– Проклятый недоносок! – взревел он. – Ты думаешь, безумец, что сможешь одолеть меня?!
Конан не успел добраться до Ка'ана и угомонить его навсегда ударом двуручного меча. Раньше этого Ка'ан вытряхнул из рукава некий темный круглый предмет размером с монету и проглотил.
Черное облако взметнулось вверх и в стороны, словно пыль из-под копыта исполинского скакуна. Это заставило Конана отскочить назад. А на том месте, где стоял Ка'ан, колдунишки уже не было. Рассеявшееся черное облако открыло взгляду Конану нечто иное и гораздо менее привлекательное: мохнатую паучью тушу, размером с лошадь, покачивающуюся на щетинистых лапах. Быстро-быстро сновали в нетерпении продольные и поперечные жвала, антрацитами блестели на брюхе маленькие злобные глазенки.
– Вот ты что удумал, родственничек! – Конан поднял меч, изготовившись к битве. Более отступать он не собирался. – Так тебе, кстати, больше идет…
Паук Ка'ан не стал надолго откладывать расправу. Правда, против ожиданий варвара, чудовище не бросилось на него, а осталось на месте – но из пасти вылетела серая струя. Конан едва увернулся, для этого ему пришлось упасть и перекатиться. А там, куда попала слюна, задымилась, шипя, земля, оттуда донесло едкую вонь.
Если принять его условия битвы, то рано или поздно паук добьется своего. Уворачиваться от его слюны до бесконечности не удастся. Так подумал Конан и бросился на паука. Единственная возможность победить и не дать твари использовать ядовитую жидкость – слиться с тварью в одно целое.
Итак, Конан бросился вперед. Он резко вильнул вбок и избежал еще одного выброса слюны. А потом проскочил между лапами, подпрыгнул, вцепился в черный паучий волос – где-то совсем рядом щелкнули жвала – и забросил себя на паука.
Тварь заметалась. Дотянуться лапами до дерзкого человечишки паук не мог, поливать себя ядом не стал, а побежал к отвесу скалы, чтобы раздавить об него двуногую мелочь.
Держась за жесткий волос одной рукой, второй Конан отвел меч и всадил его по самую рукоять в паучью тушу. Тварь пронзительно завизжала, остановилась, подогнула лапы с одной стороны, явно намереваясь извернуться и размазать человечишку по земле. Но проворства паучку заметно не доставало. И в тот момент, когда чудовище готовилось навалиться на него всем своим весом, Конан отпустил волос, спрыгнул на землю, откатился, вскочил и, не давая твари опомниться, принялся рубить членистые лапы, как молодой лес.
Его заливала липкая, серая слизь, ее запах доводил до тошноты, уши закладывал несмолкающий визг.
Конан рубил щетинистые лапы без устали, а когда тварь завалилась на бок, принялся всаживать меч в мохнатую тушу. Без остановки и без всякой жалости: воткнул-выдернул, воткнул-выдернул.
Он остановился только тогда, когда вновь взметнулось черное облако, окутало и Конана и паучью тушу…
– Ну, вот и все, закончилась твое владычество над миром, – Конан отер пот со лба. Не было больше паука. Перед киммерийцем бездвижно лежал побежденный Ка'ан. Отброшенная в сторону рука колдуна сжимала рубин. Лицо мертвеца застыло в гримасе недоумения.
– Отдай. Не твое, – Конан выдрал из пальцев Ка'ана святыню хнумов.
Надо успеть вернуть рубин исконным хозяевам. Ведь он выполнил последнее условие Бела – отнял самое дорогое у третьего своего родственника.
Теперь бог воров, если он не обманщик, должен вернуть ему мужество и вернуть самого Конана в его мир. Варвар боялся не успеть, поэтому, не доходя до пещеры, во мраке которой различал силуэты маленьких подземных обитателей, кинул рубин издалека.
Рубин докатился до хнумов, а до Конана долетел взрыв радостных криков, похожих на шипение только что откупоренной бутыли игристого вина. Варвар улыбнулся. Пусть хоть такой пустяк скрасит праздником их унылую подземную жизнь…
Но где же Бел? Пора бы уж!
Ничего не происходило. И тут Конан услышал позади себя слабый стон. Он обернулся. Неужели Ка'ан еще жив? Конан быстро вернулся к побежденному колдуну. Да, тот был еще жив.
