И толпы людей повалили к распятью и славили Клеомена. Напуганный Сосибий повелел снять тело и захоронить его в неведомом никому месте.
– Теперь уж точно кончено! Все!
И действительно, это было все. Последний из великих царей Спарты, Клеомен умер, а с ним канула в небытие слава Лакедемона…
3.2
То был особенный день в жизни юного Публия Сципиона, день, когда отрок становится взрослым мужем.
Рассвет еще не начинал брезжить, а Публий уже был на ногах. Раб-сириец, разбуженный юным господином, зажег светильник, чей робкий огонек тенями разбросал мрак по стенам комнатушки. Затем раб принес глиняный лутерий с водой, и юноша умылся. Зевая и неловко тычась холодными влажными руками в живот и бока Публия, слуга помог господину облачиться. Неуклюжесть раба заслуживала наказания, но юноше не хотелось омрачать столь прекрасный день. Потому он ограничился легкой затрещиной, воспринятой скорее как милость. Раб с улыбкой поцеловал господину руку и ушел. Скрывая волнение, Публий уселся на неприбранную кровать и принялся ждать…
Дом просыпался. Послышались негромкие голоса. Это мать, встававшая раньше всех – но не сегодня! – что-то выговаривала служанке. Прислуга у Сципионов немногочисленна, ей всегда приходится быть начеку, дабы упредить желанья хозяев. Голоса стихли, потом послышался мужской, властный. Это поднялся отец. Юноша осторожно приотворил дверь и выглянул в атриум, уже наполненный тусклым, льющимся сверху светом. Отсюда тянуло промозглостью и прохладой. Публий поежился.
В этот миг его приметил отец.
– Встал? – Публий кивнул, отец скупо, но в то же время ласково улыбнулся ему. – Теперь уже скоро!
Скоро… Скоро должны появиться гости, что будут свидетелями торжественного события. А потом…
Из соседней комнатушки высунулась всклокоченная голова Луции, младшей сестренки. Оглядев Публия хитроватыми, бегающими глазками, Луция показала брату язык; она завидовала. Публий проигнорировал это с показным равнодушием, как и подобает взрослому мужчине. Он был счастлив и горд, потуги сестренки поддразнить мало трогали юношу.
Едва позавтракали хлебом с оливками и медом, как начали подходить гости. Первым появился в сопровождении раба консул Луций Эмилий Павл, относившийся к Публию с нежностью, словно к родному сыну. Он с порога вручил подарок – изящный, тарентийской работы кинжал. Затем пришел дядя Гней, также не без подарка. Еще одного гостя Публий видел впервые, отец представил его как Луция Марция, отрекомендовав отважным и деятельным человеком. Затем пришли еще несколько человек, все – приятели и частые гости в доме отца. Они также были с подарками, а последний все извинялся за опоздание, виня в том бестолкового раба, избравшего не ту дорогу.
Все: и гости, и домочадцы, не исключая и любопытствующих слуг, собрались в атриуме. Публий медленным шагом, чувствуя легкую дрожь в членах, приблизился к отцу. Тот нежно обнял сына. Юноша снял с себя буллу, которую носил на шее всю свою жизнь и, тая неожиданно пробудившееся сожаление, протянул ее отцу. Тот бережно принял амулет и вручил Публию взамен его белоснежную тогу, одеяние, непременное для каждого гражданина. Собравшиеся приветствовали этот обмен рукоплесканиями. Сципион-старший поднял руку, призывая к тишине. Голос его слегка похрипывал от волнения, на глазах, как почудилось Публию, поблескивали слезы.
– Вот я и дождался того дня, когда мой сын сбрасывает юношеские одежды и облачается в одеяние мужа! Кажется, еще недавно я услышал первый крик моего сына, и благодетельный Деспитер даровал ему свет. И вот минуло шестнадцать лет, и вот пришла пора Марсу принять бразды от Минервы! Это великий день, когда на смену старшему поколению квиритов идут молодые, неопытные и дерзкие. Я знаю, и многие из вас говорили об этом, что слишком рано отнимаю у сына утехи его юности, но таков наш век, суровый век! Дети должны скоро становиться юнцами, а юнцы быстрее обращаться в доблестных мужей! Только тогда Город может быть уверен в неприступности своих стен и сохранении добродетелей. Я желаю тебе. Публий, и желаю всем нам, чтобы ты был добродетельным мужем, достойным славы предков и приязни богов!
