– Я вижу тебя, Лейша, – произнесла Ада по-английски, – радостно.
– И я вижу тебя радостно, – тепло ответила Лейша. Для Ады это была длинная речь, требующая большого умственного напряжения.
– Я вижу вас радостно, mirami Алиса. – «Mirami», как однажды объяснил Ричард, выражало глубочайшее уважение к старикам. Ада наотрез отказывалась верить, что Алиса и Лейша – близнецы.
– И я тебя вижу радостно, дорогая, – сказала Алиса. – Ты помнишь Дру?
– Привет, – весело бросил Дру. Ада слегка улыбнулась и отвела взгляд, как подобает замужней женщине при разговоре с мужчиной.
– Привет, Дру. – На этот раз в голосе Ричарда уже не слышалось затаенной боли. Лейша изумленно захлопала глазами. Она никогда не понимала эту печаль: Дру был на целое поколение моложе сына Ричарда. И к тому же Спящий.
Голос Алисы дрожал от усталости.
– Стелла говорила о трех посетителях…
И тут появилась Стелла с младенцем на руках.
– О, Ричард! – воскликнула Лейша.
– Это Шон. В честь отца.
Смуглый младенец был до смешного похож на Ричарда: низкий лоб, густые черные волосы, черные глаза. Они, очевидно, не подвергали его никаким модификациям. Лейша взяла новорожденного на руки, не отдавая себе отчет в своих чувствах. Шон серьезно посмотрел на нее. И в душе у Лейши все перевернулось.
– Он красивый…
– Дай подержать, – жадно попросила Алиса.
Лейша порадовалась, что наконец-то Ричард обрел семью, о которой так долго мечтал. Два года назад медицинские тесты подтвердили, что ее собственные яйцеклетки непродуктивны.
У Кевина Бейкера, единственного выдающегося Неспящего, оставшегося в Соединенных Штатах, было четверо детей от молодой жены, тоже Неспящей.
Из сведений о регистрации новорожденных в Соединенных Штатах она знала, что у Дженнифер Шарафи четверо внуков.
Алиса, конечно, потеряла Мойру, эмигрировавшую в марсианскую колонию, но у нее остался Джордан и трое его детей.
Перестань, приказала она себе.
Младенец переходил из рук в руки. Стелла суетилась, подавая кофе и пирожные. Джордан вернулся с поля, где выращивал экспериментальные генемодные подсолнухи. Ричард непринужденно рассказывал, как они с Адой путешествовали по Охотничьему заповеднику на Искусственных Островах у берегов Африки.
– Эй, – окликнул Дру, и все посмотрели на него. – Этот ребенок спит.
Лейша застыла. Потом подошла к креслу Дру и уставилась на переносную люльку. Шон спал, закинув крошечные кулачки за голову. У Лейши перехватило дыхание. Значит, Ричард так ненавидит себе подобных, что произвел генемод in vitro , чтобы вернуть своему сыну способность спать.
– Нет, Лейша, – тихо сказал Ричард. – Все произошло естественно.
– Естественным…
– Да. Вернувшись с Искусственных Островов, мы целый месяц искали в Чикагском медицинском институте причины спонтанной регрессии. Но там не осталось ни одного настоящего генетика. – Ричард замолчал, потому что они с Лейшей знали, что это неправда. Существовало Убежище.
Лейша с трудом проговорила:
– Им по крайней мере известно, широко ли распространено такое явление, есть ли рост…
– По-моему, довольно редкий случай. Теперь так мало Неспящих, что о статистике не может быть и речи.
Снова наступило молчание.
Ада грациозно встала и подошла к колыбели. Нежно глядя на ребенка, она сказала:
– Я вижу тебя радостно, Шон. Я вижу ты спать, – и впервые за все время взглянула Лейше в глаза.
Да, внешне все изменилось, а по сути – ничего.
Глава 19
Дженнифер, Уилл и два генетика, доктор Толивери и доктор Блур, наблюдали за рождением миниатюрной планеты.
В пятистах милях отсюда, в космосе, плавал пластиковый пузырь. На глазах группы людей из Убежища, следившей за экраном из специального подразделения Лаборатории Шарафи, пузырь надулся до максимальной величины и в нем туго натянулись тысячи пластиковых мембран. Внутренность пузыря представляла собой соты из тонкостенных тоннелей, камер и перегородок четырехдюймовой высоты. Как только пузырь наполнился стандартной атмосферной газовой смесью, голоэкран спроецировал прозрачную трехмерную модель.
Из четырех камер на поверхности пузыря выпустили по пять мышей. Они пробирались по тоннелям, исключавшим возможность свободного падения, и истерично пищали. На голомодели их путь отмечался двадцатью черными линиями. Второй экран знакомил с показателями биодатчиков грызунов.
