Мария де ля Гранту страстно сверкнула на него своими дивными очами.
— А я тебя куда зову, дурак?! — раздраженно спросила она. В это время в коридоре послышался шум, и двое карабинеров подволокли к камере задержанного. Дверь в камеру отворилась… Илья Константинович не поверил своим глазам — перед ним стоял Жора Хилькевич из Мурманска. Толстяк был в футболке, повторяющей цвета российского флага, синих шортах и красной бейсболке. На шее его желтела неизменная витая цепь, на полных ногах желтели все те же «шлепки». Новой была надпись на футболке. Сделана она была на испанском языке, которого Илья Константинович не знал. Но слоган на футболке был длинным и славным, хотя и не особо цензурным, а потому сразу скажем, что являлся он непереводимой игрой слов, и героями слогана были святая путана Мария и ее верный конь.
Честно говоря, сейчас Илья Константинович Русской был рад появлению мурманского бизнесмена, как никогда. Хиль-кевич же, заметив старого друга, радостно раскрыл объятия.
— Здорово, братан! — радостно завопил он. — Ну ты даешь, братила! За тобой не угонишься! Зря ты со мной в Бразилию не полетел! Веришь, всю Амазонку на моторках исколесили, анаконд искали. Они хитрые, заразы, нырнут и по два дня на дне сидят, утопиться готовы, лишь бы на прицел не попасть. Мы уж и на живца пробовали! Веришь, бесполезно, только крючки обдирают, на нас уже из-за этих индейцев коситься стали! Отстали только, когда я им карточку показал, где с Пеле сфотографирован. У них строго! Покажешь карточку с Пеле в обнимку, и никаких вопросов! Нет, я вот думаю, на фиг нам эти анаконды сдались? Обыкновенные змеи, как гадюки наши, только размерами побольше!
А потом, братила, мы на карнавал угодили. Такие там мулаточки плясали! Веришь, на них надето, наверное, меньше, чем при рождении! Такие цыпочки! Да, братан, проснулся ночью на ихнем пляже знаменитом, Копокабаной называется, веришь, доллара живого нет, только народ по пляжу в умате ходит!.. Про Педерссона Хилькевич не спрашивал. Похоже, Жоре Хилькевичу немного отбили память. Он даже не помнил, как высадил Русского и его товарища Педерссона на берегу Магелланова пролива. Это еще раз доказывало то, что правоохранительные органы во всех странах одинаковые — им только попадись!
Жора плюхнулся на топчан рядом с Ильей Константиновичем, недоверчиво разглядывая его. Русской понимал, что одеяние его выглядит странно, особенно плисовые штаны и сапоги гармошкой, которые ему в камеру передали сердобольные цыгане. Адидасовский костюмчик на память о задержанном нацистском преступнике забрал кто-то из полицейского начальства.
— Слышь, братила, — сказал Хилькевич, — ты часом не в пьесе какой играешь? Чего вырядился-то?
— Жизнь такая, — философски пожал плечами Русской. — Что мы все обо мне да обо мне? Ты сам-то как сюда попал?
Жора сплюнул на каменный пол.
— Волки позорные! — сказал он. — Ну, я им устрою! Ты только прикинь, тут наша сборная тренировочные матчи с ихним «Пеньяролем» проводит. Ну, я чин по чину, снаряже-ньице заготовил, сирену с завода «Серп и Молот» выкупил, красок, чтобы морду мазать, прикупил… Сижу, блин, болею! Ну, изредка сирену заведу, чтоб все по кайфу было… Тут ко мне ихний мент подходит, берет, сволота, под козырек и вежливо так спрашивает: «Не будет ли сеньор так любезен сирену свою больше не включать? А то у нас уже по всей Патагонии военное положение объявлено и население воздушных налетов ждет». А сам, гадюка, мне всю видимость закрыл. Тут наши гол забили. Это ж, сам понимаешь, не телек, здесь повторов не будет. Такая меня досада взяла, что я этого мента сиреной по башке и огладил. Мента, конечно, в больницу, а меня вот сюда, в камеру.
Он встал, ногой ударил в дверь, сморщившись, схватился за отбитые пальцы и запрыгал на одной ноге.
— У-уу, волки! — сказал он. — Поболеть порядочному человеку спокойно не дают! И сотовый отобрали, а то бы я сейчас адмиралу Тихомирову позвонил в Севморфлот, тот бы их парочкой крылатых ракет вразумил! А ты? Ты-то как здесь оказался?
— За Бормана приняли, — досадливо морщась, признался Русской.
Жора недоуменно оглядел его.
