Всякий чиновник кажется ему естественным врагом людей Божьих: он объявляет своим ученикам, что им придется столкнуться с властями, и ни на минуту не допускает мысли о том, что это может быть стыдно. Но никогда в нем не видно искушения занять место богатых и сильных. Он хочет уничтожить богатство и власть, а не овладеть ими. Он предсказывает ученикам муку и преследования, которым они подвергнутся; но ни разу он не останавливается на мысли о вооруженном сопротивлении. Мысль о том, что всемогущество достигается страданием и смирением, что над силой можно восторжествовать благодаря чистоте души, – вот собственно чистая идея Иисуса. Иисус – не спиритуалист; ибо у него все обусловлено осязательной осуществимостью. Но это настоящий идеалист, материя для него – лишь символ идеи, – реальное, живое отражение невидимого.
К кому же обращаться за помощью, чтобы основать Царствие Божие? Иисус никогда не задумывался на этот счет. Все, что есть высокого в понимании людей, все это в глазах Божьих ничто. Основателями Царствия Божия будут самые простые люди. Не богатые, не книжники, не священники. Это будут женщины, люди из народа, униженные и дети. Великий признак Мессии – благовествование нищим. Идиллическая, мягкая натура Иисуса берет здесь верх. Огромная социальная революция, где все общественные различия будут перемешаны, где все, что признается значительным в этом мире, будет уничтожено, – вот его мечта. Мир не уверует в него; мир его убьет. Но ученики его будут не от мира сего. Они образуют маленькую группу униженных и простых людей, которая победит своим самоуничижением. Чувство, которое сделало из понятия «мирянин» противоположность понятия «христианин», нашло себе в мыслях самого учителя полное оправдание.
Иисус в Капернауме
Могучая идея все с большей силой овладевала Иисусом, и отныне пред ним расстилалась дорога, по которой он должен был идти с каким-то роковым бесстрашием и которую намечал пред ним его изумительный гений вместе с теми исключительными обстоятельствами, среди которых он жил. До того он только сообщал свои мысли некоторым лицам, тайно с ним связанным; с этого момента его проповедь стала публичной и привлекла открытых последователей. Ему было около тридцати лет. Маленькая группа слушателей, сопровождавшая его к Иоанну Крестителю, без сомнения, разрослась, и, быть может, к ней примкнули некоторые ученики Иоанна. С этим первичным ядром будущей Церкви он смело объявил, после своего возвращения в Галилею, «благовествование Царствия Божьего». Это царствие приближается, и он, Иисус, есть тот Сын человеческий, которого видел Даниил в своем видении как божественного подготовителя последнего и высшего откровения.
Центром деятельности Иисуса в этот период его жизни был городок Капернаум, находившийся на берегу Генисаретского озера. Имя Капернаум, происходящее от слова «кафара» – «деревня», кажется, означает древний городской поселок, в противоположность большим городам, построенным на римский образец, как, например, Тивериада. Это название было так мало распространено, что Иосиф в одном месте в своих сочинениях считает его названием источника, который, очевидно, был более известен, чем поселок близ него. Как и Назарет, Капернаум не имел за собой никакого прошлого, и ни в каком отношении не принимал участия в том светском движении, которому покровительствовали Ироды. Иисус сильно привязался к этому городу и сделал себе из него как бы вторую родину. Немного спустя после своего возвращения он попытался завоевать в пользу своих идей Назарет, но не имел успеха. Один из его биографов наивно замечает, что он не мог произвести здесь большого чуда. То, что здесь знали его семью, имевшую так мало значения, слишком уменьшало его авторитет. На него не могли смотреть здесь как на сына Давидова, когда ежедневно видели его брата, сестру, зятя. Замечательно еще то, что семья оказывала Иисусу довольно значительное сопротивление и наотрез отказывалась верить в его Божественное призвание. Было и такое время, когда мать его и сестра утверждали, что он лишился рассудка, обращались с ним, как с экзальтированным мечтателем, и хотели удержать его силой. Назареяне более горячие хотели, говорят, убить его, сбросив с крутого утеса. Иисус остроумно замечает, что эту судьбу он разделяет со всеми великими людьми и применяет к себе пословицу: «Нет пророка в своем отечестве».
