— Вы обязательно должны присутствовать при эксперименте? — спросил Козлов Юрия Васильевича.
— Не обязательно. Миша, а где Славик? — спросил он неожиданно строгим голосом.
— Его не будет сегодня. Славка занят автоматизацией конвейера штаммов.
— Ну, тогда ты сам здесь командуй.
Козлов поднял с пола портфель и вышел на лестницу. По другую сторону площадки располагались лаборатории. Юрий Васильевич попросил обождать и, пройдя мимо него, быстро оделся. Сквозь полуоткрытую дверь Козлов увидел несколько осциллографов и в деревянном станке большую собаку, опутанчую сетью проводов.
В главном корпусе все было готово. Козлов усадил Юрия Васильевича в пустом зале, а сам ушел в комнату киномеханика.
— Заправьте эту пленку и будете свободны, — сказал Козлов киномеханику, доставая из портфеля катушку.
Козлов запустил киноаппарат и прильнул к окошку. Мелькнули силуэты самолетов, пальмы, здания. В середине зала одиноко белела голова Юрия Васильевича. Вот пленка окончилась. Козлов торопливо перемотал ее на свою бобину и прошел в зал. Юрий Васильевич неподвижно сидел в темноте.
— Момент взрыва вы видели? — спросил Козлов.
— Да, лицо…
— Это Афанасий Петрович Горбунов?
— Несомненно.
— Я привез фотографии, снятые через фильтр, хотите взглянуть? — спросил Козлов, раскрывая портфель.
— Нет, — быстро сказал Юрий Васильевич. — Не нужно…
— Что вы обо всем этом скажете?
— Я их ожидал…
— Вы догадываетесь, что это за аэродром?
— Да, это форт-фляй… Атака четырнадцатого ноября.
Козлов почувствовал, что у него задрожалим колени. Непроизвольно присел на стул.
— Да, четырнадцатого… откуда вы знаете?
— Теперь знаю.
— И вам все ясно?
— Далеко не все…
— Это вы, Юрий Васильевич? Это вышло из стен вашей лаборатории?
— Да… Но это моя внутренняя уверенность, вот здесь… — Юрий Васильевич смутно белевшей рукой показал на свою грудь…
— Меня интересует… — начал было Козлов, но Юрий Васильевич не ответил. Он сидел перед серым прямоугольником экрана, и картины прошлого одна за другой возникали перед ним с удивительной ясностью. Когда же это началось? Чуть ли не с первых же дней в Рубежанске. Больше двадцати лет назад…
Последуем же за Юрием Васильевичем в то далекое от сегодняшнего дня время. Мы имеем некоторую возможность дополнить его воспоминаниями и теми эпизодами, участником которых он не был. Ну таких добавлений будет очень немного. Итак, мы начинаем…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Лишь бы не трупы… Только бы не трупы! — думал Юрий Васильевич, поднимаясь по крутой каменной лестнице Рубежанского медининского института.
Вряд ли Козлов узнал бы в этом молодом человеке суховатого, осторожного ученого, которого он оставил в кинозале наедине с воспоминаниями. Широко ступая через ступени леснтицы — иной раз через две — Юрий Васильевич уже миновал третий этаж, как вдруг ему навстречу застучала каблуками девушка в белом халате: она несла деревянное блюдо, прикрытое марлей.
— Привет даме в белом, — взмахнул рукой Юрий Васильевич, отступая в сторону, чтобы пропустить девушку. Но она сделала движение в ту же сторону, что и Юрий Васильевич, и он грудью натолкнулся на блюдо в ее pyкax. Легкий сквознячок приподнял марлю и… Юрию Васильевичу вдруг стало нестерпимо жарко, ком подступил к горлу… Девушка внимательно посмотрела на Юрия Васильевича и испуганно спросила:
— Что с вами?
— Да, так, ничего…— медленно ответил Юрий Васильевич, пропуская девушку, но та остановилась прямо против него.
— Может быть, вам помочь? Да вам плохо! — затараторила девушка, но Юрий Васильевич вдруг бросился вверх по лестнице, пробежал длинный коридор и, вбежав в лабораторию, быстро повернул ключ в замке. Один раз и второй. По другую сторону двери остался мир медицины, осталось это страшное, страшное, страшное блюда, зиявшее перед его глазами всей полнотой красок: и потрясающей белизной, и нестерпимой желтизной, и бездонной багровостью застывшей крови. Да, на блюде лежал мозг, человеческий мозг, в этом не было сомнения!
