При дворе нет, конечно… разве что слуги… но дворцовые художники уже спрашивают о тебе, не решаясь заговорить напрямую. Они ведь помнят.
Лицо Йири вспыхнуло на мгновение — растерянное, совсем детское. Потом улыбнулся, становясь прежним:
— И не зарекся брать чужое без спросу! Неймется ему… мало досталось тогда… — заметив вспыхнувший любопытством взор врача, поведал эту историю.
— Ну, ты же не станешь за это наказывать? Это же от чистоты душевной.
— Надо бы… шкуру спустить, чтобы позабыл раз и навсегда совать нос, куда не просили.
— Теперь о тебе говорят, как о наследнике мастеров древности… говорят, дух Зимней ветви нашел себе новое воплощение…
— Пусть говорят что угодно. Мне это давно безразлично. А с Айхо я еще разберусь…
— Не скроешь пламя в ладони. И не пытайся, — строго сказал Ёши. Таким тоном давно никто не говорил с молодым наместником. — Мальчишка оказался умнее тебя.
Йири только руки развел — вот, значит, зачем Айхо так рвался в Столицу… Полугодом раньше он рассердился бы всерьез — и, пожалуй, на сей раз актеру не удалось бы легко отделаться. Однако сейчас тянуло смеяться, а не сердиться. Душевная чистота… и такими вот чистыми наивными глазами смотрел на него Айхо, скрывая среди своих вещей пресловутый футляр. Неудивительно, что мальчишку считали лучшим актером северо-востока.
Затем Йири заговорил о том, что его мучило. Предстоящий брак. Ёши кивнул:
— С точки зрения повелителя, все правильно. Ну, и для девушки это не самое худшее… хотя и не лучшее.
— А я?
— И ты — не самое плохое, что могло ее ждать. На тебя хоть смотреть приятно.
— Привязать меня к Дому Найру — чудесно!
— И не самой худшей веревкой. Тебе отдают красивую девушку из влиятельного дома. Не взбрыкивай, словно необъезженный жеребенок. Ты давно уже все понимаешь.
— Но девочка…
— Тебя она уже беспокоит, не так ли? На это и был расчет.
— Как мне надоели эти придворные игры! Я думал, хоть в Окаэре избавлюсь от них. — Он помолчал и продолжал: — И еще я боюсь. Судьба была ко мне милостива… боюсь, что только ко мне, но не к тем, кто окажется рядом.
— Может, наоборот? Тебя избрало Небо для основания нового Дома, который будет прославлен в веках? Тогда твои сомнения почти преступны. — Ёши притронулся к переносице, размышляя. — Дам тебе последний совет. Ты послушно принимал все — и взлетел высоко. Не торопись теперь поступать иначе.
Молодой человек отозвался с коротким смешком:
— Небо слишком много внимания уделяет моей судьбе. К добру ли?
— Если не выбираешь ты, выбирают тебя. Все разумно.
— Я хотел бы хоть раз в жизни выбрать сам. Или мне в этом отказано?
Ёши пристально на него посмотрел:
— Если есть та, что на самом деле имеет значение… в тебе достаточно сил поступить по-своему.
Собеседник думал слишком долго — простым вопросам не уделяют столько внимания. И в конце концов отозвался:
— Такой нет.
* * *
Конечно, Йири не видел ее — только женщины, служащие при дворе, при дворе появляются, в редких случаях — жены придворных. А незамужние дочери — никогда. Не говоря уж о том, что когда Йири уезжал в Окаэру, ей исполнилось всего восемь лет. Про нее говорили — красивая, умная, чтит отца и одарена талантами. Чего еще пожелать? Он не мог бы найти лучшей невесты, отвергнув эту. Вспоминал Юхи… нет, все не так. Здесь — выгодный союз между равными домами. И девочка предложена ему в законные жены. От него требуется лишь оказывать жене уважение, а любовь многие ищут на стороне. Но почему-то Йири не сомневался — она-то будет его любить. Ее так воспитывали — искренняя преданность данному в мужья обязательна. А уж тонкая душа, чуткая и послушная — не сможет иначе.
* * *
Как положено — визит в дом Найру.
Два года еще можно ждать. Сейчас ей тринадцать.