Такое отношение далеко не ослабило его мужества. Он вернулся в Капернаум, где находил большее понимание, и оттуда организовал целый ряд миссий в окрестных городах. Жители этой прекрасной, плодородной страны собирались только по субботам. Этот-то день Иисус и выбрал для своих поучений. Каждый город имел свою синагогу или место для собраний. Это была прямоугольная зала, довольно небольшая, с потолком, украшенным в греческом стиле. Евреи, не имея собственной архитектуры, никогда не стремились придать своим зданиям оригинальный стиль. Остатки многих древних синагог существуют в Галилее и поныне. Они все построены из дорогого материала, но вкуса в них мало благодаря большому количеству орнаментов с изображениями из области флоры, ветвей с листьями и витых лент, характеризующих памятники иудеев. Внутри синагоги стояли стулья, кафедра для публичных речей и шкаф для священных свитков. Эти здания, не похожие на храм, были центрами еврейской жизни. Туда собирались в субботу для молитвы и чтения Закона и Пророков. Так как иудаизм вне Иерусалима не имел духовенства, то всякий желающий мог прочесть место из Священного Писания на данный день (параша и гафтара) и прибавлял сюда мидраш, то есть лично ему принадлежащий комментарий, где он излагал собственные идеи. Здесь надо искать происхождение «гомелии», совершенный образец которой мы находим в маленьких трактатах Филона. Можно было делать возражения и предлагать вопросы лектору; таким образом, собрание быстро преображалось в свободную сходку. Она имела председателя, «старейшин», гаццана, то есть прислуживающего чтеца или стража, «посыльных», что-то вроде секретарей или вестников, поддерживавших сношения синагог между собой, шаммаша, или хранителя свитков. Синагоги, таким образом, были настоящими маленькими независимыми республиками; они имели собственную обширную юрисдикцию, обеспечивали отпущение на волю, покровительствовали вольноотпущенным. Подобно всякой городской корпорации, до конца римского владычества синагоги выдавали почетные свидетельства, принимали решения, имевшие силу закона для общины, назначали телесные наказания, исполнителем которых обыкновенно являлся гаццан.
Если принять во внимание ту живость мысли, которая всегда отличала евреев, такое учреждение, вопреки суровости своих решений, не могло не давать места весьма оживленным прениям. Благодаря синагогам иудаизм мог пройти неприкосновенным через восемнадцать столетий преследования. Синагога была обособленным маленьким миром, в котором сохранялся национальный дух и который представлял собою открытую арену для внутренней борьбы. Там расходовалось невероятное количество воодушевления и страсти. Борьба за председательское место была очень напряженной. Иметь почетное место в первом ряду – значило получить награду за высокое благочестие или пользоваться привилегией богатства, которой завидовали больше всего. С другой стороны, свобода, предоставленная всякому, кто хотел выступить лектором и комментатором священного текста, открывала широкое поле для пропаганды новых взглядов. Здесь мы находим один из великих источников силы Иисуса и одно из обычных средств, которым он пользовался для пропаганды своего учения. Он входил в синагогу, поднимался, чтоб читать; гаццан подавал ему книгу, он раскрывал ее и читал парашу или гафтару, приходящуюся на этот день; по поводу прочтенного он развивал свои идеи. Так как в Галилее было мало фарисеев, то возражения против его учения никогда не принимали того оттенка страстности и резкой едкости, если б он читал в Иерусалиме, с каким остановили бы его в самом начале его пропагандистской деятельности. Добрые галилеяне никогда не слыхали таких слов, которые более соответствовали бы их радостно-светлому воображению. Им были восхищены, его ласкали, находили, что он говорит дивно и что его доводы убедительны. Он с уверенностью отвечал на самые трудные возражения: почти поэтическая мерность и тон его речей пленяли эти юные умы, которые не успел еще высушить педантизм ученых.
