Несмотря на решительный протест Смита, было решено, что Хард будет
посвящаться абсолютно во все дела подразделения "Л-2", причем настолько
регулярно, насколько он сможет воспринять и переварить очередную порцию
информации.
- Он для нас не просто местный гид, - убеждал своих друзей Харлен. -
Мы должны призвать его во Флот, включить его в систему подчинения и
сделать полноправным партнером во всей операции. В противном случае нам не
удастся использовать его знания и опыт с максимальной отдачей. Он будет
все время говорить нам только то, что, по его мнению, мы хотим от него
слышать, если не будет четко представлять себе конечную цель нашей
операции. О Господи, мне только что пришла в голову интересная мысль!
Соренштайн понимающе улыбнулся, а остальные разом воскликнули:
"Какая?"
Вместо Джона ответил журналист:
- Хард будет, пожалуй, единственным человеком на Лиффе, призванным на
военную службу!
А в это самое время будущий единственный призывник устроил на кухне
доктора настоящую гастрономическую оргию. Харду ни разу не приходилось
видеть такой пищи с тех пор, как умер его барон, и, поскольку он с полным
правом считал, что скоро встретится с бароном, его вовсе не устраивало
просто сидеть и смотреть на ряды полок, забитые роскошными продуктами. К
тому времени, когда Джон пришел, чтобы позвать его в кабинет, Хард успел
съесть столько, сколько хватило бы прокормить целую крестьянскую семью в
течение недели. Лиффанский поэт раздулся, размяк, находился в сладостной
полусонной эйфории и был готов принять любую кару, какую только решит
низвергнуть на его грешную голову Мать.
- Хард, сынок, - сказал Джон. - Нам нужно кое о чем поговорить с
тобой.
Хард счастливо икнул, вскочил на ноги и поплелся вслед за своим
другом с Терры.
Безумцы, как называл их про себя Хард, занимали кресла,
сгруппированные полукругом, фокус которого был направлен в сторону
высокого деревянного стула. Кресла находились в темноте, а стул, наоборот,
был ярко освещен. Вид стула навел Харда на неприятные воспоминания в
исповедальном зале Храма. Его один раз допрашивали, еще в те времена,
когда он был законопослушным и респектабельным поэтом, и после этого ему
никогда не удавалось забыть эти впечатления, хотя священники и были
достаточно осторожны, чтобы не оставить никаких следов на его теле, а
впоследствии даже принесли ему свои извинения. Это было куда хуже, чем
Ласковое Наказание Матери, которое представляло собой самое заурядное
бичевание.
- Пожалуйста, садитесь на стул, Хард, - произнес голос в темноте.
Этот голос принадлежал не Джону, а кому-то другому, Мать его знает кому.
Неуклюже управляясь со своим разбухшим от обжорства телом, Хард сел.
- Хард Гар-Олнин Саарлип, - послышался другой голос, - правда ли это,
или нет, что ты убил прошлой ночью двух знатных подданных Лиффа? Отвечай -
да или нет?
- Ну... как бы это сказать... - нервно заерзал Хард. - Я полагаю, что
недоразумение, случившееся прошлой ночью, может рассматриваться именно в
таком аспекте. Да. - Теперь, когда он сам четко сформулировал свою вину,
он уже не ощущал себя так благодушно. У него вдруг появилось сильное
желание оказаться где-нибудь в другом месте.
- Хард Гар-Олнин Саарлип, убийца благородных дворян, - послышался
бас, более глубокий и страшный, чем второе пришествие; очевидно, это был
голос доктора. - Не забыл ли ты случайно, что я, Тарн Гар-Террэн Джеллфт,
являюсь посвященным в духовный сан Герцога Лиффа?
Все, что недавно съел Хард, вдруг стало камнем в его желудке.
- Клянусь вам, Ваша Милость, - взмолился он, - то сущею ошибкой было
все; причиной же такого ослепленья была ночная тьма, что мне затмила взор
и так смутила разум, что этих благороднейших людей по простоте своей
душевной я принял за грабителей из черни, напавших под покровом темноты на
благороднейшего Лорда Джона! О Преподобнейший милорд, молю вас, мне
поверьте, что я считал, что защищаю... - его пересыпанная анапестовыми
ритмами тирада вдруг оборвалась; поэт сник и продолжал сидеть неподвижно в
полной тишине на безжалостно освещаемом стуле; ему было слишком жарко и в
то же время его бил озноб; пот скатывался ручьями по его щекам; он с
ужасом ждал, что вот-вот в комнату войдут Гвардейцы, схватят его и
поволокут в Объятья Матери.