Несмотря на умение понимать людей, Йири так и не смог узнать, как сам Найру относится к предстоящему браку. Вероятно, потому, что тот испытывал противоречивые чувства.
Дом понравился Йири — жилье говорит о хозяевах многое. Простое изящество: узкие неяркие картины и цветы в нишах — сухие синеголовники, бессмертники, похожие на потерявшие сияние звезды; причудливо изогнутые корни, напоминающие зверей. Богатства не видно, броскости нет, однако оно чувствуется — как и приязнь между членами семьи.
Йири встретили радушно, поговорили ни о чем. Он не выразил желания увидеть девушку.
— Все уже решено. Зачем ее беспокоить? Два года еще ждать.
В Найру взыграла отцовская гордость.
— Она красива, господин Алайя. Да, это воля повелителя, но моя дочь хороша и обладает всеми достоинствами, необходимыми женщине.
Он лишь покачал головой.
— Ни мига я в этом не сомневался.
Впрямую отказывать — оскорбление, но и навязывать смотрины гостю — недопустимо. Отцу пришлось проглотить отказ.
Покидая дом, он прошел через сад — мостик над нешироким ручьем, обточенные водой и временем камешки, листья водоцвета.
Оглянулся — хрупкая девочка с черными косами стояла неподвижно возле ручья, смотрела. Сплетенье ветвей — лица толком не разглядеть, падают тени от листьев.
Отец прислал — или сама решилась?
Одежда на ней была сиренево-голубая, расшитая серой нитью. Оперение дикого голубя…
Говорить с девочкой было незачем.
Так она и стояла, смотрела вслед.
* * *
Вскорости Йири покинул Столицу.
Три недели прошло, и Шену Асано собрался на северо-восток — должность обязывала его лично побывать в подотчетных провинциях. Смена человека на троне — не шутка, и не стоит доверять все чиновникам. Можно попасть в нехорошую историю. А Благословенный недолюбливает Лисов, зато благоволит к их врагам — Мийа.
Вечером того дня, когда Шену отбыл в северо-восточную область, Каэси Мийа с наиболее доверенным родственником собрались на совет, чтобы нанести Лисам тяжкий удар. Достаточно одного подложного приказа. Любящий удобства Шену не будет разъезжать повсюду, а наверняка, как и раньше, устроится в городе Четырех Ключей близ знаменитого храмового комплекса между провинциями Окаэра и Эйто. Конечно, заподозрив неладное, Йири может ослушаться приказа… Но вряд ли он решится начать с ослушания, когда новый правитель только-только взошел на престол. Даже если и не поверит — послушается. И, хотя у него за спиной большая армия, с собой он ее не возьмет.
— Шену давно ненавидит Йири Алайя, считая, что он поднялся наверх через смерть Ханари Асано. У каждого свои слабости… Лисы всегда были дружной семьей.
Родственник Мийа поежился от этих слов — уж у Зимородков точно нет подобной привязанности. А Каэси улыбнулся ему так, как улыбнулась бы довольная яссин.
Мягко сказал:
— Я ждал больше десяти лет. Теперь — время пришло. Повелитель обещал ему покровительство. У нового повелителя доброе сердце, но он не простит того, кто заставит его невольно нарушить слово. К тому же почти сразу, как оно было дано — и тогда, когда он всерьез доволен Йири Алайя.
— Лучше бы оставить его в живых. Или хоть подождать…
— Невозможно. Он взлетел высоко, но любой из нас скорее пожертвует им, чем по-настоящему равным. А он… нельзя ему позволять подняться еще выше. Дочь Найру… если свадьба состоится, этот Дом станет серьезным препятствием.
— Разумно.
— Вполне в духе Лисов — уничтожить человека из мести, заманив в ловушку, — судя по улыбке Каэси, подобное было в духе как минимум и его Дома тоже. — Даже если повелитель и не поверит до конца, сомнения останутся. Шену Асано не выкрутиться… или же, если лисья хватка ему не изменила и он кое-как удержится — на вершине ему не быть.
— И все-таки жаль Йири Алайя. Его рисунки талантливы.
— Ему, полагаю, теперь не до забав с кистью. Впрочем, он спокоен, а в Окаэре порядок — почему бы и нет?
