал мелочь из мешочка по карманам, уничтожив тем самым все следы
примененного оружия, и неторопливо проследовал к выходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30