Отец говорил еще что-то, поминая virtus, dignitas и gloria, но Публий почти не слушал: он был слишком взволнован происходящим. Такое событие, и как все торжественно обставлено! Какие хорошие слова говорит отец, и как расположены к нему, к Публию, гости! Юноша чувствовал себя совершенно счастливым, он ощутил горячую любовь ко всем этим людям, его не раздражала даже Луция, прятавшаяся за колонной и смертельно завидовавшая брату. Публий любил их всех – людей собравшихся в его доме. В этот миг он любил всех людей, и душа его была переполнена счастьем, горячим и трепетным, словно майское солнце.
Наконец отец закончил свою речь и, уже не пряча слез, смахнул их и обнял сына. Гости и домочадцы принялись поздравлять юношу, кто целуя его, кто крепко пожимая по-юношески узкую, не набравшую еще силы ладонь.
Теперь путь лежал в храм. Сципионы, род влиятельный, приносили благодарственную жертву в храме Юпитера Величайшего. Отправились так же, все вместе, оставив женщин дома, готовиться к празднеству. Пошли дружной толпой, все как один переступая порог с правой ноги – домочадцы и гости, в сопровождении рабов, двое из которых вели откормленного, угодного небу вола, а еще один нес ларец с прочими подношениями. Все были облачены в выходные одежды: в сияющие белизной туники, украшенные пурпурными полосами, широкой у Публия и Гнея Сципионов и у Ливия, или двумя узкими у Марция; тунику покрывала тога из очень тонкой материи, так что сквозь нее просвечивали багряные знаки – свидетельство высокого положения. На ногах были мягкие кальцеи из тонко выработанной кожи, дядя Гней, стеснявшийся ранней плешивости, покрыл голову шляпой, в которой смотрелся забавно.
Город, как всегда в этот день, был особенно оживлен. Нелепо представить себе Рим скучающим в либералии, праздник хмельного Вакха. Многие из попадавшихся навстречу людей были уже под хмельком. Некоторые, узнавая Сципионов, почтительно приветствовали их, некоторым из приветствующих братья отвечали кивком головы иль добрым словом. Какой-то раб с приятным лукавым лицом до самой земли поклонился юному Публию, тот посмотрел на отца, и Сципион-старший, улыбнувшись, бросил хитрецу сестерций. Гуляй, раб!
По Священной улице, мимо кричащих торговцев, поднялись на Форум, поражающий красотой храмов и общественных зданий. Вот курия, где заседает сенат, где не столь уж в далеком будущем займет свое место и Публий. Вот храм Весты, оттуда как раз вышла дева, совсем еще юная, ровесница Публия. Все почтительно расступились, давая дорогу. Дева молча прошла мимо, легким движение глаз скользнув по лицу Публия. Ей явно был интересен этот паренек, столь гордый и счастливый в день своего возмужания, но девушка не выдала своего интереса. Она скользнула мимо безмолвной статуей, породив в сердце юноши легкую грусть: девушка была красива и могла бы принадлежать ему, Публию, но ее посвятили в хранительницы священного очага.
Публий широко улыбнулся. Грустить? В такой день? Ну нет! В ногу с отцом Публий взошел на форум – в мешанину людей и статуй. Праздные зеваки, пришедшие сюда выпить вина, поболтать, послушать сплетни, а то и просто потолкаться среди таких же, как ты – они расступались перед процессией, кто из уважения к Сципионам, кто ради юного Публия. Юнец, становящийся квиритом, что может быть прекраснее!
Публий засмотрелся на громадную, украшенную носами вражеских кораблей колонну, установленную в честь победы Дуилия, и запнулся о ногу отца. Тот тоже оступился и бросил выразительный взгляд на неловкого сына. Юноша потупился, ощущая вину.
Но, право, здесь глаза разбегались. Столько самых разных людей, столько прекрасных зданий и статуй. Рим представал перед юношей во всем блеске своего настоящего и прошлого, отдавая должное и великим мужам иных государств. Пифагор, Алкивиад, Фемистокл…
Вот стоит могучий муж, с лицом, изуродованным рваным шрамом, следом от галльского копья или меча. А вот, прямо за его спиной, изваяние легендарного Коклеса, что в одиночку остановил на мосту полчища Порсены. Изваяние громадно, почти столь же могуч стоящий пред ним воин, на время расставшийся со своим мечом. Ну как тут не засмотреться!
Или вот еще – статуя Марсия, уродца с занятным предобрым лицом. А рядом старичок, лицом и повадками ну точный Марсий! Разве это не достойно удивления!