Каэси прибавил — неясно, всерьез или нет:
— Ему самое время умереть сейчас — и стать легендой среди художников, искра в ночи… Потом может быть поздно. Я оказываю ему большую услугу.
И улыбнулся собственным мыслям.
Глава 11. ГОРЫ ЮСЕН
Тянется сказка, вьется, словно лента в руках танцовщицы. И тени вздымаются в воздух, отрываясь от земли, — неправильно это, непривычно и неприятно, пожалуй, — только вот люди смотрят за танцем и ничего больше не замечают. Колокольчики заливаются, и гудят темные тан: танец — тоже история. Раз в полвека танцовщицы Неба сходят на землю, чтобы поведать людям иное знание — но люди только смотрят на танец, на красоту девушек с лентами и не задумываются о большем.
Золотистые плети плюща поднимались по стенам. Золотистые в свете садового фонаря, но слепой была ночь — где-то затерялась луна.
Ночь над землею текла, а тень ее — по земле. Медленная, тягучая, все различия сглаживала, все запреты снимала. Взгляд, следивший за Йири, — тревожный.
— Чего ты боишься? — спросил он, заметив неотрывный взгляд.
— Хорошо не может быть долго. — И сбивчиво, еле слышно: — Нет, у меня все… я не за себя…
Глаза — черешни. Пламя свечи пляшет в них. Почему неспокойно пламя?
— За меня бояться не стоит.
Он зажигает другие свечи — руки движутся плавно, словно в священном танце: один неловкий жест, и будет шрам на теле мироздания. Айхо смотрит, как завороженный. И голос — глубокий, ровный — и мягкий, словно касание:
— Ты рожден с крыльями — большая птица. Земля тебя не удержит. Когда-нибудь ты поднимешься высоко — не так, как это понимают чиновники и придворные.
Блики света ласково скользят по шелку волос, по складкам, бегущим из-под браслета, по лунным камням, оправленным в серебро — в последнее время он начал носить эти камни, знак созерцательного спокойствия.
Только один взгляд бросил на юношу.
— Помни, что ты обязан делать, раз награжден многим. Не растрать свой талант — и саму жизнь. Ты сумеешь, я знаю.
* * *
— Я далек от столичных интриг, но даже мне не нравится эта поездка, — Те-Кири словно враз постарел.
— Мне тоже не нравится. Но нельзя проверить, отсиживаясь здесь. — Йири вздохнул. — Это может быть и ловушкой… Такую ловушку могут устроить несколько человек, и у каждого своя цель. Кое-кому пришлось бы по вкусу, задумай я отсидеться под защитой гарнизона Окаэры.
— Ты можешь не вернуться в Гёру, если отправишься к Четырем ключам, — глухо сказал Те-Кири. Только сильные чувства заставляли его забывать про этикет и разницу положений.
— Что же… если и не вернусь, весьма вероятно, останусь жив. А дорога моя какие только петли ни делала. Я давно разучился бояться — и привык доверять судьбе.
Те-Кири шагнул к нему, обнял. Постоял, молча разжал руки и удалился.
Костер горел на берегу: обряд прощания с теплыми днями. Скоро начнутся дожди…
Завтра Йири собирался покинуть город и рад был, что может перед дорогой исполнить этот простой обычай — положить в костер несколько стеблей и цветов.
Рыжие блики бежали по тонкому шелку. По рукавам, по груди, — но лицо оставалось в тени.
Кьонг — пересмешник защелкал неподалеку. Странная птица — все равно ей, днем петь или ночью.
— Господин мой… — Ниро тронул Йири за плечо. — Вам принести накидку?
— Не холодно. Лето же еще… почти. — Он улыбнулся. — Хорошо… Тихо…
Голоса доносились, но будто издалека, еле слышно. Не хотели тревожить верные слуги. Йири опустился на колено, протянул руку к огню.
— Я вырос в Тхэннин, Ниро. Там у нас зимы холоднее, чем здесь. А в этом году лето было холодным… Сегодня — как летом, хотя конец месяца Журавля. Мой месяц, — сказал с короткой усмешкой.
Тонкий шелк, фиолетовый, казался черным. Там, где его не согревал огонь, он прохладой касался кожи.