— Тебя? За Бормана? — недоверчиво переспросил он. — Да ты и не похож на него вовсе. Борман-то покруче будет, он пять лет бодибилдингом занимался, у него фигура что шкаф-купе у меня в прихожей…
— Да не за того, — уныло сказал Илья Константинович. — За немца, который с Гитлером когда-то кашу варил.
Хилькевич еще раз внимательно оглядел товарища по несчастью.
— Не, братила, — сказал он. — Как это я сразу не допетрил? Есть, блин, в тебе что-то немецкое. И фигура у тебя, братила, дойчевская, и в морде какая-то аккуратность просматривается. Только тому сколько сейчас лет? За девяносто?
— Вот и я им говорил, — хмуро сказал Русской. — А они свое гнут, мол, не в возрасте дело, ты, говорят, на фоторобот этого самого Бормана крепко смахиваешь. Жора всплеснул руками.
— Да на этот самый фоторобот кто только не смахивает! Вот, помню, у нас один чудик в Мурманске рыболовный траулер с треской угнал. Менты там такой фоторобот нарисовали, что полгорода по нему похватали, сам в кутузке два месяца парился. Только когда они своего начальника УВД по фотороботу в КПЗ упрятали, до них дошло, что картинка некачественная.
— А ты к этому траулеру отношения не имел? — недоверчиво усмехнулся Русской.
Жора Хилькевич пожал плечами.
— Ты, братила, любопытен, как следователь из прокуратуры, — сказал он. — Ты ж сам бизнесом занимался, знаешь, что без первоначального капитала свое дело ни за что не поднимешь.
Они посидели на топчане и помолчали. В зарешеченное окно на них с воли смотрело синее небо. Жора достал из кармана мятую пачку «Примы» и протянул сигарету Илье. Русской не курил, но сейчас на душе у него было так тошно, что он взял сигарету, прикурил ее и, закашлявшись, затянулся вонючим дымом.
— Как ты эту гадость куришь? — продолжая перхать, задавленно спросил он.
— А я всегда, когда за бугор выезжаю, с собой несколько пачек «Примы» беру, — признался Жора. — Как тоска одолевать начинает, я сигареточку выкурю — и словно опять дома оказался.
Русской с сомнением понюхал сигарету.
— А мне она Монголию напоминает, — сказал он. — Дымит словно кизяк. Ну, что делать будем?
— Я посплю, — решительно сказал Жора и вытянулся на топчане. — А то вчера в дансинге полдня аргентинское танго с одной дамочкой разучивал. Одного французского шампанского два ящика выжрали. А утром на скачки подался, а оттуда прямо на футбол.
Он сладко зевнул, с хрустом потянулся и с неожиданной досадой сказал:
— Из-за этих козлов так и не узнал, кто гол забил — Панов или Веретенников.
Русской посидел, посасывая вонючую сигарету.
Хилькевич похрапывал, одной рукой зажав в кулаке свою толстую золотую цепь. Лицо его было безмятежно спокойным, словно не в камере он сейчас находился, а спал в очередном пятизвездочном гранд-отеле с очередной жрицей Камасутры под боком.
Илья Константинович тычком забычковал недокуренную сигарету и лег на спину, глядя в грязный потолок камеры. Почему-то сейчас ему вспомнились убийцы, гнавшиеся за ним от самого Владика. «Интересно, — подумал Илья Константинович, неожиданно для самого себя окунаясь в сонливую дрему, — нашли эти орлы себе новый пистолет или… х-ээх… что-нибудь новенькое придумали?»
Глава 25
Пробуждение было тягостным.
Представьте, что вам снится занятный сон, будто вы научились летать не хуже стрекозы. И вот вы стремительно мчитесь над землей, разглядывая красоты природы, питаетесь нектаром и цветочной пыльцой, которая стимулирует вас не хуже ликера или сока легендарного дерева йохимбе. И вдруг совсем неожиданно для себя вы ударяетесь о что-то упругое, которое тесно и жарко охватывает вас сразу со всех сторон. Вы яростно рветесь на свободу и с ужасом осознаете, что, несмотря на все ваши усилия, увязаете все глубже и глубже. Наконец вы открываете глаза и обнаруживаете, что запутались в паутине, хозяин которой наблюдает за вами откуда-то со стороны. Представили? Теперь вы поймете проснувшегося Илью Николаевича Русского, обнаружившего, что он все так же сидит в грязной камере жандармского участка. Честнее будет все-таки сказать, что Илья Константинович в этой камере лежал на жестком и неудобном топчане и даже немножко дремал, насколько нервы ему позволяли, а проснулся от мощного рыка соседа.