Да и не один он. Публий, дивится. Вон целая толпа зевак тешит себя болтовней, а заодно глазеет на картину, изображающую сражение римлян против сиракузян.
Впереди показалась золоченая колесница, венчавшая храм Юпитера: кони замерли в робком движении, ноги их напряжены, словно готовые взорваться бегом. Публию всегда казалось, что стремительная колесница ждет назначенного ей мгновения, чтоб соскользнуть вниз и стремительной птицей помчаться по Форуму, сметая статуи и колонны.
Заранее предупрежденные о приходе Сципионов, в храме их уже ждали. Сам фламин пришел поприветствовать столь почетных гостей. Быка тут же увели к жертвеннику, а Сципион-старший торжественно вручил фламину, источавшему густой запах вина и чеснока, прочие дары: серебряную чашу и серебряный венок, украшенный редкостным камнем. Пусть все знают, что Сципионы не скупятся, когда речь идет о наследнике рода!
Фламин принял дары и проводил гостей в храм, где было немало людей, в том числе и таких же юнцов, как Публий, впервые примеривших toga pura. Сципионы принесли малые жертвы Юпитеру, Юноне и Минерве. Юпитер – с виду нелепого вида старик из раскрашенной глины, угрожающий молнией – получил испеченного из пресного теста вола, Юнона, соседка Юпитера из святилища по правую руку – двух хлебных овечек, другой соседке, Минерве досталась такая же корова.
Выслушав напутственные слова фламина, предвещавшего юному Публию великую будущность, процессия покинула храм и вернулась на форум. Здесь Сципион-старший взошел на трибуну и представил сына собравшимся. Те дружными криками приветствовали юношу.
– Salve, Публий! Оэ, Вакх!
Раскрасневшиеся по причине празднества лица квиритов выражали радость и доброжелательность.
На этом торжественная часть была завершена, и все отправились обратно, домой, где уже был накрыт праздничный стол.
Описывать пир нет смысла. Он был весьма скромен и мало чем отличался от того, что некогда давал Публий Корнелий Сципион своим друзьям и специально зазванному в гости Фабию Максиму.
Любопытен был лишь разговор, что завели собравшиеся мужи, разговор тревожный, не соответствовавший тому радостному и торжественному настроению, что было у присутствующих поутру.
Разговор этот завел дядя Гней. Все уже насытились и потягивали сладковатое кипрское вино, припасенное специально ради такого случая. В роду Сципионов Гней всегда славился тем, что первым из всех узнавал новости. Бывало, еще никто не подозревал о войне, происшедшей за тридевять земель, иль о позоре, приключившейся с развратной дочкой откупщика, а Гней с усмешечкой уже рассказывал об этом. Вот и сейчас на простоватом и в то же время хитром лице его появилась знакомая гримаса, подчеркивающая всю значимость слов, что намеревался произнести ее владелец.
– Да будет вам известно – Ганнибал осадил Сагунт!
– Что? – Сципион-старший столь резко поставил недопитый кубок, что вино плеснулось на стол. – Откуда ты знаешь?
Гней усмехнулся, словно желая сказать: что за нелепый вопрос, братец? разве тебе не известно, что я знаю все, что происходит на этом свете? а, может быть, даже и то, что происходит на том. Младший брат наслаждался своей ролью всезнайки. С самого утра он сражался с собой, не позволяя выболтать важную новость, подхваченную от купца, торговавшего шерстью, а заодно баловавшего постоянных клиентов славящимися необычным вкусом кантабрскими окороками. Теперь же настал миг торжества.
Гней выдержал еще паузу, для чего изобразил зевок, после чего промолвил:
– Известие совершенно точное. Ганнибал осадил Сагунт и вот-вот захватит его.
– Но почему об этом не знает сенат?
– Завтра узнает. Сегодня об этом не знает никто! – ответил Гней, еще более преисполняясь чувством собственной значимости.
– И ты не сказал мне об этом прежде?! – Лицо Публия Сципиона было пунцово от гнева, с трудом сдерживаемого. – Мы должны были известить сенаторов!
Гней слегка сконфузился: об этом он как-то не подумал. Впрочем, плешивую голову немедленно посетила спасительная мысль.
– Неужели ты полагаешься, что сегодня кто-то бы пришел говорить об этом?
Публий подумал и кивнул.
– Ты прав, сегодня не тот день. И что же ты еще знаешь?
– Ганнибал-карфагенянин пришел под стены Сагунта, – слегка озадаченно повторил Гней.
– И все? Да.