Авторитет молодого учителя возрастал, таким образом, с каждым днем и, конечно, чем больше верили в него, тем больше он верил в себя самого. Его деятельность была ограничена. Она замыкалась пределами Тивериадского озера, и даже в пределах этого бассейна у него была любимая местность. Озеро имеет 5–6 лье в длину и 3–4 лье в ширину; имея форму довольно правильного овала, оно образует от Тивериады до устья Иордана нечто вроде залива, который имеет около трех лье по берегу. Вот поле, где семя, брошенное Иисусом, нашло наконец для себя почву, вполне подготовленную. Пройдем мысленно по этой местности, наблюдая ее шаг за шагом и стараясь приподнять тот покров разрушения и скорби, который наброшен на нее демоном ислама.
Идя из Тивериады, мы видим прежде всего обрывистые скалы, гору, которая будто падает в море. Потом горы развертываются и удаляются; равнина (Эль-Гувер) открывается глазам почти на уровне озера. Это восхитительный маленький лесок, изрезанный множеством потоков, которые частью выходят из прежнего бассейна античной постройки (Айн-Медавара). У входа в эту равнину, которая и есть собственно страна Генисаретская, находится ничтожная деревушка Медждель. На другом конце равнины (если все время идти по берегу моря) мы увидим место, где находился некогда город (Хан-Минья), очень красивую реку (Айн-эт-Тан) и прекрасную дорогу, узкую и глубокую, высеченную в скале, по которой, несомненно, часто проходил Иисус и которая служит проходом между Генисаретской равниной и северным скатом озера. На расстоянии четверти часа ходьбы отсюда мы переходим через маленькую речонку с соленой водой (Айн-Табига), вытекающую из земли многими широкими источниками в нескольких шагах от озера и впадающую в него среди густой зеленой чащи. Наконец, через 40 минут мы увидим – на бесплодном скате, который тянется от Айн-Табига до устья Иордана, – несколько хижин и кучу развалин, довольно монументальных, называемых Телль-Хум.
Пять маленьких городов, о которых человечество будет вечно говорить столько же, сколько о Риме и Афинах, были во времена Иисуса рассеяны по пространству от деревни Медждель до Телль-Хума. Из этих пяти городов – Магдалы, Дальмунуфы, Капернаума, Вифсаиды, Харазина – можно найти теперь с точностью только первый. Отвратительная деревушка Медждель, без сомнения, сохранила имя и место того города, который дал Иисусу его первую верную подругу. Положение Дальмануфы совершенно неизвестно. Не лишено возможности предположение, что Харазин находился несколько в глубине страны, в северной ее стороне. Что касается Вифсаиды и Капернаума, то их по чисто случайным причинам и соображениям ставят на место Телль-Хума, Айн-эт-Тина, Хан-Миньи и Айн-Медавары. Думается, что и в топографии, как в истории, было скрытое намерение и желание – скрыть и сгладить черты великого учителя. Сомнительно, чтобы удалось когда-нибудь установить прочно на этой глубоко опустошенной почве те места, на которые человечество могло бы стекаться, чтобы целовать отпечаток ног великого основателя религии.