Чем дальше, тем напряженность возрастала все больше и больше; Хард
почти физически ощущал, как она давит на его плечи; и вот, когда он был
уже на грани истерики, тишина была нарушена. И хотя Хард едва ли был
склонен к ощущению радости в таком положении, тем не менее он в какой-то
степени обрадовался этому. Несмотря на то, что у него практически не
оставалось никаких шансов на спасение, ему все же не хотелось терять
присутствие духа перед лицом этих ненормальных людей. Во имя сохранения
собственного достоинства он не мог позволить себе опуститься до такой
пошлой вещи, как истерика.
Голос, нарушивший тишину, принадлежал Джону.
- Успокойся, сынок, - сказал он, и голос его был наполнен добротой. -
Мы вовсе не собираемся передавать тебя в руки гвардейцев.
Из-за неожиданно обрушившегося на него счастья Хард самым постыдным
образом зарыдал.
- Мы просто хотели, чтобы ты наверняка знал, что тебя ждет. Но пусть
тебя это не беспокоит. Теперь нам бы хотелось объяснить тебе некоторые
вещи, чтобы ты понимал, что к чему. Как ты полагаешь, ты в состоянии
сейчас понять некоторые простые объяснения?
Хард вытер грязным кулаком слезы, или по крайней мере большинство из
них, закрыл рот и кивнул.
- Превосходно, - сердечно сказал Джон. - Начинай первый, Ансгар.
Ансгар Соренштайн говорил медленно и ясно. Его голос был как бы
гипнотическим по своему звучанию, и Хард был уверен, что уснет под этот
голос, если бы кто-то хоть малейшим намеком разрешил уснуть.
- Лифф, - начал Ансгар, - является четвертой из одиннадцати планет,
обращающихся вокруг Материнского Глаза по орбитам, которые приблизительно
напоминают яйцо. Материнский Глаз - это звезда, во многом такая же, как те
звезды, которые видны темной ночью. Материнский Глаз только кажется более
яркой чем остальные звезды, потому что он находится близко к Лиффу. Многие
из звезд на самом деле намного ярче Материнского Глаза, но они очень
далеки от Лиффа, причем настолько далеки, что мы измеряем расстояния до
них количеством лет, которые требуются для того, чтобы свет этих звезд
достиг Лиффа. И даже такие числа настолько велики, что ими бывает неудобно
пользоваться. Таких звезд миллионы и миллионы, и вокруг тысяч и тысяч из
них такие же планеты, как Лифф, и все они тоже вращаются по яйцеподобным
орбитам.
Соренштайн дал Харду в общей сложности двадцатиминутный урок
астрономии, который раздвинул кругозор поэта настолько, насколько до этого
не удавалось ничему другому - Хард стал понимать размеры галактики. В
почти религиозном восприятии физической вселенной он начисто забыл свои
личные страхи.
- И вот там, вдалеке, - подвел Соренштайн к заключительному этапу
своей лекции, - настолько вдалеке, что с Лиффа его вообще не видать,
находится звезда, которую мы зовем Сол. Она более чем другие звезды похожа
на Материнский Глаз. Планеты вращаются вокруг Сола точно так же, как Лифф
вращается вокруг Материнского Глаза. Третью из этих планет мы зовем Терра.
Эта планета почти точно такая же, как и Лифф, и она является нашим домом.
А мы зовемся терранами, точно так же как вы зоветесь лиффанами, и мы
прибыли из нашего дома к вам.
Потребовалась довольно продолжительная пауза для того, чтобы Хард
впитал в себя все услышанное. Присутствующие могли видеть, как его лицо
осветилось интересом и восхищением красотой строения Вселенной. Наконец,
Джон спокойно спросил:
- Ты понял, что рассказал тебе Ансгар?
Потребовалась еще одна длительная пауза, прежде чем Хард смог
ответить.
- Да, я уловил суть. Все это прекрасно. В "Книге Гарта Гар-Муйена
Гарта", которая является Законом Матери, написано много странных вещей,
непонятных; теперь они стали для меня ясными. Святой Гарт, которого любит
Мать, описал счастливое место для ее детей, назвав его "Третий мир",
"Прекрасный, обетованный дом".
