Но туда за ней уже никто не протягивает руки, потому что в раковине вода и плавают волосы, а кроме того, мгновенно воцаряется тишина, первым стихает агрессор, с которого все началось, – теперь он стоит у входа в узкий коридорчик, опустив руки, и смотрит на полицейского, который врывается в туалет словно пуля, пробив броню, – свирепый, внушающий уважение, –
и – конец – делу венец.
Репортер (теперь он уверен, что обознался, принял не за того человека в глубине туалетной комнаты, и там уже его нет, он выскочил вместе с другими) –
репортер вздохнул, словно выходя из глубокого наркоза. «Как глупо, – подумал он. И тут же: – Именно потому и происходит».
– Вот увидишь, – говорил Пинчо Хуану, поправлявшему одежду на сеньоре Фунесе. – Артиста этот скандал рассердит. Бьюсь об заклад, он не станет играть третью часть, словом, день испорчен.
Хуан хохотал, одергивая пиджак на доне Карлосе, поправляя плечи. Потом вынул из кармана свою расческу и протянул ему. Руки слушались с трудом.
Услыхав приказ полицейского, репортер показал ему журналистское удостоверение. Полицейский, похоже, собирался отправить его вместе с остальными.
– Вы меня не узнаете? – спросил репортер. – А помните историю с парнишкой на улице Пенья?
– Ах да, сеньор. Все в порядке.
– Я предупрежу Клару, – сказал репортер Хуану. – Скажите, куда вы их ведете?
– В зал прессы. Там разберемся.
– В общем, ничего страшного. Не стоит беспокоиться. До свидания.
«Как он умеет себя вести, – подумал Хуан, развлекаясь от всей души, хотя все еще не мог вздохнуть после удара, который получил в подреберье. – Ну что ж, во всяком случае, избавлюсь от экзамена». Он аккуратно спрятал расческу, которую ему вернул дон Карлос, и они двинулись между двух рядов зрителей, наводнивших коридоры. В зале уже погасили свет. Уолли смотрела на них, сложив губы трубочкой, словно собиралась свистнуть.
– Невероятная история, – сказал репортер. – Даже не пытайтесь представить, Кларита. Просто апофеоз, конец света, апокалипсис, вселенский бардак.
– Но сами они в порядке? – спросила Клара, удивляясь своему спокойствию.
– Хуан накостылял кое-кому, да и папа ваш дрался как лев, – ответил репортер с поклоном. – Все в полном порядке, за исключением того, что их замели.
– Ну что же, прекрасное завершение дня, – сказала Клара, не слишком расстраиваясь.
– Верите, такой шум поднялся, что полиция просто вынуждена заняться этим делом. И тем самым только усугубит нервную обстановку и через полчаса –
но я не понимаю, зачем гасят свет, если концерта не будет,
и кроме того, – сказал репортер, неожиданно вспомнив, – очень странная вещь. Я видел там одного вашего знакомого. Того, что вчера ночью ходил за вами следом.
В Дирекции срочно созвали совещание. Сеньор в жемчужно-сером костюме подвел итоги:
– Одним словом, играть отказывается. Меня грубо оскорбил – завел канитель насчет искусства, уважения и всего такого прочего.
– Заставить его нельзя, – сказал директор.
– Да, но выходить к публике и строить из себя дурака опять придется мне.
– Ты это умеешь лучше всех, – сказал директор. – Я хочу сказать, лучше всех умеешь разговаривать с этими сукиными детьми.
– Абеля?
– Да, вы, кажется, так его называли.
– Но вы же его не знаете, – сказала Клара, глядя на него с удивлением.
– Сеньора, – сказал репортер, – я – газетчик, ergo, пользуюсь собственными глазами, ergo, вчера для меня не составило труда заметить парня, который так действовал вам на нервы под сенью деревьев на площади Колумба.
– И он участвовал в этой свалке?
– Участвовать не участвовал. Наблюдал за финалом. Я думаю, полицейский появился раньше времени и не дал ему поразмяться. Ну, кажется, начинаем.
Сеньор в сером сделал знак публике поскорее усаживаться. В зале громко разговаривали и было душно – не продохнуть.
– Дамы и господа, – сказал сеньор. – Мы с сожалением должны сообщить, что последняя часть концерта не состоится. Легкое недомогание артиста –
КАК ОН РЫДАЛ, ЛЕЖА НИЧКОМ НА КАНАПЕ, – лишает нас возможности насладиться его великолепным искусством. Я хотел бы также успокоить дам, которых мог взволновать незначительный инцидент, имевший место несколько минут назад. Ничего страшного не произошло –
КАК ВСХЛИПЫВАЛ, ЗАКРЫВ ЛИЦО РУКАМИ,
А МАССАЖИСТ СМОТРЕЛ НА НЕГО, –
итак, все выходы го зала –
к вашим услугам.