– Достань… – с трудом размыкая губы, шептал поверженный властитель мира, – из плаща… похож на уголь… Разбей… о камни… Там жизнь… Там внутри… застывшая капля… живой воды… Дай мне… Дай… Я сделаю тебя… королем… мира… Я стану… твоим… слугой… Дай… жизнь… мне. Брат…
Конан присел возле него на корточки и тихо спросил:
– А зачем? Чтобы все началось с начала? Ты не прекратишь охоту за рубином, потому что ты не откажешься от мечты о господстве над миром. И в жертву сжигающему тебя желанию власти ты принесешь чьи-то новые жизни. В первую очередь мою.
– Брат… Мы вдвоем… мы поделим… – едва шевелил губами Ка'ан.
– Да не надо мне твоего мирового господства. И вообще, без него всем гораздо лучше живется.
Ка'ан неумолимо уходил прочь, вставал на дорогу теней, он понял это, как понял бесполезность уговоров и заманчивых предложений. И у него нашлись силы на последние слова. Слова проклятья.
– Знай же ты, недоумок и никчемный человечишко! – казалось, вместе со слюной губы Ка'ан выплевывают яд. – Я вернусь… Пусть в другом обличье… Я убью тебя! Я сгною тебя в муках… В невыносимых… В жутких… Жить…
Черная душа покинула тело Ка'ана и, покидая, изогнула его в чудовищных конвульсиях. Брошенная душой телесная оболочка осталась лежать на камнях рядом с входом в подземелья.
И вдруг… Казалось, весь песок этой далекой земли, взвился ввысь и смерчем закружился вокруг киммерийца. Но почему-то… почему-то песок тот был крупнее обычного и не белого цвета, как здешний, а золотого. Да это и был золотой песок! Вокруг, в бешеном вихре, кружились крупинки золота! Да вдобавок вперемешку с крупицами серебра!!!
В тот момент, когда в вихре из ничего соткалась фигура в белом плаще, Конан понял, что не рубин был самым дорогим для Ка'ан, а его жизнь. И эту жизнь варвар у него украл.
Фигура та была крупнее человеческой раза в два, она парила в воздухе. Под белым плащом можно было разглядеть обшарпанные железные доспехи с многочисленными вмятинами. Да и сам плащ не отличала безукоризненная белизна, его покрывали красные точечки, очень похожие на кровь. Человеческое туловище же гиганта украшала головы лисицы. Крупной лисицы. Такой крупной, каких на свете не бывает.
Когда Бел (а Конан уже не сомневался, что это именно он) заговорил, песчинки застыли в воздухе, словно приклеившись к нему.
– Молодец. Ты доставил мне удовольствие. – Голос бога, умевшего (впрочем, как и остальные небожители) принимать любое обличье, звенел над головой Конана, как храмовые колокола. – Ты развлек меня, ты развлек бога. Мне было любопытно наблюдать за тобой. Я прощаю тебя. Возвращайся…
Вихрь закрутился снова, замутняя фигуру, скрывая ее. И скрыл совершенно. И только хохот бога воров не смолкал, а, напротив, становился все громче и громче. И этот хохот осязаемо кружился вместе с золотым и серебряным песком. А вихрь становился все безудержнее. Голова пошла кругом. Конану показалось, что вихрь подхватил его, смешал с песчинками. Головокружение превратило окружающий мир в сверкающие полосы. И мир пропал…
Конан очнулся на тюфяке в своей комнате на втором этаже трактира «Кровавые кони». Голова была тяжела, словно после славной попойки. Но память работала безотказно. Киммериец без напряжения вспомнил все свои приключения. Вспомнил до последней детали, до каждого слова.
Перед глазами пробежала история его странствий: незнакомец, предложивший выкрасть посох, кража, ночная стычка в переулке, первая встреча с Белом, слепцы, джаданы, хнумы, последнее явление Бела. Как же долго он бродил по неведомым мирам?
Конан подошел к окну. На улицах Шадизара шумела веселая утренняя толпа. Чересчур веселая и слишком пестрая. Мимо трактира в сторону площади жрецы пронесли чучело Митры (или символ урожая). Конан припомнил, что он отправился к развалинам монастыря как раз в ночь накануне праздника Весеннего пробуждения Ашторех. Раз в сторону площади жрецы пронесли чучело Митры… выходит, сегодня первый день праздника. Получается, Конан отсутствовал всего лишь одну ночь. Разве может быть такое?..
Головокружение заставило Конана вернуться на тюфяк. Разве могла вся эта история с ним произойти наяву, если прошла всего одна ночь? А вдруг ничего не было, а просто он сходит с ума?

* * *
– Ага, – Симур откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. – И вот с тех пор ты ходишь сам не свой. Вернее, ходил… Но ты посмотри на себя. Ты уже не тот человек, которого я встретил вчера днем на питейном состязании. Ты уже ожил, стал похож на нормального человека. Вот как важно бывает просто выговориться перед кем-то.- Он наставительно поднял палец.
