В хинаяне упор делается на признание своих заблуждений. В махаяне мы признаем себя буддой, пробужденным — и действуем в соответствии с этим, даже несмотря на то, что здесь могут возникнуть всевозможные сомнения и проблемы. Принятие обета бодхисатвы и вступление на путь бодхисатвы считаются в писаниях актом пробуждения бодхи, или глубинного разума. Стать пробужденным — в этом заключается способность более ясно видеть свои заблуждения. Мы с трудом переносим неприятное зрелище своих скрытых страхов и надежд, легкомыслия и невроза — перед нами открывается такой перенаселенный мир! В то же время это зрелище весьма богато. Основная идея здесь в том, что если мы ищем родства с солнцем, то нам необходимо испытать родство и с облаками, которые закрывают солнце. Таким образом, бодхисатва относится положительно и к открытому солнцу, и к закрывающим его облакам. Но сначала эти облака, эти заблуждения, которые закрывают солнце, оказываются более важными. Когда мы стараемся освободиться от уз, то в первую очередь ощущаем связанность.
Итак, первая ступень, начальный пункт для того, чтобы стать пробужденным, чтобы присоединиться к семье будд, — это принятие обета бодхисатвы. По традиции этот обет принимается в присутствии духовного учителя, перед изображениями будд и священными писаниями — это символизирует присутствие прямой линии, семьи Будды. Практикующий дает обет, что с сегодняшнего дня и до самого просветления он посвящает свою жизнь работе с живыми существами и отказывается от достижения просветления для себя лично. Действительно, мы не в состоянии достичь просветления, пока не отбросим представление о «я», лично достигающем этого просветления. И до тех пор, пока в драме просветления присутствует центральный характер — — «я», обладающее определенными атрибутами, — нет никакой надежды на достижение просветления, потому что это ничей проект; это чрезвычайный, требующий напряженной работы проект, но его никто не осуществляет, никто не наблюдает за ним, не следит за его развертыванием. Мы не в состоянии перелить свое существо из нашего грязного старого сосуда в новый и чистый. Если мы проверим свой старый сосуд, то обнаружим, что это совершенно непрочная вещь. И такое понимание бескорыстия — отсутствия эго — может прийти только через практику медитации, которая имеет дело с беспорядочными мыслями и постепенно перерабатывает пять скандх в обратном направлении. Когда медитация становится привычным способом отношений с повседневной жизнью, человек может принять обет бодхисатвы. На этом этапе дисциплина становится внутренним свойством, а не навязанной нормой. Это подобно участию в интересном проекте, на который мы с увлечением тратим много времени и усилий; никому нет надобности подбадривать нас или угрожать нам; мы выполняем работу чисто интуитивно. Отождествление с природой будды — это работа нашей интуиции, нашей врожденной дисциплины.
Обет бодхисатвы признает существование заблуждений и хаоса — агрессивности, страсти, разочарованности, легкомыслия — как части нашего пути. Сам путь похож на оживленное широкое шоссе, на котором установлено множество заграждений: на нем ведутся строительные работы, происходит множество несчастных случаев, везде полиция. Дорога производит самое устрашающее впечатление. И все же она величественна, ибо это великая дорога. «Начиная с сегодняшнего дня до самого достижения просветления я желаю жить со своим хаосом и заблуждениями, а также с хаосом и заблуждениями всех живых существ. Я хочу разделить с ними наши взаимные заблуждения», Так что здесь никто не играет в игру «Кто выше». Бодхисаттва-это самый смиренный странник, который трудится на земле сансары, чтобы вырыть скрытые в ней сокровища.