Итак, озеро, далекий горизонт, кустарники, цветы – вот все, что осталось от той маленькой области в 3–4 лье, где Иисус начал свое Божественное дело. Деревья совершенно исчезли. В этой стране, где растительность была столь прекрасна, что Иосиф смотрел на нее как на своего рода чудо, так как здесь, по его описанию, природе захотелось сблизить бок о бок растительность холодных стран, произведения жарких поясов и деревья умеренного климата, круглый год производящие цветы и плоды, – в этой стране, говорю я, теперь рассчитывают за день вперед, где можно будет найти немного тени для отдыха. Озеро превратилось в пустыню. Единственная лодчонка самого мизерного вида бороздит теперь те волны, которые некогда были так богаты радостью жизни. Но воды озера по-прежнему легки и прозрачны. Скалистые берега, покрытые валунами, похожи скорее на прибрежье маленького моря, чем озера, подобно берегам озера Гулей. Прибрежье это чисто, тины нет, и в одном и том же месте можно всегда наблюдать небольшой прибой волны. Маленькие островки, покрытые олеандрами, тамариндами и колючими кипарисами, выступают среди волн; в двух местах особенно – близ истока Иордана возле Тарихеи и на берегу Генисаретской равнины – можно найти восхитительные места, где волны разбиваются о густую зелень цветов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
К кому же обращаться за помощью, чтобы основать Царствие Божие? Иисус никогда не задумывался на этот счет. Все, что есть высокого в понимании людей, все это в глазах Божьих ничто. Основателями Царствия Божия будут самые простые люди. Не богатые, не книжники, не священники. Это будут женщины, люди из народа, униженные и дети. Великий признак Мессии – благовествование нищим. Идиллическая, мягкая натура Иисуса берет здесь верх. Огромная социальная революция, где все общественные различия будут перемешаны, где все, что признается значительным в этом мире, будет уничтожено, – вот его мечта. Мир не уверует в него; мир его убьет. Но ученики его будут не от мира сего. Они образуют маленькую группу униженных и простых людей, которая победит своим самоуничижением. Чувство, которое сделало из понятия «мирянин» противоположность понятия «христианин», нашло себе в мыслях самого учителя полное оправдание.
Иисус в Капернауме
Могучая идея все с большей силой овладевала Иисусом, и отныне пред ним расстилалась дорога, по которой он должен был идти с каким-то роковым бесстрашием и которую намечал пред ним его изумительный гений вместе с теми исключительными обстоятельствами, среди которых он жил. До того он только сообщал свои мысли некоторым лицам, тайно с ним связанным; с этого момента его проповедь стала публичной и привлекла открытых последователей. Ему было около тридцати лет. Маленькая группа слушателей, сопровождавшая его к Иоанну Крестителю, без сомнения, разрослась, и, быть может, к ней примкнули некоторые ученики Иоанна. С этим первичным ядром будущей Церкви он смело объявил, после своего возвращения в Галилею, «благовествование Царствия Божьего». Это царствие приближается, и он, Иисус, есть тот Сын человеческий, которого видел Даниил в своем видении как божественного подготовителя последнего и высшего откровения.
Центром деятельности Иисуса в этот период его жизни был городок Капернаум, находившийся на берегу Генисаретского озера. Имя Капернаум, происходящее от слова «кафара» – «деревня», кажется, означает древний городской поселок, в противоположность большим городам, построенным на римский образец, как, например, Тивериада. Это название было так мало распространено, что Иосиф в одном месте в своих сочинениях считает его названием источника, который, очевидно, был более известен, чем поселок близ него. Как и Назарет, Капернаум не имел за собой никакого прошлого, и ни в каком отношении не принимал участия в том светском движении, которому покровительствовали Ироды. Иисус сильно привязался к этому городу и сделал себе из него как бы вторую родину. Немного спустя после своего возвращения он попытался завоевать в пользу своих идей Назарет, но не имел успеха. Один из его биографов наивно замечает, что он не мог произвести здесь большого чуда. То, что здесь знали его семью, имевшую так мало значения, слишком уменьшало его авторитет. На него не могли смотреть здесь как на сына Давидова, когда ежедневно видели его брата, сестру, зятя. Замечательно еще то, что семья оказывала Иисусу довольно значительное сопротивление и наотрез отказывалась верить в его Божественное призвание. Было и такое время, когда мать его и сестра утверждали, что он лишился рассудка, обращались с ним, как с экзальтированным мечтателем, и хотели удержать его силой. Назареяне более горячие хотели, говорят, убить его, сбросив с крутого утеса. Иисус остроумно замечает, что эту судьбу он разделяет со всеми великими людьми и применяет к себе пословицу: «Нет пророка в своем отечестве».
