— Эт милосердный, сколько времени он находится в таком состоянии?
Стейвен поспешил к подстилке. Каол тоже подошел, но не торопясь. Едва заметный в сумраке угла, Халирон склонился над принцем, прощупывая ему пульс. Лицо менестреля было встревоженным.
— Ну что там еще? — зевнул Каол, растирая воспаленные от усталости глаза. — Ты так суетишься, как будто он умирает. Заснул его высочество, только и всего.
— Да поймите же, что он действительно может умереть, — с непривычной суровостью ответил Халирон. — Неужели никто из вас не почувствовал, чем от него пахнет?
— А что случилось? — забеспокоился Стейвен. Дэния сразу же направилась зажигать свечи. Халирон тем временем молча собрал несколько подушек и подсунул их под голову принца, чтобы приподнять ее. Расстегнув Аритону манжеты на рубашке, старый менестрель с упреком спросил:
— Вы что, никогда не слышали о магии трав? И о горном цветке, называемом тинеллой, тоже не слышали?
— Трава ясновидцев? — воскликнул Стейвен. Ошеломленный словами Халирона, он выхватил у Каола бутылку и сам не заметил, как оказался на другом конце шатра.
— Эт милосердный, пощади нас. Значит, он — маг?..
Стейвен вернулся к подстилке и, опустившись на колени, коснулся руки принца, липкой от пота. Обрывки воспоминаний начали складываться в цельную и безрадостную картину. Ведь принц говорил о ясновидении. Если сюда оказалась примешанной тинелла, Аритон и в самом деле побывал во власти видений. Стейвен где-то слышал, что тинелла является сильной отравой и противоядия от нее нет. Разъяренный скрытностью принца и собственной несообразительностью, Стейвен в сердцах выругался, чего никогда не позволял себе в присутствии жены.
— Он уверял нас, что обучен таким вещам, — возразил Каол.
— Так оно и должно быть. С какой стати ему доводить себя до самоубийства?
Видя, как Каол расхаживает взад-вперед, Стейвен удержался от дальнейших слов сочувствия.
Халирон продолжал хлопотать возле принца, и только Дэния понимала, насколько он огорчен и встревожен состоянием Аритона. Ее руки дрожали, и ей не сразу удалось высечь огонь, чтобы во второй раз за эту ночь зажечь свечи.
— Я все-таки хочу знать, как долго вы позволили ему находиться в этом состоянии? — не унимался менестрель. — Или вас больше занимало обсуждение его мужских достоинств?
— Хватит вопросов, — вмешался Стейвен, забывший про учтивость. — Лучше скажите, что нам теперь делать.
Усмешка на побелевших губах Халирона была настолько безжалостной, что даже Каол замер.
— Разбудите его и спросите, — предложил менестрель. — Я же не маг. Мои баллады и ваша храбрость бессильны против яда.
— В таком случае, его высочество решил добровольно пожертвовать собой, — огрызнулся Каол. — Только не заставляйте меня похлопывать его по спине, чтобы привести в сознание. Меня так и подмывает сломать ему шею.
Собравшиеся оставили его вспышку без внимания. Дэния стояла, сжимая в руках огниво, Халирон приподнял голову принца, а Стейвен, наклонив бутылку, стал насильно вливать ему в горло вино.
Аритон проснулся. Скрючившись в приступе кашля, он почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Кое-как ему удалось попросить воды и еще какую-нибудь лохань. Дэния поспешно принесла и то и другое. Аритон начал пить, и его тут же вытошнило. Переведя дыхание, он снова припал к воде. Заметив, как он стиснул от боли руки, Дэния не удержалась от слез.
В конце концов его желудок принял воду. Когда Повелитель Теней поднял зеленые глаза, которые, казалось, были устремлены не на собравшихся вокруг людей, а куда-то в видимые ему одному дали, никто из присутствующих уже не сомневался в том, что под маской лени и безразличия скрывается подлинная отвага.
Невзирая на боль, Аритон всем своим видом стремился показать Каолу, что сожалеет о неудавшейся шутке. Когда их глаза встретились, суровый командир, стоявший на коленях возле подстилки, молча вцепился в лохань, куда вывернуло Аритона. Судя по его лицу, можно было подумать, что Каол опасается, как бы из лохани не выросла рука с кулаком и не ударила его в живот.
В глазах Фаленита не мелькнуло ни искорки, но губы тронула мимолетная улыбка.
— Завтра мы с тобой устроим состязание на мечах, — подзадорил он Каола, приготовившись услышать какую-нибудь грубость в ответ на свою заведомую ложь.