Героизм
Путь бодхисатвы — это героический путь. В странах, где он впервые прокладывался, — в Тибете, Китае, Монголии, Японии, — люди суровы, заняты тяжелой работой, близки к земле. Стиль практики махаяны отражает героические качества этих людей — японскую традицию самураев, трудолюбие китайских крестьян, борьбу тибетцев с голой бесплодной землей. Однако свойственный этим народам героизм будничной жизни в Америке часто искажают и неверно истолковывают как жесткую воинственность и бездушную, регламентированную жизнь, жизнь робота. Первоначальный же смысл — это радость ощутить себя непобедимым, человеком, которому нечего терять, убежденным одиночкой. Конечно, иногда начинающие путь бодхисатвы испытывают некоторые колебания относительно такого отважного решения — отказаться от просветления, отдаться на милость живых существ и работать с ними, получая удовлетворение и гордость в деятельном сострадании. Они пугаются. В сутрах колебания иносказательно изображены как остановка в дверях родного дома: одна нога находится на улице, а другая еще за порогом, внутри жилища. Это миг серьезного испытания: сумеете ли вы преодолеть нерешительность и выйти на необитаемую землю улицы или же отступите обратно, под родную крышу? Хотите ли вы работать на благо всех живых существ или позволите себе погрузиться в ментальность архата, занятого собственным просветлением?
Подготовка к пути бодхисатвы заключается в объединении тела и ума: тело работает для ума, а ум для тела. Практика хинаяны, шаматха и випашьяна, делают ум точным, спокойным и ровным в положительном смысле: он пребывает именно здесь, а не мечтает, не спит, не воспринимает окружающее через дымку. Мы можем заварить чашку чаю так, как следует; можем как следует сварить еду и как следует подать ее — потому что тело и ум синхронизированы.
Теперь мы готовы совершить прыжок на путь бодхисатвы, раскрыться для радости труда с живыми существами, включая и самого себя. Бодхисаттва устанавливает дружбу с самим собою, как и с другими людьми. Для него не остается никаких таинственных уголков, внушающих подозрения; не могут возникнуть никакие неожиданности, способные разрушить духовную мудрость бодхисатвы, его достоинство и героизм. Это первая ступень, первый бхуми, первый духовный уровень.
Санскритское слово бхуми (тибетское га) означает «земля», «уровень», «почва», то есть основа, на которой вы можете установить отношения с самим собой и с другими. Здесь нет мистификации, нет заблуждений, это бесспорная твердь. Иными словами, это эквивалент глубинного здравого смысла, фундаментальное пребывание здесь. Поскольку бодхисатва знает свое тело и свой ум, знает, как относиться к ним обоим, весь процесс становится «искусным средством» (skillful means) в силу такой трансцендентальной безопасности. Это не пребывание в безопасном, защищенном месте, не наблюдение за собой с целью удостовериться, что все в порядке; это, скорее, пребывание в самой безопасности. Такая бесспорная безопасность приходит из осознания, что вы пробились через нечто. Вы оглядываетесь назад и понимаете, что все время были невероятным невротиком и параноиком, следили за каждым своим шагом, опасаясь, что можете утратить душевное здоровье, что ситуации постоянно чем-то вам угрожают. Теперь вы свободны от всех этих опасений и предвзятых мнений; вы обнаружили, что у вас есть нечто такое, что можно отдать, что вам нет надобности требовать чего-то от других, нет надобности все время чего-то желать, впервые вы богаты, вы обладаете изначальным, глубинным здоровьем. У вас есть что предложить; вы способны работать со своими собратьями, с живыми существами, вам больше не нужно успокаивать самого себя. Если вы нуждаетесь в успокоении — это душевная нищета: вы как бы все время проверяете себя: «Есть ли у меня это? Как бы мне сделать то?» Но бодхисатва радуется своему богатству, и его радость основана на опыте, а не на теории и несбыточных желаниях. Это так есть —непосредственно, фундаментально. Он по-настоящему богат — и потому находит радость в великодушии.
Таким образом, на уровне первого бхуми бодхисатва развивает великодушие. Он действует великодушно не для того, чтобы получить нечто взамен; он просто великодушен и излучает теплоту. Если вы делаете кому-то добро в общепринятом смысле, такое отношение имеет оттенок неравенства: вы как бы смотрите сверху вниз на того, кто менее удачлив, чем вы. «Я богат, а вы нуждаетесь в помощи, потому что вы не то, что я». Великодушие бодхисатвы не обязательно должно быть мягким и успокаивающим; оно может быть очень жестким или резким, потому что оно дает вам то, в чем вы действительно нуждаетесь, а не то, что доставит вам поверхностное удовольствие. Он не ожидает ничего взамен. Он может быть великодушным в физической сфере: давать пищу, одежду, жилище; он может проявлять великодушие в духовной сфере: давать пищу для ума, восстанавливать ваше душевное здоровье. Высший вид великодушия, согласно священным писаниям, это работа над состоянием ума другого человека. Но бодхисатва не переступает пределы собственного понимания — он считает себя скорее учеником, чем учителем. Не пытается он и покорить объект своего великодушия. Он осознает не только «себя и их», но также и пространство, общее для дающего и получающих. Восприятие совместного пространства представляет собой деятельность обостренного понимания, праджни.