А четвертый этаж просыпался. В левом крыле помещалось общежитие студентов, из туалетной комнаты уже доносилось: «Кони сытые бьют копытами,..». А на черной лестнице хлопали чьи-то туфли. Это силач Нападенский выжимал «за локотки» желтоклювых вместо гири. Загудела дверь кафедры гистологии. «Опять Захар ключ потерял, — догадался Юрий Васильевич. — Все, открыл». Мерный топот донесся в открытую форточку: не работу топали военнопленные японцы. Юрий Васильевич выглянул в окошко, увидел ленту асфальта, густую зелень, красный флаг над зданием обкома и надо всем темно-синее безоблачное небо.
Столовая помещалась в полуподвальном этаже, но в этот час дня сквозь небольшие окна било такое ослепительное солнце, что Юрий Васильевич невольно зажмурился.
— Прокофий Иванович, получите блюда, — крикнула повариха в замасленном халате. К широкому окошку поспешил человек настолько странный, что Юрий Васильевич, засмотревшись на наго, столкнулся со студенткой, несущей полные тарелки горячего супа,
Все столики были заняты, кроме одного, за которым важно восседал похожий на мальчика доцент. Юрий Васильевич его уже знал, то есть знал, что это доцент и заведующий кафедрой, и вежливо ему поклонился.
— Садитесь сюда, — радушно указал доцент на стул. — Вам подадут.
— Я уж сам, — сказал Юрий Васильевич, — меня ведь тут не знают.
— Тоня! — начальственно сказал доцент-мальчик. — Подайте нашему новому ассистенту.
Странный человек, получавший свои «блюда», обернулся на голос и посмотрел на Юрия Васильевича.
Доцент, с видимым огорчением расставшись с подливкой, залпом выпил стакан компота и, взглянув на часы, обронил:
— Спешу на вскрытие. Приятного аппетита.
— И вам также, — невпопад ответил Юрий Васильевич.
Странный человек приковылял к его столу и со стуком поставил прямо посредине ведро с кашей, потом так жe ковыляя, вернулся к окошку и принес поднос, весь уставленный тарелками. Тарелок было двенадцать. Человек этот казался горбатым, но он не был горбат; он казался низенького роста, но у него был мощный торс и могучие руки. Большая голова, волосы коротко острижены, не густы, черны, с сединой. Лет ему было игкач не меньше пятидесяти. Лицо исполосовано рубцами, а правой ноздри и вовсе нет.
— Новенький? — спросил он Юрия Васильевича. — С кафедры физики.
— Да, с физики… Ассистент, — добавил Юрий Васильевич и поймал себя на том, что звучание этого ученого слова все еще приятно для него.
— И сколько положили?
— Еще точно не знаю, — сказал Юрий Васильевич.
— Косую с четвертаком, — дело известное, — заметил его собеседник. — Северные-то тю-тю, сняли.
— А вы что, ждете кого? — спросил Юрий Васильевич, окинув взглядом дымящиеся тарелки.
— Нет, — коротко ответил тот. — Все мое.
Юрий Васильевич принялся за свой суп, а когда поднял глаза, то увидел, что его сосед, вооружвшись какой-то огромной ложкой, опустошал с неимоверной быстротой тарелку за тарелкой. Юрий Васильевич оглянулся, думая, что такое чудо не могло не привлечь всеобщего внимания, но все были заняты своими делами, и Юрий Васильевич догадался: для других это не в новинку. Доев суп из последней тарелки, сосед пододвинул к себе ведро с кашей.
— Верхушечку съем, а остальным поужинаю, будто в раздумье заметил он.
— Это болезнь такая? — спросил Юрий Васильевич осторожно.
— Нет, — не без гордости ответил его сосед. — Я — едок. Слыхал, может быть? Посмотрел я на тебя, человек молодой, вот, думаю, может, будет мне напарник, в ты, как курица; три зернышка — и сыта. Вот это мне очень неприятно.
— Я и представить себе не мог, что это все вам, — Юрий Васильевич показал на тарелки. — И все вам одному…
— Э-эх! — выдохнул сосед. — Да разве это еда? Так, подьедочка. Охота начнется, вот тогда еда! Я ведь до сорока уток в день стреляю. Кого хочешь спроси… — И после продолжительного чавканья добавил: — Так ты ко мне заходи, я тут живу, в институте. На втором этаже видел табличку «Мастер точной механики»? Это я и буду, Ганюшкин.
Он протянул свою узловатую руку через стол, и Юрий Васильевич робко ее пожал.
— Тебе без меня все одно не прожить. Я это вижу точно. Идеи-то есть? А?
— Есть, — сказал Юрий Васильевич. — Есть идеи… Вы понимаете, есть данные о том, что человеческий мозг излучает сверхдлинные радиоволны. Это чрезвычайно любопытно, вы представляете? И мне совершенно срочно нужно сделать катодный осциллограф…
Юрий Васильевич захотел развить свою мысль, но Ганюшкин, не дослушав, заковылял к выходу из столовой.