Мыши бегали десять минут. Затем из внутреннего резервуара пузыря был выпущен генемодный вирусообразный организм, который Толивери и Блур создавали семь лет.
Показания приборов изменились, а писк, усиленный передатчиком, прекратился. Данные от первых трех мышей перестали поступать в течение трех минут, от следующих шести – спустя несколько минут, еще от пяти – спустя десять минут. Последние шесть продержались почти тридцать одну минуту.
Хмурый Блур ввел данные в программу экстраполяции. Он был очень молод, и борода, которую так старательно отращивал доктор, напоминала скорее пух. – Не годится. На насыщение самого маленького орбитального комплекса потребуется более часа при такой скорости. А для города нищих в тихий день – и того больше.
– Слишком медленно, – заметил Уилл Сандалерос.
– Да, – согласился Блур. – Но мы уже ближе к цели. – Он снова посмотрел на замершие шкалы приборов. – Подумать только, что кто-то может воспользоваться такой штукой.
– Нищие могут, – заметила Дженнифер Шарафи.
Ей никто не возразил.
Мири и Тони сидели в лаборатории Научного купола номер четыре. Обычно для выполнения учебных заданий дети пользовались школьными лабораториями, а не профессиональными: пространство орбитального комплекса слишком ценилось, чтобы раздавать его без разбору. Но Мири и Тони Шарафи были исключением из правил. Совет Убежища, Лаборатория Шарафи и Совет по образованию на специальном заседании обсуждали, как классифицировать нейрологические эксперименты Мири и работу Тони по усовершенствованию информационных систем: как школьные программы, частное предпринимательство или работу по найму на Корпорацию Убежища, и кому будет принадлежать прибыль? Все так гордились Суперами, что споров не возникло. Постановили считать эти работы собственностью Убежища, а 60 процентов прибыли от коммерции выделить детям в качестве гонорара. Мири исполнилось двенадцать лет. Тони – одиннадцать.
– П-посмотри н-на это, – сказал Тони. Мири не отвечала сорок пять секунд: она находилась в решающей точке конструирования мысленной цепочки. Тони весело ждал. Брат все делал весело, и Мири редко замечала черные мысленные цепочки в его графических сооружениях. Это и был проект, над которым он сейчас трудился: изображение мыслительного процесса Суперов. Он начал с фразы: «Ни один взрослый не имеет права претендовать на плоды труда другого взрослого; слабость не является моральным оправданием для предъявления подобного требования сильному». Много недель Тони вытаскивал из двенадцати Суперов все цепочки и поперечные соединения, которые вызывала у них эта фраза, и составил для каждой отдельную программу.
Работа двигалась медленно. Джонатан Марковиц и Луди Калвин, младшие Суперы, участвовавшие в эксперименте, теряли терпение и дважды сбегали с собеседований. Но Тони был упрям. Хаотичные цепочки Марка Мейера программа отказывалась распознавать, пока Тони не переписал некоторые разделы. Никос Деметриос охотно помогал, но в разгар работы простудился, а когда вышел спустя три дня, его цепочки настолько отличались от прежних, что, опасаясь заражения программы, Тони выбросил все его данные.
Но он упорно продолжал трудиться, сидя за голотерминалом напротив Мири, дергаясь и бормоча себе под нос. Сейчас он улыбался.
– Взгляни!
Мири обошла кругом их двойной стол. Трехмерный дисплей с ее стороны был непрозрачным. Увидев предварительные результаты. Мири ахнула от восторга.
В модели ее собственных цепочек для фразы Тони каждое конкретное понятие изображалось маленьким рисунком, а абстрактное – словом. Сияющие разноцветные линии образовывали карту перекрестных связей первого, второго и третьего уровней. Впервые она видела такое подробное изображение своих мыслей.
– Это п-п-прекрасно!
– Т-твои ц-ц-цепочки – д-да, – сказал Тони. К-к-компактные. Элегантные.
– М-мне з-знаком этот р-р-рисунок! – Мири повернулась к библиотечному экрану. – В-в-включить т-терминал. В-в-вызвать б-библиотеку. З-земной б-б-банк д-д-данных. Ш-шартрский с-с-собор, Ф-франция. Окно с-с-с р-розой. Г-г-графическое изображение.
На экране засияло сложное переплетение линий витража тринадцатого века. Тони критически разглядывал его глазами математика.
– Н-н-нет… н-не с-с-совсем т-такое.