Каол, которому вновь пришлось менять мнение о принце, нехотя пробубнил:
— Поберегите ваш меч для итарранских гвардейцев.
Аритон восстанавливал силы, постепенно оправляясь после сокрушительного удара, нанесенного ему тинеллой. Деширские кланы безостановочно продолжали готовиться к войне. Разумеется, ни о каком состязании с Каолом не могло быть и речи. Стейвен строго приказал принцу не вставать с постели. Из обрывков разговоров принц узнал, что мальчишки старше десяти лет будут участвовать в сражении и здесь он не властен что-либо менять.
Аритон спокойно воспринял это известие, но прореагировал на него по-своему. Улучив время, когда Дэнии не было в шатре, он подозвал к постели Джирета, попросил нож, которым тот мастерил игрушки, и надрезал себе левое запястье. Так был совершен ритуал братания на крови между наследным принцем и единственным сыном его кайдена.
Когда через несколько минут в шатер влетел разгневанный Стейвен, Аритон поднял на него взгляд, исполненный печали и сострадания.
— Это все, что я смог сделать для тебя, Стейвен, ибо я люблю тебя как брата. Я постараюсь, чтобы твой сын уцелел в грядущей войне, унаследовал твой титул и продолжил род Валерьентов.
Онемев от захлестнувших его чувств, Стейвен покинул Аритона. Зная, что его собственная смерть уже предрешена, предводитель кланов Дешира хотел лишь одного: за оставшееся у него время жизни как можно лучше узнать душу человека, оказавшегося столь милосердным к нему.
— Да облегчит Эт твою ношу, мой принц, — прошептал он.
Потом, шатаясь, он побрел за занавеску и оказался в объятиях жены.
Дэния удивленно воскликнула, ощутив на лице Стейвена соленые слезы. Она прижала мужа к себе, потом осторожно переместила его руку на завязки своего лифа.
Стейвен откликнулся на ее призыв. В прогретом солнцем пространстве их спальной половины Дэния тихо ласкала его, пока ее горячее тело не приняло в себя всю его страсть, перемешанную с горечью. Но блаженство этой минуты омрачалось тем, что каждый понимал без слов: их любовное слияние могло оказаться последним.

Заточение
Дакар остановился, отер струящийся со лба пот и хмуро глянул вниз. Там, похожая на лоскутное одеяло, лежала долина. Правильнее сказать, она была втиснута между высокими, отвесными черными скалами. Безумного Пророка вновь прошиб пот. Напуганный непривычной высотой, он пожаловался в пустоту:
— И это вы называете тропой? Я бы сказал, что это просто западня со смертельным исходом. Надеюсь, вы уже закончили со своей магической защитой? Если эта бестия сумеет найти лазейку и выбраться, мне наверняка несдобровать.
Дакар продолжал брюзжать, не получая ответа. Потом схватился за лямки заплечного мешка, свисавшего у него со спины наподобие большой расплющенной черепахи.
— Думаю, маги давно позабыли про человеческое отношение к ближним. Я поминутно рискую свалиться в пропасть да еще должен тащить на спине вот этот хлам, а вам наплевать. И вообще, я не нанимался к Содружеству в качестве вьючного животного. Это вы хоть слышите?
Прошелестел ветер, качнув неяркие цветы под ногами Дакара. А может, вернулся Харадмон, не желающий принимать зримый облик. Так оно и есть.
— Наконец-то! — встретил его Дакар. — Надсмотрщик в работном доме, и тот добрее. Почему бы не признать, что тебе заранее было известно, зачем Асандир заставил меня тащить этого проклятого Деш-Тира на самую высокую вершину Рокфальских гор?
— Желаешь поупражняться? — насмешливо предложил Харадмон, не обращая внимания на сетования Безумного Пророка.
Откуда-то сверху упал цветок с желтыми лепестками и зацепился за левое ухо Дакара. Тот сердито отшвырнул цветок прочь. Прижимаясь плечом к скале, он побрел дальше, пока узкая лента тропы опять не нырнула вниз, наполовину скрывшись под валунами. Здесь Дакар не преминул воспользоваться возможностью устроить привал, избрав для этого мшистый пятачок. Ему очень хотелось пить, но от воды, пробивавшейся сюда с ледяного источника, сразу заломило зубы. Ругнувшись, Дакар распрямился и сбросил мешок, внутри которого, опоясанный незримыми слоями магической защиты, лежал каменный сосуд с плененным Деш-Тиром.
— Мне бы надо кинуть его в ближайшую расщелину и поглядеть, как вы забегаете, вытаскивая его назад, — сердито заявил пророк.
— За чем же дело стало? Попробуй, — предложил бестелесный маг.
Дакар вспыхнул.