– С чего же ты решил, что он захватил город?
Гней криво усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Теперь уж точно кончено! Все!
И действительно, это было все. Последний из великих царей Спарты, Клеомен умер, а с ним канула в небытие слава Лакедемона…
3.2
То был особенный день в жизни юного Публия Сципиона, день, когда отрок становится взрослым мужем.
Рассвет еще не начинал брезжить, а Публий уже был на ногах. Раб-сириец, разбуженный юным господином, зажег светильник, чей робкий огонек тенями разбросал мрак по стенам комнатушки. Затем раб принес глиняный лутерий с водой, и юноша умылся. Зевая и неловко тычась холодными влажными руками в живот и бока Публия, слуга помог господину облачиться. Неуклюжесть раба заслуживала наказания, но юноше не хотелось омрачать столь прекрасный день. Потому он ограничился легкой затрещиной, воспринятой скорее как милость. Раб с улыбкой поцеловал господину руку и ушел. Скрывая волнение, Публий уселся на неприбранную кровать и принялся ждать…
Дом просыпался. Послышались негромкие голоса. Это мать, встававшая раньше всех – но не сегодня! – что-то выговаривала служанке. Прислуга у Сципионов немногочисленна, ей всегда приходится быть начеку, дабы упредить желанья хозяев. Голоса стихли, потом послышался мужской, властный. Это поднялся отец. Юноша осторожно приотворил дверь и выглянул в атриум, уже наполненный тусклым, льющимся сверху светом. Отсюда тянуло промозглостью и прохладой. Публий поежился.
В этот миг его приметил отец.
– Встал? – Публий кивнул, отец скупо, но в то же время ласково улыбнулся ему. – Теперь уже скоро!
Скоро… Скоро должны появиться гости, что будут свидетелями торжественного события. А потом…
Из соседней комнатушки высунулась всклокоченная голова Луции, младшей сестренки. Оглядев Публия хитроватыми, бегающими глазками, Луция показала брату язык; она завидовала. Публий проигнорировал это с показным равнодушием, как и подобает взрослому мужчине. Он был счастлив и горд, потуги сестренки поддразнить мало трогали юношу.
Едва позавтракали хлебом с оливками и медом, как начали подходить гости. Первым появился в сопровождении раба консул Луций Эмилий Павл, относившийся к Публию с нежностью, словно к родному сыну. Он с порога вручил подарок – изящный, тарентийской работы кинжал. Затем пришел дядя Гней, также не без подарка. Еще одного гостя Публий видел впервые, отец представил его как Луция Марция, отрекомендовав отважным и деятельным человеком. Затем пришли еще несколько человек, все – приятели и частые гости в доме отца. Они также были с подарками, а последний все извинялся за опоздание, виня в том бестолкового раба, избравшего не ту дорогу.
Все: и гости, и домочадцы, не исключая и любопытствующих слуг, собрались в атриуме. Публий медленным шагом, чувствуя легкую дрожь в членах, приблизился к отцу. Тот нежно обнял сына. Юноша снял с себя буллу, которую носил на шее всю свою жизнь и, тая неожиданно пробудившееся сожаление, протянул ее отцу. Тот бережно принял амулет и вручил Публию взамен его белоснежную тогу, одеяние, непременное для каждого гражданина. Собравшиеся приветствовали этот обмен рукоплесканиями. Сципион-старший поднял руку, призывая к тишине. Голос его слегка похрипывал от волнения, на глазах, как почудилось Публию, поблескивали слезы.
– Вот я и дождался того дня, когда мой сын сбрасывает юношеские одежды и облачается в одеяние мужа! Кажется, еще недавно я услышал первый крик моего сына, и благодетельный Деспитер даровал ему свет. И вот минуло шестнадцать лет, и вот пришла пора Марсу принять бразды от Минервы! Это великий день, когда на смену старшему поколению квиритов идут молодые, неопытные и дерзкие. Я знаю, и многие из вас говорили об этом, что слишком рано отнимаю у сына утехи его юности, но таков наш век, суровый век! Дети должны скоро становиться юнцами, а юнцы быстрее обращаться в доблестных мужей! Только тогда Город может быть уверен в неприступности своих стен и сохранении добродетелей. Я желаю тебе. Публий, и желаю всем нам, чтобы ты был добродетельным мужем, достойным славы предков и приязни богов!