Перед внутренним взором Йири — храм. Тот, из юности, — рифленые стены, морская ракушка. Храм далеко, и негде помолиться об удачной дороге.
Айхо не было с ними — в театре шло представление. Может быть, уже кончилось — но Йири советовал юноше побыть с друзьями-актерами, а не мчаться сюда. Осенний огонь — это грусть. Не стоит грусть допускать к Айхо.
— Мой господин, вы ничего не говорите о Столице…
…Смешной мальчишка Ниро. Разве он обязан отчитываться?
— Неужто ничего не переменится?
…Похоже, обязан.
— Я остаюсь на своем месте, ты знаешь. Этого довольно?
— И это все? Я читал, что восход нового Солнца всегда влечет за собой перемены…
…И где научился выражаться так складно? Но что-то ответить придется.
— Повелитель желает, чтобы в моем доме появилась хозяйка. Что же, разумно. Мой долг — повиноваться, — добавил с усмешкой и заговорил про Айхо: — Хорошо, что вы дружите. Будь он один… не сделал бы ничего или сделал гораздо меньше. Он находил поддержку в тебе… когда я пытался сделать из него то, что делать не следует.
— Тогда почему…
— Я привык быть ненастоящим… а он вырывался из рамок канона.
— О чем вы?
— Помнишь, я сказал тогда, что я тоже кукла? Это правда. Я был… там, в Столице.
Ниро кивнул, не сводя с него глаз.
— Ты сам догадался?
— Нет, господин. Но теперь понимаю. Только вы неправы. Думаете, Айхо — тонкая веточка, которую легко переломить? Он больше похож на ивовый прут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Лицо Йири вспыхнуло на мгновение — растерянное, совсем детское. Потом улыбнулся, становясь прежним:
— И не зарекся брать чужое без спросу! Неймется ему… мало досталось тогда… — заметив вспыхнувший любопытством взор врача, поведал эту историю.
— Ну, ты же не станешь за это наказывать? Это же от чистоты душевной.
— Надо бы… шкуру спустить, чтобы позабыл раз и навсегда совать нос, куда не просили.
— Теперь о тебе говорят, как о наследнике мастеров древности… говорят, дух Зимней ветви нашел себе новое воплощение…
— Пусть говорят что угодно. Мне это давно безразлично. А с Айхо я еще разберусь…
— Не скроешь пламя в ладони. И не пытайся, — строго сказал Ёши. Таким тоном давно никто не говорил с молодым наместником. — Мальчишка оказался умнее тебя.
Йири только руки развел — вот, значит, зачем Айхо так рвался в Столицу… Полугодом раньше он рассердился бы всерьез — и, пожалуй, на сей раз актеру не удалось бы легко отделаться. Однако сейчас тянуло смеяться, а не сердиться. Душевная чистота… и такими вот чистыми наивными глазами смотрел на него Айхо, скрывая среди своих вещей пресловутый футляр. Неудивительно, что мальчишку считали лучшим актером северо-востока.
Затем Йири заговорил о том, что его мучило. Предстоящий брак. Ёши кивнул:
— С точки зрения повелителя, все правильно. Ну, и для девушки это не самое худшее… хотя и не лучшее.
— А я?
— И ты — не самое плохое, что могло ее ждать. На тебя хоть смотреть приятно.
— Привязать меня к Дому Найру — чудесно!
— И не самой худшей веревкой. Тебе отдают красивую девушку из влиятельного дома. Не взбрыкивай, словно необъезженный жеребенок. Ты давно уже все понимаешь.
— Но девочка…
— Тебя она уже беспокоит, не так ли? На это и был расчет.
— Как мне надоели эти придворные игры! Я думал, хоть в Окаэре избавлюсь от них. — Он помолчал и продолжал: — И еще я боюсь. Судьба была ко мне милостива… боюсь, что только ко мне, но не к тем, кто окажется рядом.
— Может, наоборот? Тебя избрало Небо для основания нового Дома, который будет прославлен в веках? Тогда твои сомнения почти преступны. — Ёши притронулся к переносице, размышляя. — Дам тебе последний совет. Ты послушно принимал все — и взлетел высоко. Не торопись теперь поступать иначе.
Молодой человек отозвался с коротким смешком:
— Небо слишком много внимания уделяет моей судьбе. К добру ли?