— Последний ийят способен лучше понимать шутки, чем ты.
— Хотелось бы надеяться, — ответил Харадмон.
Внизу крошечным пятнышком виднелся брошенный Дакаром цветок; он все еще падал. Через мгновение в воздухе возник зримый облик Харадмона.
— Иначе я бы славно пошутил, — сказал маг. — Я бы швырнул тебя вниз и посмотрел, как далеко ты улетишь и сколько раз подскочишь на камнях.
— Что ж, давай шути, — вздохнув, тоном жертвы произнес Дакар. — Я переломаю себе кости и проваляюсь полгода, а то и целый год.
Харадмон поскреб окладистую бороду. Ветер ерошил его начинающие редеть волосы и уносился вверх — туда, где на склонах лежал снег. Зеленые глаза мага хитро вспыхнули.
— Ты считаешь, что Асандир недопустимым образом обходится с тобой?
— Не со мной, — резко возразил Дакар. — Я уже не раз повторял, что он недопустимо обошелся с принцем Лизаэром.
Опасаясь, как бы Харадмон не устроил какой-нибудь трюк, Дакар с кряхтением встал и, мученически закатив глаза, взвалил мешок на плечи.
— Ситэр бы побрал великие замыслы вашего Содружества. Попользовались хорошим человеком, а потом сломали его.
— Ах, — вздохнул Харадмон и растаял в воздухе. Дакар ощущал его присутствие в виде струи холодного ветра, дувшего в противоположном направлении с горным. Безумный Пророк продолжил карабкаться по тропе, более пригодной для горных коз, чем для людей, к тому же отягощенных грузным телом.
— Ты, конечно, со мной не согласен, — бросил он Харадмону.
Бестелесный маг удивил его своим ответом.
— Тебе, кажется, не раз приходилось видеть, как Асандир добывает оленей.
— Я вообще не видел, чтобы он охотился на каких-нибудь зверей.
Дакар наклонился, почувствовав камешек, попавший в сапог. Тропа сделала крутой поворот, который пришлось одолевать не спеша, буквально вдавливая ягодицы в спасительную скалу. При этом объемистый, натруженный пивом живот Дакара выдавался над пропастью.
— Асандир просто устраивается в кустах и ждет. Рано или поздно появляется олень, подходит и падает замертво.
— Это не совсем так, — сердито поправил его Харадмон. — Асандир дает понять оленю, что нуждается в мясе, и спрашивает. У оленя есть свобода выбора. Если же его судьба и потребности людей совпадают, он умирает. Но лишь в этом случае.
— Только не говори мне, что Лизаэр согласился добровольно, — возмутился Дакар.
Тропа опять сделала зигзаг. На каменистой, покрытой инеем почве росли только бурые и черные лишайники. Голос Харадмона донесся откуда-то спереди:
— Нет, твой драгоценный принц уступил обстоятельствам, но сделал это сообразно врожденным свойствам своего характера. Содружество не предлагало ему ничего такого, что шло бы вразрез с его собственной волей и намерениями.
Дальше тропа становилась настолько опасной, что Дакару пришлось встать на четвереньки. Камешки, вылетавшие из-под него, подпрыгивали и падали вниз, на самое дно пропасти, где лежала Рокфальская долина.
— Ты не можешь этого утверждать... Сущности Деш-Тира... они же должны подчиняться Закону Всеобщего Равновесия, — сказал Дакар, обливаясь потом и хватая ртом воздух.
— Не будь в Лизаэре изъяна, никакая сущность не смогла бы в нем укорениться, — возразил Харадмон.
Лямки мешка больно врезались Дакару в плечи. Кожа на пятках была содрана в кровь. То, что творилось у пророка в душе, своей болезненностью очень напоминало содранные пятки.
— Но ведь Сетвир признавал, что Илессида подвело врожденное стремление к справедливости. Если бы Лизаэр не пытался добиться безупречной справедливости, сущностям было бы не за что в нем зацепиться.
— В таком случае у нашего Содружества есть богатая пища для размышлений, — с холодной невозмутимостью ответил Харадмон.
«Он просто увиливает», — в отчаянии подумал Дакар.
— Подавитесь вы вашей пищей! — закричал он, не задумываясь о последствиях. — Почему вы толкнули Лизаэра на все это, зная, что у него нет защиты?
Порывы холодного ветра, отражающие недовольство Харадмона, вдруг сменились зловещей тишиной. Даже природные ветры не осмеливались прорвать невидимый круг, очерченный им.
— А потому, — наконец соизволил ответить маг, — что даже Эт-создатель не стремился к непременному совершенству всех своих творений, когда создавал их из пустоты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119