Отец говорил еще что-то, поминая virtus, dignitas и gloria, но Публий почти не слушал: он был слишком взволнован происходящим. Такое событие, и как все торжественно обставлено! Какие хорошие слова говорит отец, и как расположены к нему, к Публию, гости! Юноша чувствовал себя совершенно счастливым, он ощутил горячую любовь ко всем этим людям, его не раздражала даже Луция, прятавшаяся за колонной и смертельно завидовавшая брату. Публий любил их всех – людей собравшихся в его доме. В этот миг он любил всех людей, и душа его была переполнена счастьем, горячим и трепетным, словно майское солнце.
Наконец отец закончил свою речь и, уже не пряча слез, смахнул их и обнял сына. Гости и домочадцы принялись поздравлять юношу, кто целуя его, кто крепко пожимая по-юношески узкую, не набравшую еще силы ладонь.
Теперь путь лежал в храм. Сципионы, род влиятельный, приносили благодарственную жертву в храме Юпитера Величайшего. Отправились так же, все вместе, оставив женщин дома, готовиться к празднеству. Пошли дружной толпой, все как один переступая порог с правой ноги – домочадцы и гости, в сопровождении рабов, двое из которых вели откормленного, угодного небу вола, а еще один нес ларец с прочими подношениями. Все были облачены в выходные одежды: в сияющие белизной туники, украшенные пурпурными полосами, широкой у Публия и Гнея Сципионов и у Ливия, или двумя узкими у Марция; тунику покрывала тога из очень тонкой материи, так что сквозь нее просвечивали багряные знаки – свидетельство высокого положения. На ногах были мягкие кальцеи из тонко выработанной кожи, дядя Гней, стеснявшийся ранней плешивости, покрыл голову шляпой, в которой смотрелся забавно.
Город, как всегда в этот день, был особенно оживлен. Нелепо представить себе Рим скучающим в либералии, праздник хмельного Вакха. Многие из попадавшихся навстречу людей были уже под хмельком. Некоторые, узнавая Сципионов, почтительно приветствовали их, некоторым из приветствующих братья отвечали кивком головы иль добрым словом. Какой-то раб с приятным лукавым лицом до самой земли поклонился юному Публию, тот посмотрел на отца, и Сципион-старший, улыбнувшись, бросил хитрецу сестерций. Гуляй, раб!
По Священной улице, мимо кричащих торговцев, поднялись на Форум, поражающий красотой храмов и общественных зданий. Вот курия, где заседает сенат, где не столь уж в далеком будущем займет свое место и Публий. Вот храм Весты, оттуда как раз вышла дева, совсем еще юная, ровесница Публия. Все почтительно расступились, давая дорогу. Дева молча прошла мимо, легким движение глаз скользнув по лицу Публия. Ей явно был интересен этот паренек, столь гордый и счастливый в день своего возмужания, но девушка не выдала своего интереса. Она скользнула мимо безмолвной статуей, породив в сердце юноши легкую грусть: девушка была красива и могла бы принадлежать ему, Публию, но ее посвятили в хранительницы священного очага.
Публий широко улыбнулся. Грустить? В такой день? Ну нет! В ногу с отцом Публий взошел на форум – в мешанину людей и статуй. Праздные зеваки, пришедшие сюда выпить вина, поболтать, послушать сплетни, а то и просто потолкаться среди таких же, как ты – они расступались перед процессией, кто из уважения к Сципионам, кто ради юного Публия. Юнец, становящийся квиритом, что может быть прекраснее!
Публий засмотрелся на громадную, украшенную носами вражеских кораблей колонну, установленную в честь победы Дуилия, и запнулся о ногу отца. Тот тоже оступился и бросил выразительный взгляд на неловкого сына. Юноша потупился, ощущая вину.
Но, право, здесь глаза разбегались. Столько самых разных людей, столько прекрасных зданий и статуй. Рим представал перед юношей во всем блеске своего настоящего и прошлого, отдавая должное и великим мужам иных государств. Пифагор, Алкивиад, Фемистокл…
Вот стоит могучий муж, с лицом, изуродованным рваным шрамом, следом от галльского копья или меча. А вот, прямо за его спиной, изваяние легендарного Коклеса, что в одиночку остановил на мосту полчища Порсены. Изваяние громадно, почти столь же могуч стоящий пред ним воин, на время расставшийся со своим мечом. Ну как тут не засмотреться!
Или вот еще – статуя Марсия, уродца с занятным предобрым лицом. А рядом старичок, лицом и повадками ну точный Марсий! Разве это не достойно удивления!
Да и не один он. Публий, дивится. Вон целая толпа зевак тешит себя болтовней, а заодно глазеет на картину, изображающую сражение римлян против сиракузян.