– Если все держишь в себе и в одиночку пережевываешь свои горькие мысли, словно корова – траву, то разум может и не выдержать, как иногда плохая бочка не выдерживает напора перебродившей браги. Так что мы уже кое-чего добились.
Отхлебнув из чаши, Симур продолжил:
– Теперь о главном. Не есть ли рассказанная тобою история – плод охваченного некой болезнью рассудка, или долгий сон, схожий с явью, или наваждение, насланное неким магом? Ни то, ни другое и ни третье. А четвертое. То есть все это было на самом деле.
– Откуда тебе это известно? – недоверчиво ухмыльнулся Конан.
– Да из твоих рассказов. Начну по порядку. Почему не сон? Да потому что не бывает таких логич… таких связных, внятных, четких, продуманных снов. Даже длительные сновидения, навеваемые черным лотосом или иными будоражащими фантазию травами, отличаются бессвязностью и огромным количеством нелепостей. Значит, это был не сон.
Симур взбодрился новым глотком.
– Почему не помутнение рассудка? Потому что не бывает мгновенных помутнений рассудка, уж поверь мне. Это происходит постепенно, по каплям, по чуть-чуть. А так чтобы вдруг да ум за разум зашел, как камень на голову, да еще в твоем возрасте… Не-ет, история таких примеров не знает…
Симур вновь отвлекся на глоток.
– Почему не наваждение, насланное колдуном? Тут сложнее. Но и с этим понятно. Ни один колдун не стал бы впутывать в свои придумки богов. Зачем впутывать, когда можно обойтись и без этого? А ну как богу не понравится, что его во что-то впутывают, а ну как бог осерчает? Ни один маг, хоть каким он ни был бы могучим, не устоит против гнева богов. Поэтому на всякий случай и связываться не станет.
Симур отщипнул виноградину и закинул в рот. Поморщился и продолжил:
– Вот поэтому случившееся с тобой и произошло на самом деле – потому что не могло произойти никак по-другому. И ты на самом деле лихо выпутался из передряги, в которой любой другой увяз бы, как муха в паутине. Прости уж, что напомнил тебе о пауках… В общем, я всегда подозревал, что Бел не самый глупый бог в нашем мире. Вера, любовь, жизнь – что еще может быть главнее для всех людей во всех мирах? Ничего. И тебе наглядно показали, что власть, деньги, слава, женщины, спокойная жизнь – все это брызги воды фонтана по сравнению с самим гранитным фонтаном: вера, любовь, жизнь… И ты понял самую главную тайну существования, то, на чем зиждется наше бытие… В общем, все позади, ты можешь скомкать и выбросить свои переживания и порадовать себя последними мгновениями уходящего праздника. Да ты и так уже идешь на поправку!
Симур отщипнул еще одну виноградинку, обмакнул ее в вино и отправил в рот.
– Ты обратил внимание, как на тебя сейчас смотрят женщины? Видел, какими взглядами они провожали тебя, когда мы шли по «Розовым . льдинкам»? Вчера они отшатывались от тебя, как рт больного проказой. Они пугались твоего свирепого лица, взгляда, направленного не на них, а сквозь них, нездорового блеска твоих глаз. Пошла бы какая-нибудь из них с тобой вчера? Да ни за что! Мало ли что ты выкинешь, зачем подвергать себя опасности?..
– А я вот что подумал, – неожиданно сказал Конан. – Вот тот старик, с которого все и началось, ну, который попросил меня украсть для него посох Бела… Он что, тоже был мной? Моим двойником из какого-нибудь другого мира?
– Разумеется, – преспокойно ответил Симур. – Ты еще этого не понял? Бел играет. И игра его не прекратится никогда, ни в одном из миров, ни в одном из времен… В сущности, вся наша жизнь – это игра Бела. Но тебе, Конан из Киммерии, повезло – ты узнал о ней, о жизни, то, что вряд ли узнают все остальные мужчины и женщины всех созданных богами миров…
Откинулась розовая занавеска, на миг приоткрыв вид на бархатные диванчики и раскинувшихся на них красавиц в прозрачном розовом шелке. Вошла Локиния.
– А они все о том же! Сколько можно говорить о женщинах? Мужчины вы, или коровий хвост? Между прочим, о господин моего сердца, – она обняла Симура за плечи, – у меня есть немного свободного времени… А что касается тебя, голубоглазый, то девочки уже извели меня расспросами, будет этот варвар кого-то выбирать, или ему интереснее вино и халва…
– И как ты ее терпишь, Симур! – хмыкнул Конан. – У нее же не язык, а ядовитый кинжал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38