— Если не выбираешь ты, выбирают тебя. Все разумно.
— Я хотел бы хоть раз в жизни выбрать сам. Или мне в этом отказано?
Ёши пристально на него посмотрел:
— Если есть та, что на самом деле имеет значение… в тебе достаточно сил поступить по-своему.
Собеседник думал слишком долго — простым вопросам не уделяют столько внимания. И в конце концов отозвался:
— Такой нет.
* * *
Конечно, Йири не видел ее — только женщины, служащие при дворе, при дворе появляются, в редких случаях — жены придворных. А незамужние дочери — никогда. Не говоря уж о том, что когда Йири уезжал в Окаэру, ей исполнилось всего восемь лет. Про нее говорили — красивая, умная, чтит отца и одарена талантами. Чего еще пожелать? Он не мог бы найти лучшей невесты, отвергнув эту. Вспоминал Юхи… нет, все не так. Здесь — выгодный союз между равными домами. И девочка предложена ему в законные жены. От него требуется лишь оказывать жене уважение, а любовь многие ищут на стороне. Но почему-то Йири не сомневался — она-то будет его любить. Ее так воспитывали — искренняя преданность данному в мужья обязательна. А уж тонкая душа, чуткая и послушная — не сможет иначе.
* * *
Как положено — визит в дом Найру.
Два года еще можно ждать. Сейчас ей тринадцать.
Несмотря на умение понимать людей, Йири так и не смог узнать, как сам Найру относится к предстоящему браку. Вероятно, потому, что тот испытывал противоречивые чувства.
Дом понравился Йири — жилье говорит о хозяевах многое. Простое изящество: узкие неяркие картины и цветы в нишах — сухие синеголовники, бессмертники, похожие на потерявшие сияние звезды; причудливо изогнутые корни, напоминающие зверей. Богатства не видно, броскости нет, однако оно чувствуется — как и приязнь между членами семьи.
Йири встретили радушно, поговорили ни о чем. Он не выразил желания увидеть девушку.
— Все уже решено. Зачем ее беспокоить? Два года еще ждать.
В Найру взыграла отцовская гордость.
— Она красива, господин Алайя. Да, это воля повелителя, но моя дочь хороша и обладает всеми достоинствами, необходимыми женщине.
Он лишь покачал головой.
— Ни мига я в этом не сомневался.
Впрямую отказывать — оскорбление, но и навязывать смотрины гостю — недопустимо. Отцу пришлось проглотить отказ.
Покидая дом, он прошел через сад — мостик над нешироким ручьем, обточенные водой и временем камешки, листья водоцвета.
Оглянулся — хрупкая девочка с черными косами стояла неподвижно возле ручья, смотрела. Сплетенье ветвей — лица толком не разглядеть, падают тени от листьев.
Отец прислал — или сама решилась?
Одежда на ней была сиренево-голубая, расшитая серой нитью. Оперение дикого голубя…
Говорить с девочкой было незачем.
Так она и стояла, смотрела вслед.
* * *
Вскорости Йири покинул Столицу.
Три недели прошло, и Шену Асано собрался на северо-восток — должность обязывала его лично побывать в подотчетных провинциях. Смена человека на троне — не шутка, и не стоит доверять все чиновникам. Можно попасть в нехорошую историю. А Благословенный недолюбливает Лисов, зато благоволит к их врагам — Мийа.
Вечером того дня, когда Шену отбыл в северо-восточную область, Каэси Мийа с наиболее доверенным родственником собрались на совет, чтобы нанести Лисам тяжкий удар. Достаточно одного подложного приказа. Любящий удобства Шену не будет разъезжать повсюду, а наверняка, как и раньше, устроится в городе Четырех Ключей близ знаменитого храмового комплекса между провинциями Окаэра и Эйто. Конечно, заподозрив неладное, Йири может ослушаться приказа… Но вряд ли он решится начать с ослушания, когда новый правитель только-только взошел на престол. Даже если и не поверит — послушается. И, хотя у него за спиной большая армия, с собой он ее не возьмет.
— Шену давно ненавидит Йири Алайя, считая, что он поднялся наверх через смерть Ханари Асано. У каждого свои слабости… Лисы всегда были дружной семьей.