Такое отношение далеко не ослабило его мужества. Он вернулся в Капернаум, где находил большее понимание, и оттуда организовал целый ряд миссий в окрестных городах. Жители этой прекрасной, плодородной страны собирались только по субботам. Этот-то день Иисус и выбрал для своих поучений. Каждый город имел свою синагогу или место для собраний. Это была прямоугольная зала, довольно небольшая, с потолком, украшенным в греческом стиле. Евреи, не имея собственной архитектуры, никогда не стремились придать своим зданиям оригинальный стиль. Остатки многих древних синагог существуют в Галилее и поныне. Они все построены из дорогого материала, но вкуса в них мало благодаря большому количеству орнаментов с изображениями из области флоры, ветвей с листьями и витых лент, характеризующих памятники иудеев. Внутри синагоги стояли стулья, кафедра для публичных речей и шкаф для священных свитков. Эти здания, не похожие на храм, были центрами еврейской жизни. Туда собирались в субботу для молитвы и чтения Закона и Пророков. Так как иудаизм вне Иерусалима не имел духовенства, то всякий желающий мог прочесть место из Священного Писания на данный день (параша и гафтара) и прибавлял сюда мидраш, то есть лично ему принадлежащий комментарий, где он излагал собственные идеи. Здесь надо искать происхождение «гомелии», совершенный образец которой мы находим в маленьких трактатах Филона. Можно было делать возражения и предлагать вопросы лектору; таким образом, собрание быстро преображалось в свободную сходку. Она имела председателя, «старейшин», гаццана, то есть прислуживающего чтеца или стража, «посыльных», что-то вроде секретарей или вестников, поддерживавших сношения синагог между собой, шаммаша, или хранителя свитков. Синагоги, таким образом, были настоящими маленькими независимыми республиками; они имели собственную обширную юрисдикцию, обеспечивали отпущение на волю, покровительствовали вольноотпущенным. Подобно всякой городской корпорации, до конца римского владычества синагоги выдавали почетные свидетельства, принимали решения, имевшие силу закона для общины, назначали телесные наказания, исполнителем которых обыкновенно являлся гаццан.
Если принять во внимание ту живость мысли, которая всегда отличала евреев, такое учреждение, вопреки суровости своих решений, не могло не давать места весьма оживленным прениям. Благодаря синагогам иудаизм мог пройти неприкосновенным через восемнадцать столетий преследования. Синагога была обособленным маленьким миром, в котором сохранялся национальный дух и который представлял собою открытую арену для внутренней борьбы. Там расходовалось невероятное количество воодушевления и страсти. Борьба за председательское место была очень напряженной. Иметь почетное место в первом ряду – значило получить награду за высокое благочестие или пользоваться привилегией богатства, которой завидовали больше всего. С другой стороны, свобода, предоставленная всякому, кто хотел выступить лектором и комментатором священного текста, открывала широкое поле для пропаганды новых взглядов. Здесь мы находим один из великих источников силы Иисуса и одно из обычных средств, которым он пользовался для пропаганды своего учения. Он входил в синагогу, поднимался, чтоб читать; гаццан подавал ему книгу, он раскрывал ее и читал парашу или гафтару, приходящуюся на этот день; по поводу прочтенного он развивал свои идеи. Так как в Галилее было мало фарисеев, то возражения против его учения никогда не принимали того оттенка страстности и резкой едкости, если б он читал в Иерусалиме, с каким остановили бы его в самом начале его пропагандистской деятельности. Добрые галилеяне никогда не слыхали таких слов, которые более соответствовали бы их радостно-светлому воображению. Им были восхищены, его ласкали, находили, что он говорит дивно и что его доводы убедительны. Он с уверенностью отвечал на самые трудные возражения: почти поэтическая мерность и тон его речей пленяли эти юные умы, которые не успел еще высушить педантизм ученых.
Авторитет молодого учителя возрастал, таким образом, с каждым днем и, конечно, чем больше верили в него, тем больше он верил в себя самого. Его деятельность была ограничена. Она замыкалась пределами Тивериадского озера, и даже в пределах этого бассейна у него была любимая местность. Озеро имеет 5–6 лье в длину и 3–4 лье в ширину; имея форму довольно правильного овала, оно образует от Тивериады до устья Иордана нечто вроде залива, который имеет около трех лье по берегу. Вот поле, где семя, брошенное Иисусом, нашло наконец для себя почву, вполне подготовленную. Пройдем мысленно по этой местности, наблюдая ее шаг за шагом и стараясь приподнять тот покров разрушения и скорби, который наброшен на нее демоном ислама.