– Абелито? – переспросила Клара. – Значит, это правда.
– Что?
– Что он сумасшедший. – Она невольно оглянулась на темноту аванложи. – Уму непостижимо. А где Хуан, скажите, пожалуйста?
– В зале для прессы вместе с остальными.
– Пойдемте.
– Пойдемте, но спешить не будем. Пусть сначала выйдут все, смотрите, как они недовольны.
Господина в сером проводили тремя хлопками и чудовищным свистом с галерки; в ложах недовольная публика, полумертвая от жары, начала двигаться, громко переговариваясь через головы.
Значит, Абель –
но абсурд имеет свои пределы и для тех, кто исповедует африканский культ воду как на улице Диагональ, так и на улице Флорида. И надо было выбраться из ложи, этой крепостной башни (репортер, полный доброй воли, ждал, повернувшись спиной к аванложе – )
Ланселот, Галаад, Геррэт
СБЫВАЮТСЯ МРАЧНЫЕ ПРОРОЧЕСТВА
«Неверно», – подумала Клара, оглядываясь на себя с презрением (глаз, нос, половина рта, другой глаз, очечки, это отражение души, это вечное дробление целого на отдельные части –
и пусть твоя левая рука не знает того, что – но это так, это действительно так, она никогда этого не знает. Что знает мой язык о том, как живется моей ноге). «Какой ужас», – и уже нет мыслей, нет слов, чтобы выразить гнездящееся в сердцевине ее существа недовольство центробежными устремлениями, этим намерением бежать от себя самой, которые центр должен был бы предотвратить, упорядочить, упразднить. Теперь, когда Хуан, неделимая часть ее кожи, отделился куда-то –
найти его и –
однако куда же его увели. «Я ведь просила его прийти», –
и чувствовать, что Андрес ей нужен (потому что – куда же все-таки увели Хуана) –
бедняга репортер, бедняга –
«Я просила его прийти, а он не захотел. Наверное, пойдет…», –
и в последний раз бросила взгляд (невидящий) на сцену, где служащий в парике аккуратно запирал крышку рояля.
Присутствовали полицейский инспектор в штатском, полицейский, арестовавший их, и еще один полицейский. Снаружи доносился ропот тех, кто уходил из театра, так и не узнав ничего толком. Но родственники и друзья арестованных толпились у дверей и ждали.
– Встаньте в ряд, – сказал инспектор.
Он стоял позади стола, уверенный в твердости этого бастиона.
– Сделайте одолжение, не говорите все разом, – сказал он. – Кто начал драку?
Сеньор Фунес выступил вперед, но один из полицейских опустил ему руку на плечо.
– Дайте мне сказать, – пробормотал сеньор Фунес, чуть пошатнувшись. – Начал я, сеньор, но я действовал, защищая свои права.
– Вот как? – сказал инспектор вроде бы рассеянно.
– Этот сеньор – мой тесть, – выступил вперед Хуан, – и вы видите, что он пси-хо-ло-ги-чес-ки не в состоянии ничего объяснить.
– Вернитесь в строй, – сказал инспектор.
– Хорошо, но дайте мне объяснить.
– Ладно, говорите.
Хуан вдруг осознал, что он ничего не знает о случившемся. Что-то там происходило с расческой, из-за нее началась война, а потом в силу диковинной сублимации она превратилась в знамя битвы. Он улыбнулся, не желая того, инспектор смотрел на него, прищурившись.
– Я знаю, что произошло, – сказал Луисито Стеймберг. – Этот сеньор с челочкой отнял расческу у сеньора тестя этого сеньора.
– Вы это видели?
– Видеть не видел, потому что в этот момент…
– Совершенно точно, – сказал сеньор Фунес. – Как раз подошла моя очередь причесываться.
– Как сказать, – возразил сеньор с челочкой, выглядевший уязвленным. – Я увидел: расческа на полочке – и взял ее.
– Неправда, – сказал сеньор Фунес, делая попытку выйти из строя. – Вы не стояли в очереди, и схватились вы не за расческу, а за цепочку.
– Какая разница, – сказал сеньор с челкой. – Если к вам ближе цепочка, вы дергаете за нее и получаете расческу.
– Но очередь на расческу была моя. И я уже держал ее в руке. Только взял, как вы дернули за цепочку и вырвали ее у меня из рук.
– С серьезным риском для рук сеньора, – сказал Пинчо Лопес Моралес. – Посмотрите на мои пальцы: порезаны расческой, какой-то негодяй вырвал ее у меня из рук.
– Умерьте свой пыл, – сказал инспектор, – и не говорите, пока вас не спросят, к вам это тоже относится – и к вам.
– Из-за ничего такой шум поднимают, – сказал сеньор с челкой не слишком спокойно.