Впереди показалась золоченая колесница, венчавшая храм Юпитера: кони замерли в робком движении, ноги их напряжены, словно готовые взорваться бегом. Публию всегда казалось, что стремительная колесница ждет назначенного ей мгновения, чтоб соскользнуть вниз и стремительной птицей помчаться по Форуму, сметая статуи и колонны.
Заранее предупрежденные о приходе Сципионов, в храме их уже ждали. Сам фламин пришел поприветствовать столь почетных гостей. Быка тут же увели к жертвеннику, а Сципион-старший торжественно вручил фламину, источавшему густой запах вина и чеснока, прочие дары: серебряную чашу и серебряный венок, украшенный редкостным камнем. Пусть все знают, что Сципионы не скупятся, когда речь идет о наследнике рода!
Фламин принял дары и проводил гостей в храм, где было немало людей, в том числе и таких же юнцов, как Публий, впервые примеривших toga pura. Сципионы принесли малые жертвы Юпитеру, Юноне и Минерве. Юпитер – с виду нелепого вида старик из раскрашенной глины, угрожающий молнией – получил испеченного из пресного теста вола, Юнона, соседка Юпитера из святилища по правую руку – двух хлебных овечек, другой соседке, Минерве досталась такая же корова.
Выслушав напутственные слова фламина, предвещавшего юному Публию великую будущность, процессия покинула храм и вернулась на форум. Здесь Сципион-старший взошел на трибуну и представил сына собравшимся. Те дружными криками приветствовали юношу.
– Salve, Публий! Оэ, Вакх!
Раскрасневшиеся по причине празднества лица квиритов выражали радость и доброжелательность.
На этом торжественная часть была завершена, и все отправились обратно, домой, где уже был накрыт праздничный стол.
Описывать пир нет смысла. Он был весьма скромен и мало чем отличался от того, что некогда давал Публий Корнелий Сципион своим друзьям и специально зазванному в гости Фабию Максиму.
Любопытен был лишь разговор, что завели собравшиеся мужи, разговор тревожный, не соответствовавший тому радостному и торжественному настроению, что было у присутствующих поутру.
Разговор этот завел дядя Гней. Все уже насытились и потягивали сладковатое кипрское вино, припасенное специально ради такого случая. В роду Сципионов Гней всегда славился тем, что первым из всех узнавал новости. Бывало, еще никто не подозревал о войне, происшедшей за тридевять земель, иль о позоре, приключившейся с развратной дочкой откупщика, а Гней с усмешечкой уже рассказывал об этом. Вот и сейчас на простоватом и в то же время хитром лице его появилась знакомая гримаса, подчеркивающая всю значимость слов, что намеревался произнести ее владелец.
– Да будет вам известно – Ганнибал осадил Сагунт!
– Что? – Сципион-старший столь резко поставил недопитый кубок, что вино плеснулось на стол. – Откуда ты знаешь?
Гней усмехнулся, словно желая сказать: что за нелепый вопрос, братец? разве тебе не известно, что я знаю все, что происходит на этом свете? а, может быть, даже и то, что происходит на том. Младший брат наслаждался своей ролью всезнайки. С самого утра он сражался с собой, не позволяя выболтать важную новость, подхваченную от купца, торговавшего шерстью, а заодно баловавшего постоянных клиентов славящимися необычным вкусом кантабрскими окороками. Теперь же настал миг торжества.
Гней выдержал еще паузу, для чего изобразил зевок, после чего промолвил:
– Известие совершенно точное. Ганнибал осадил Сагунт и вот-вот захватит его.
– Но почему об этом не знает сенат?
– Завтра узнает. Сегодня об этом не знает никто! – ответил Гней, еще более преисполняясь чувством собственной значимости.
– И ты не сказал мне об этом прежде?! – Лицо Публия Сципиона было пунцово от гнева, с трудом сдерживаемого. – Мы должны были известить сенаторов!
Гней слегка сконфузился: об этом он как-то не подумал. Впрочем, плешивую голову немедленно посетила спасительная мысль.
– Неужели ты полагаешься, что сегодня кто-то бы пришел говорить об этом?
Публий подумал и кивнул.
– Ты прав, сегодня не тот день. И что же ты еще знаешь?
– Ганнибал-карфагенянин пришел под стены Сагунта, – слегка озадаченно повторил Гней.
– И все? Да.
– С чего же ты решил, что он захватил город?
Гней криво усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68