– П-по ощущению т-т-такое же. – Мири охватило знакомое отчаяние: между окном с розой и компьютерной моделью Тони имелась некая существенная связь. Ее разум не мог этого выразить. Чего-то всегда недоставало в ее цепочках.
– Взгляни н-на Д-д-джонатана, – предложил Тони.
– К-как он м-м-может т-т-так д-д-думать!
Модель Джонатана походила на неряшливую амебу, цепочки от нее торчали во все стороны, высовываясь наружу, неожиданно изгибаясь назад и устанавливая странные связи. Каким образом битва при Геттисберге связана с постоянной Хаббла?
– Я п-пока т-только эт-т-ти д-д-две с-сделал. М-м-моя с-следующая. П-потом п-п-программа с-с-совместит их и б-б-будет искать п-п-принципы с-связи. К-к-когда-нибудь, М-мири, м-мы н-не т-т-только п-продвинем н-н-науку, н-н-но и с-сможем р-разговаривать д-д-друг с д-другом при помощи терминалов!
Мири с любовью посмотрела на него. Его работа – подлинный вклад в сообщество. Возможно, когда-нибудь она тоже внесет свою лепту в науку и создаст нейропередатчик, который не будет вызывать заикания. Она погладила большую голову Тони.
Джоан Лукас ворвалась к ним без стука:
– Мири! Тони! Игровую открыли!
Мири тотчас же выбросила из головы нейропередатчики и принципы связи. Все дети, и Нормы и Суперы, с нетерпением ждали этого уже много недель. Она схватила Тони за руку и нетвердой походкой поспешила за подругой. Длинноногая и легкая Джоан быстро опередила их, но каждый ребенок в Убежище знал дорогу к новой Игровой. Стоило только взглянуть вверх.
В центре цилиндрической планеты, закрепленный прочными тонкими тросами, плавал у оси комплекса надувной пластиковый пузырь. Гравитация в нем почти отсутствовала. Мири и Тони втиснулись в лифт, надели перчатки и тапочки из велкрона и завизжали от восторга, когда их втолкнули внутрь огромного шара. Внутреннее пространство пересекали прозрачные розовые распорки с матовыми отсеками для игры в прятки, с карманами и тоннелями, которые обрывались в никуда. Повсюду торчали мягкие надувные поручни и полосы из велкрона. Мири бросилась головой вперед, пересекла пластиковую комнату и полетела назад, столкнувшись с Джоан. Девочки захихикали, медленно, цепляясь друг за друга, поплыли вниз и взвизгнули, когда Тони с незнакомым мальчиком пронеслись над ними.
В мозгу Мири пульсировали и мелькали хаотические цепочки, состоявшие из мифических образов, ангелов и флайеров, Икара, уравнений ускорения, Орвила Райта и астронавтов, улетевших к Меркурию, мембран млекопитающих, второй космической скорости, отношения силы мускулов к весу. Восторг.
– Давай сюда! – крикнула ей Джоан, перекрывая визг. – Я тебе расскажу секрет! – Она втолкнула Мири в прозрачную подвесную кабинку и втиснулась следом. Внутри было тихо.
– Мири, моя мама ждет ребенка!
– З-з-здорово! – воскликнула Мири. Яйцеклетки матери Джоан типа эр-14 с трудом поддавались оплодотворению даже in vitro. Джоан исполнилось тринадцать, и ей давно уже хотелось маленькую сестричку или братика. – Я т-так р-р-рада!
Джоан обняла ее:
– Ты моя самая лучшая подруга, Мири! – Она внезапно выпорхнула из кабинки. – Лови меня!
Но где там! По сравнению с Джоан, относившейся к Нормам, она была слишком неуклюжей. Но от полноты чувств бросилась за Джоан, взвизгивая, как и все остальные, а внизу, под ней, кувыркалась вся планета, в узорах из гидрополей, куполов и парков, таких же прекрасных, как цепочки мыслей.
Во вторник отмечали День Памяти. Мири тщательно оделась в черные шорты и тунику. Мрачные формы ее цепочек двигались в унисон плоским овалам мыслей. К религиозным праздникам в Убежище относились по-разному; некоторые справляли Рождество, Рамадан, Пасху, Йом Кипур или Дивали; многие вообще ничего не отмечали. Но общими для всех считались два праздника – Четвертое июля и День Памяти, 15 апреля.
На центральной площади собралась толпа. Парк расширили, накрыв соседние поля с суперпродуктивными растениями временной решеткой из распыленного пластика, достаточно прочной и просторной, чтобы выдержать всех обитателей Убежища. Те немногие, кто не мог оставить работу или был болен, сидели у экранов. Над толпой парила платформа для оратора. Высоко над ней плыла опустевшая Игровая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46