- Превосходно, - подвел черту под первоначальным этапом Джон. -
Однако я полагаю, что сейчас лучше всего было бы отвлечься от теологии.
Пин, твоя очередь.
Пиндар Смит механически прочистил горло и начал:
- Две с половиной тысячи терранских лет тому назад, или почти
тридцать лиффанских поколений, если тебе угодно, жизнь на Терре была
примерно такой же, какой она сейчас является на Лиффе. Транспорт был очень
плохим, и путешествие на расстояние в каких-нибудь пять миль превращалось
в опасную эпопею. В то время было совсем мало машин, и в основном это были
музыкальные инструменты. Связь между отдаленными местностями могла
осуществляться только в письменном виде и зависела, конечно, от средств
транспортировки, которых часто просто не было.
По всей планете прокатывались огромные волны эпидемий, унося с собой
жизни миллионов людей или оставляя их калеками. Земля была поделена между
мелкими народами, большинство из которых постоянно находились в состоянии
войны между собой. Очень небольшое количество людей были очень богатыми, а
почти все остальные были очень бедны. Голод убивал почти столько же людей,
сколько и болезни.
Много позже этому периоду дали название Барокко. Тогда, как и в
последующие столетия, многие считали его золотым веком Терры, причем вовсе
не потому, что все были счастливые или просвещенные или имели какие-то
вещи, которые обычно приписываются золотому веку, но отчасти оттого, что в
любой период истории и после него всегда находятся люди, которые считают
его идеальным. С другой стороны, силы, которые привели Терру в нынешнее
процветающее состояние, в значительной степени зародились именно в период
Барокко. Различные идеи накапливались на Терре в течение многих столетий,
но именно в то время люди стали наконец воплощать эти идеи в жизнь. Дух
изобретательства и синтеза наук достиг своей высоты именно тогда.
Смит говорил своим сухим голосом, время от времени прерывая свою
речь, чтобы прочистить горло. Он описал историю со времен Фридриха
Великого и легендарного Иоганна Себастьяна Баха до настоящего времени с
позиций изобретательства (воплощения идей в вещи и дела) и синтеза
(комбинации внешне ничем не связанных идей для выработки новых идей и
изобретений). Хард слушал внимательно, но часто не мог понять сути.
Наконец Пиндар Смит сказал:
- И вот это и является одной из причин, по которой мы, терране,
прибыли на Лифф. Ваш мир до сих пор Барокко, и мы получили задание
провести ваше общество через весь прогресс, который у нас на Терре занял
две с половиной тысячи лет, за короткий период всего в десять лет, и не
больше.
После паузы, которая на этот раз была покороче, чем предыдущая, Джон
спросил с сомнением:
- Ну как, сынок, тебе все ясно?
- Увы, - ответил Хард, - боюсь, что не совсем. История Терры гораздо
более запутанная, чем творения галактики.
Терране громко засмеялись, приведя Харда в еще большее недоумение.
Затем Джон сказал:
- Пусть тебя это не беспокоит, Хард. Я не слишком уверен, что Пиндар
тоже все понимает. Как только ты научишься читать по-террански, я дам тебе
несколько книг, которые должны тебе помочь. Теперь очередь доктора
Джеллфта. Вы готовы, сэр?
Голос доктора был очень глубоким и сильным. Он описал развитие
транспорта от карет с четверкой лошадей времен Барокко до сверхсветовых
межзвездных лайнеров современности. В процессе этого он также описал
эволюцию Терранской Федерации. Хотя рассказ доктора не был таким
непонятным, как Смита, Хард все же надеялся, что его хороший друг Джон
даст ему книги и по истории транспорта.
Как раз во время лекции о транспорте дивизион Гвардейцев Матери,
сделав полный круг по городу, за исключением только тех кварталов, где
селится знать, возвратился в свои казармы на территории Храма. Последние
шесть объявлений глашатай сделал уже сиплым, сухим шепотом, к великому
огорчению жителей города, от которых Закон Матери требовал знать и
выполнять требования любого объявления, слышали они его или нет.
Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, первый сын и так далее, устал и был
раздражен. Он затратил впустую целый проклятый Матерью день, вынужденный
всматриваться в эти мерзкие рожи простолюдинов, и, конечно, эти
простолюдины тоже разглядывали его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24