Идя из Тивериады, мы видим прежде всего обрывистые скалы, гору, которая будто падает в море. Потом горы развертываются и удаляются; равнина (Эль-Гувер) открывается глазам почти на уровне озера. Это восхитительный маленький лесок, изрезанный множеством потоков, которые частью выходят из прежнего бассейна античной постройки (Айн-Медавара). У входа в эту равнину, которая и есть собственно страна Генисаретская, находится ничтожная деревушка Медждель. На другом конце равнины (если все время идти по берегу моря) мы увидим место, где находился некогда город (Хан-Минья), очень красивую реку (Айн-эт-Тан) и прекрасную дорогу, узкую и глубокую, высеченную в скале, по которой, несомненно, часто проходил Иисус и которая служит проходом между Генисаретской равниной и северным скатом озера. На расстоянии четверти часа ходьбы отсюда мы переходим через маленькую речонку с соленой водой (Айн-Табига), вытекающую из земли многими широкими источниками в нескольких шагах от озера и впадающую в него среди густой зеленой чащи. Наконец, через 40 минут мы увидим – на бесплодном скате, который тянется от Айн-Табига до устья Иордана, – несколько хижин и кучу развалин, довольно монументальных, называемых Телль-Хум.
Пять маленьких городов, о которых человечество будет вечно говорить столько же, сколько о Риме и Афинах, были во времена Иисуса рассеяны по пространству от деревни Медждель до Телль-Хума. Из этих пяти городов – Магдалы, Дальмунуфы, Капернаума, Вифсаиды, Харазина – можно найти теперь с точностью только первый. Отвратительная деревушка Медждель, без сомнения, сохранила имя и место того города, который дал Иисусу его первую верную подругу. Положение Дальмануфы совершенно неизвестно. Не лишено возможности предположение, что Харазин находился несколько в глубине страны, в северной ее стороне. Что касается Вифсаиды и Капернаума, то их по чисто случайным причинам и соображениям ставят на место Телль-Хума, Айн-эт-Тина, Хан-Миньи и Айн-Медавары. Думается, что и в топографии, как в истории, было скрытое намерение и желание – скрыть и сгладить черты великого учителя. Сомнительно, чтобы удалось когда-нибудь установить прочно на этой глубоко опустошенной почве те места, на которые человечество могло бы стекаться, чтобы целовать отпечаток ног великого основателя религии.
Итак, озеро, далекий горизонт, кустарники, цветы – вот все, что осталось от той маленькой области в 3–4 лье, где Иисус начал свое Божественное дело. Деревья совершенно исчезли. В этой стране, где растительность была столь прекрасна, что Иосиф смотрел на нее как на своего рода чудо, так как здесь, по его описанию, природе захотелось сблизить бок о бок растительность холодных стран, произведения жарких поясов и деревья умеренного климата, круглый год производящие цветы и плоды, – в этой стране, говорю я, теперь рассчитывают за день вперед, где можно будет найти немного тени для отдыха. Озеро превратилось в пустыню. Единственная лодчонка самого мизерного вида бороздит теперь те волны, которые некогда были так богаты радостью жизни. Но воды озера по-прежнему легки и прозрачны. Скалистые берега, покрытые валунами, похожи скорее на прибрежье маленького моря, чем озера, подобно берегам озера Гулей. Прибрежье это чисто, тины нет, и в одном и том же месте можно всегда наблюдать небольшой прибой волны. Маленькие островки, покрытые олеандрами, тамариндами и колючими кипарисами, выступают среди волн; в двух местах особенно – близ истока Иордана возле Тарихеи и на берегу Генисаретской равнины – можно найти восхитительные места, где волны разбиваются о густую зелень цветов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18