Жора Хилькевич храпел так, что дежурный в тесном коридорчике поминутно снимал форменную фуражку, обмахивался ею и испуганно осенял себя крестным знамением. По мнению сорокалетнего надзирателя Пепе Хусманоса, так мог храпеть лишь нечистый дух или человек, в которого этот дух вселился. В том, что полный русский, доставленный в участок со стадиона, был одержим бесом, надзиратель ни капли не сомневался. Бить карабинера сиреной по голове! Для этого действительно надо быть одержимым! Да и вообще притащить на стадион сирену мог лишь человек, попавший поддьявольское влияние. Нормальные люди приносят на стадион барабаны, горны, петарды, ракеты, пистолет, наконец, — на случай недобросовестного судейства. Но сирену! Воистину правду пишут в газетах, что головы у русских устроены Совсем иначе, чем у всех остальных людей.
На второго узника надзиратель поглядывал с опасливым любопытством. Про узника этого говорили, что он на пару с другим людоедом, своим дружком Адольфом, в Европе съел около тридцати миллионов человек. Ну и аппетиты у этих немцев! И полиция в Германии была никудышная. В Аргентине любой даже самый хитрый людоед мог съесть безнаказанно, ну, от силы человек тридцать. Потом его бы обязательно поймали и прикончили. Надзиратель Пепе Хусманос вытирал пот со лба большим платком и думал, что с этим немцем надо держать ухо востро, не так с ним все просто, с этим немцем, оборотнем он был, этот немец, не иначе. Как с ним только русский спокойно себя чувствует? Настоящий мужчина, истинный кабальеро! Спит себе и внимания не обращает на упыря.
А упырь по камере мечется. Ни дать ни взять — загнанный зверь. И не зверь даже, а чудовище самое настоящее. Такого надо серебряной пулей стрелять или распятие ему прямо в сердце забить. Или кол осиновый. Еще чеснок от упыря хорошо помогает, повесишь на грудь головку свежего чеснока, так и бояться нечего — все равно упырь тебя никогда не тронет, он ведь чеснока не меньше креста боится. Скорее бы за этим людоедом пришли, что ли…
Тут размышления Пепе Хусманоса были прерваны появлением большого начальника, который явился в участок в сопровождении целой свиты. Пепе думал, что они прибыли посмотреть на немца, но ничего подобного, на проклятого людоеда они и внимания не обратили, а, к величайшему облегчению Пепе, разбудили русского, что на стадионе несчастному Оливейро Менейросу сиреной в лоб заехал.
Разбудили и увели этого мужественного кабальеро на допрос. Честно говоря, Пепе считал, что русский кабальеро пострадал безвинно, он бы и сам Оливейро при случае морду набил, и с большим удовольствием. Таких подлецов, как этот Менейрос, еще поискать надо, он со старушек, что зеленью на рынке торговали, мзду брал и пиво во время дежурства пил, а уж до женщин охотником был — петух с ним и рядом не стоял, с этим самым распутным Оливейро Менейросом! Ведь до чего дошло, он и за племянницей Хусманоса ухаживать стал, награди его дева Мария бесплодием!
Надзиратель Хусманос и дальше бы предавался сладким мечтам о том, как дева Мария покарает ненавистного сослуживца, но тут привели назад доблестного русского. Впрочем, не таким он уж доблестным и оказался, впрямь был одержим бесом. Иначе зачем ему было с размаху больно пинать ногой Пепе Хусманоса? Вот такие паразиты и распускают руки на футбольных матчах! Несчастный Оливейро! Долго ему придется лежать в больнице, бедняжечка Луиза скорее всего своего возлюбленного и не дождется, раньше выйдет за кого-нибудь замуж, хвала Всевышнему!
Он еще долго ворчал, бесцельно гремя ключами, но Жора Хилькевич его не слушал. С размаху плюхнувшись на топчан, он сжал колени руками и выразился так, что покраснела бы селедка в Белом море, если бы она только услышала злого и раздосадованного мурманчанина.
— Дело завели? — догадался Илья Константинович.
— Завели, — признался Жора. Внешне он не особо расстроился, достал из кармана сотовый телефон и, деловито сопя, принялся набирать номер толстыми и непослушными пальцами. — Зато сотовый отдали! Ну я им, козлам, устрою!
Набрав номер, Жора выпрямился.
— Бля буду, я им устрою! — пообещал он, вслушиваясь в далекие гудки. Наконец его соединили, лицо Жоры прояснилось, и он громко заорал в трубку. — База? Алло, это база? Я спрашиваю, это база подводных лодок? Соедините меня с адмиралом Тихомировым! Леонтьич? Здорово, Леонтьич! Слышь, я тут припух немного… Как это где? В Аргентине припух. Да нет, Леонтьич, ничего серьезного, за нашу футбольную сборную очень болел и сгоряча одного здешнего мента по кумполу сиреной двинул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27