Юрий Васильевич выловил алюминиевой чайной ложечкой единственную абрикосину, плававшую в компоте, машинально разгрыз косточку и некоторое время сидел с осколками во рту — этого, вероятно, ассистенту, делать не полагалось. Демонстративно достав пачку папирос «Казбек», Юрий Васильевич направился к двери.
— Ассистент Дейнека? — услышал он чей-то голос. Юрий Васильевич обернулся. Перед ним стоял паренек лет двадцати с рыжим пухом на голове. Вытерев рукавом гимнастерки рот, паренек порылся в нагрудном кармане и извлек оттуда пару листков.
— Это вам, — сказал паренек, — а это — вашему шефу.
Юрий Васильевич развернул листок. На папирсной бумаге черным по белому значилось нечто удивительное.
— Вы понимаете, — сказал пареньку Юрий Васильевич, — я физик, так сказать… У меня нет частей человеческих трупов.
— А я курьер, — строго сказал паренек, — мне приказали вручить всем ассистентам, и я вручаю. Да, еще вас ждут в партбюро.
В дальнем конце коридора показалась худая фигура в расстегнутом пиджаке и высоких черных валенках.
— Ворона! — где тебя черти носют? — выкрикнула фигура и вновь скрылась.
— Бегу, лечу! — крикнул в ответ курьер и убежал.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Юрий Васильевич приоткрыл дверь кабинета. На фоне окна четко выделялась фигура парторга Петра Ивановича.
— Входи, — коротко бросил парторг Юрию Васильевичу. — Давно ждем.
Кроме Петра Ивановича, комнате находился еще один человек.
— Федор Никаноровмч, — представился незнакомый.
Юрий Васильевич присел на стул и закурил. Закурил и Федор Никанорович.
— Мы ждали вашего приезда сюда, товарищ Дейнека, — сказал парторг. — Очень нам нужен в институте человек, который был бы, так оказать, на «ты» с физикой. У нас десятки проблем ждут вашего слова, вашего вмешательства. Нет ни одной кафедры, не заказавшей какого-иибудь нового физического прибора, вокруг которого уже планируются исследования. А из нас, медиков, редко кто обращается с физическим прибором более сложным, чем электрический чайник.
— Вы меня пугаете… — сказал Юрий Васильевич. — На «ты» с физикой! Шутка сказать… Таких физиков во всем мире раз, два — и обчеяся.
— Мы понимаем, что физика весьма обширна. Такое же положение и в медицине…
— И потом, y меня у самого есть идеи, — робко проговорил Юрий Васильевич. — Оказывается, параметрический резонанс объясняет, почему возможен резонанс внутри клетки, он… — Юрий Васильевич еще что-то хотел сказать, но Петр Иванович перебил:
— Никто тебя в монтера или радиотехника превращать не собирается. Идеи твои обсудим, и работай. Посоветоваться даже не с кем, вот что. Твой заведующий кафедрой тоже не физик. Он кандидат наук, но химик. Вот мы поговорили с Федором Никаноровичем и решили использовать тебя как можно более рационально. Ведь навалятся на тебя со всех сторон…
— Шутка сказать — физик в медицине, — заметил Федор Никанорович, подняв палец кверху.
— Да, без физики никуда, — сказал Петр Иванович, шурша листком бумаги. — Вот посмотри, — Петр Иванович провел листком по стеклу, и листок плотно к нему прилип. — Это что, атмосферное давление или электризация?
— И то и другое, — ответил Юрий Васильевич. — Если быстро его отрывать — давление, если медленно, а листок все-таки прилипает, тогда — электризация.
— Ничего, — сказал Петр Иванович. — Дело у тебя пойдет… Но я на твоем месте обязательно подружился бы с Федором Никаноровичем. Наш, можно сказать, Шерлок Холмс.
— А чем, позвольте спросить, вы занимаетесь, Федор Никанорович?
— Главный судебный эксперт области, — ответил за Федора Никаноровича парторг.
— Судебно-медицинский эксперт, — поправил его Федор Никанорович.
— Нет, — покачал головой Юрий Васильевич. — Это не для меня…
— Вот так-так, почему же? — спросил Федор Никанороаич.
— Я трупов боюсь, — сказал Юрий Васильевин. — Даже когда по коридору иду, стараюсь по сторонам не смотреть.
— А что же у нас по сторонам такое страшное? — спросил Петр Иванович.
— Ну, через стекла видно, там, где двери, стеклянные. Банки разные, кости.
— Это он про кафедру нормальной анатомии говорит, — догадался Федор Никанорович. — А известно ли вам, Юрий Васильевич, что мы не имеем отсева студентов вот по этой причине? Не имеем. Ну, раз в два-три года, не чаще.
— Привыкают, — согласился Юрий Васильевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19