– Замолчите. Значит, имело место рукоприкладство?
– Совершенно верно, – сказал сеньор Фунес, немного успокаиваясь. – Он меня так толкнул, да, сеньор, толкнул – я чуть не упал на других сеньоров.
– Фигня, – сказал сеньор с челкой. – Видели бы, какого пинка отвалил он мне.
– А вы чего хотели? – закричал сеньор Фунес. – Чтобы я отвалил вам благодарность?
– Замолчите! – крикнул инспектор. – Что было потом?
– Видите ли, потом все перемешалось, – сказал Пинчо. – Я бы взял на себя смелость определить дальнейшее как стремление двадцати человек покончить с другими девятнадцатью с целью завладения расческой. С социологической точки зрения… – И он расхохотался, глядя на Хуана, которого мучило точно такое же желание. «Ну и псих, – подумал Хуан. – Называется, построил план на весь остаток дня».
– Вам, – инспектор выбросил вперед палец-телескоп, – вам не поздоровится, если будете так резвиться. Ну-ка, скажите, – он нацелил палец на парнишку с перепуганным лицом, который до сих пор не проронил ни слова, – что было потом?
– Страшная свалка, – ответил допрашиваемый. – Меня толкали со всех сторон.
– А вы, конечно, святой и пальцем не шевельнули.
– Сначала – нет, – неожиданно ответил вопрошаемый. – А потом сделал все возможное, чтобы расческа оказалась у меня.
– И вы – тоже.
– Но она переходила из рук в руки.
– Как фальшивая монета, – пробормотал Пинчо.
– Когда же драка закончилась?
– Когда вошел я, сеньор, – свирепо сказал полицейский. – И вот привел их всех сюда.
Инспектор поглядел на сеньора с челкой. Потом вытер лицо грязным платком. За дверями кто-то тревожно свистнул, и дверь немного приоткрылась. И осталась так, словно кто-то собирался войти.
– Давайте документы, – сказал инспектор, оглядев платок и снова вытирая им лицо. Никак не реагируя, он слушал бормотание: да, но у меня нет ничего с собой, кому же придет в голову идти в концерт со всеми своими бумагами, можете позвонить мне домой, вы не имеете права, я к этому абсолютно не причастен –
на улице меня ждет жена.
– Замолчите, – сказал инспектор, стукнув ладонью по столу. – Давайте имена, фамилии.
Он сел и раскрыл синюю тетрадку. Резко зазвонил телефон, полицейский посмотрел на инспектора, ожидая, что тот велит ему снять трубку. Сквозь приоткрытую дверь доносились разговоры ожидавших, пронзительный крик разносчика газет, снова свист.
– Возьмите трубку, Кампос, – сказал инспектор полицейскому, производившему арест. – Почему дверь открыта?
– Пришел офицер из Управления, сеньор, – сказал полицейский, стоявший у двери. – Хотел войти, но остановился с…
– Ну-ка, вы, – сказал инспектор сеньору Фунесу. – Документы.
– У меня их нет, – сказал сеньор Фунес, тяжело дыша, воротник его рубашки был мокрым от пота. – Может, вам сгодится мое пенсионное удостоверение?
– Ну да, ну да, – говорил полицейский в трубку. – Позвоните попозже, сейчас никого нет.
Инспектор посмотрел в удостоверение, потом на сеньора Фунеса, снова в удостоверение.
– Я целиком и полностью к вашим услугам, – сказал сеньор Фунес. – Я действовал в соответствии со своими обязанностями перед лицом невообразимого нарушения справедливости. И отдаю себя в распоряжение правосудия.
– Я уже понял, что вы отдаете себя в распоряжение, – сказал инспектор, – так что замолчите.
Хуан выскочил вперед, и теперь только стол отделял его от инспектора.
– Это вы замолчите, – сказал он. – Вы не имеете права так обращаться с этим сеньором.
– Иди сюда, – сказал за спиной Пинчо. – Не затевай скандала.
Инспектор встал. Полицейский, отвечавший по телефону, в мгновение ока оказался рядом с Хуаном, рука схватилась за пистолет. В приоткрытую дверь вошел офицер, чудовищно толстый мулат. За ним ворвался шум. «Кончайте там!…» – крикнул кто-то пронзительно, но дверь захлопнулась, оборвав фразу на половине.
– Подождите минуту, – сказал инспектор тихо, сверля глазами Хуана так, что тот почувствовал холод внизу живота. Инспектор вышел из-за стола и подошел к офицеру, остановившемуся у двери.
– Я все уже знаю, – сказал офицер. – Немедленно возвращайся в Морено. Там серьезно.
– А эти люди…
– По домам, сию же минуту. Тут ничего страшного. Отпускайте их.
– Видите ли…
– Приказ сверху, че.
Пинчо вышел первым, вежливо попрощавшись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33