Радостное великодушие первого бхуми сопровождается трансцендентальным знанием, праджней. Это знание есть результат практики випашьяны, основного метода обучения, унаследованного вами от практики хинаяны. Раскрытие навстречу радостному богатству первого бхуми одновременно приносит также и трансцендентальное знание. Слово праджня часто переводят как «мудрость», но предпочтительнее переводить этот термин словами «трансцендентальное знание», а словом «мудрость» пользоваться как эквивалентом джняны — медитативного состояния на тантрическом уровне, которое является более продвинутым по сравнению с праджней.
На уровне первого бхуми праджня включает прорыв, размывание границы между медитацией и немедитацией. Нет ощущения, что кто-то есть, что кто-то «осознает». Бодхисаттва может все еще практиковать свою дисциплину сидячей медитации, однако он начинает находить ее в определенном смысле неуместной и ненужной; это просто акт дисциплины. Фактически, когда он поднимается с коврика после медитации и принимает участие в повседневной жизни, это нисколько не меняет его душевного состояния. Его великодушное поведение постоянно. Иными словами, бодхисатва уже обладает остротой, пониманием, состоянием пробужденного ума. Вот почему его великодушие становится дана парамитой. (Дана значит «великодушие», пара — «другой», мита — «берег».) Это такое великодушие, которое выходит за пределы, достигает другого берега. Вы переходите через реку сансары, реку заблуждений, преодолеваете непрерывную цепную реакцию кармы, где каждая волна порождает новую волну подобно тому, как в электрическом токе каждая искорка электричества независима, но зажигает следующую.
Праджня — это трансценденция, прорыв через волевую цепную реакцию кармы. Но акт прорыва через кармическую Цепь может и сам породить некоторую цепную реакцию, потому что вы пробиваетесь через нечто и признаете факт прорыва. Возникает очень тонкая ситуация. Пока бодхисатва не достигнет десятого бхуми, он не в состоянии полностью разрубить цепь кармических оков, потому что признает, принимает сам акт прорыва. Праджня — это знание в том смысле, что вы все еще рассматриваете дхарму, или знание, как внешнее по отношению к вам; все еще существует подтверждение опыта, прорыв все еще переживается как событие, которое дает вам информацию, как событие, у которого вы учитесь. Бодхисаттва должен пройти через десять ступеней развития, чтобы преодолеть, отбросить наблюдателя — того, кто признает. Радостный процесс первого бхуми — это празднование отстранения от сансары, а не освобождения от нее, то есть бодхисатва все еще продолжает нести с собой элементы сансары.
Первый бхуми описывается в священных писаниях как состояние, когда вы выпили полчашки чая, а другая половина еще не выпита. Вы выбрали чай, заварили его, попробовали и начали пить, но пока не выпили всю чашку. Вы задержались, однако это не значит, что вы в ловушке; это значит, что вам предстоит работа — допить оставшийся чай. Для этого нужно сделать еще десять шагов. И тогда вам останется только вымыть чашку и поставить ее на место.
Разум земли
Второй бхуми именуется «незапятнанным» бхуми, он включает в себя шила парамиту, — свойство «моральности», или «дисциплины». Чистота бодхисатвы, на которую указывает шила парамигпа, основана на дружбе с самим собой, на любви к самому себе. Вы составляете компанию самому себе, вы вдохновляете сами себя. Вам не нужно подчинять себя, чтобы избежать искушений или следовать правилам или законам. Вы находите искушения малозначащими, а линии и указатели — менее необходимыми, потому что естественно следуете образцам поведения, которые соответствуют ситуациям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18