Родственник Мийа поежился от этих слов — уж у Зимородков точно нет подобной привязанности. А Каэси улыбнулся ему так, как улыбнулась бы довольная яссин.
Мягко сказал:
— Я ждал больше десяти лет. Теперь — время пришло. Повелитель обещал ему покровительство. У нового повелителя доброе сердце, но он не простит того, кто заставит его невольно нарушить слово. К тому же почти сразу, как оно было дано — и тогда, когда он всерьез доволен Йири Алайя.
— Лучше бы оставить его в живых. Или хоть подождать…
— Невозможно. Он взлетел высоко, но любой из нас скорее пожертвует им, чем по-настоящему равным. А он… нельзя ему позволять подняться еще выше. Дочь Найру… если свадьба состоится, этот Дом станет серьезным препятствием.
— Разумно.
— Вполне в духе Лисов — уничтожить человека из мести, заманив в ловушку, — судя по улыбке Каэси, подобное было в духе как минимум и его Дома тоже. — Даже если повелитель и не поверит до конца, сомнения останутся. Шену Асано не выкрутиться… или же, если лисья хватка ему не изменила и он кое-как удержится — на вершине ему не быть.
— И все-таки жаль Йири Алайя. Его рисунки талантливы.
— Ему, полагаю, теперь не до забав с кистью. Впрочем, он спокоен, а в Окаэре порядок — почему бы и нет?
Каэси прибавил — неясно, всерьез или нет:
— Ему самое время умереть сейчас — и стать легендой среди художников, искра в ночи… Потом может быть поздно. Я оказываю ему большую услугу.
И улыбнулся собственным мыслям.
Глава 11. ГОРЫ ЮСЕН
Тянется сказка, вьется, словно лента в руках танцовщицы. И тени вздымаются в воздух, отрываясь от земли, — неправильно это, непривычно и неприятно, пожалуй, — только вот люди смотрят за танцем и ничего больше не замечают. Колокольчики заливаются, и гудят темные тан: танец — тоже история. Раз в полвека танцовщицы Неба сходят на землю, чтобы поведать людям иное знание — но люди только смотрят на танец, на красоту девушек с лентами и не задумываются о большем.
Золотистые плети плюща поднимались по стенам. Золотистые в свете садового фонаря, но слепой была ночь — где-то затерялась луна.
Ночь над землею текла, а тень ее — по земле. Медленная, тягучая, все различия сглаживала, все запреты снимала. Взгляд, следивший за Йири, — тревожный.
— Чего ты боишься? — спросил он, заметив неотрывный взгляд.
— Хорошо не может быть долго. — И сбивчиво, еле слышно: — Нет, у меня все… я не за себя…
Глаза — черешни. Пламя свечи пляшет в них. Почему неспокойно пламя?
— За меня бояться не стоит.
Он зажигает другие свечи — руки движутся плавно, словно в священном танце: один неловкий жест, и будет шрам на теле мироздания. Айхо смотрит, как завороженный. И голос — глубокий, ровный — и мягкий, словно касание:
— Ты рожден с крыльями — большая птица. Земля тебя не удержит. Когда-нибудь ты поднимешься высоко — не так, как это понимают чиновники и придворные.
Блики света ласково скользят по шелку волос, по складкам, бегущим из-под браслета, по лунным камням, оправленным в серебро — в последнее время он начал носить эти камни, знак созерцательного спокойствия.
Только один взгляд бросил на юношу.
— Помни, что ты обязан делать, раз награжден многим. Не растрать свой талант — и саму жизнь. Ты сумеешь, я знаю.
* * *
— Я далек от столичных интриг, но даже мне не нравится эта поездка, — Те-Кири словно враз постарел.
— Мне тоже не нравится. Но нельзя проверить, отсиживаясь здесь. — Йири вздохнул. — Это может быть и ловушкой… Такую ловушку могут устроить несколько человек, и у каждого своя цель. Кое-кому пришлось бы по вкусу, задумай я отсидеться под защитой гарнизона Окаэры.
— Ты можешь не вернуться в Гёру, если отправишься к Четырем ключам, — глухо сказал Те-Кири. Только сильные чувства заставляли его забывать про этикет и разницу положений.
— Что же… если и не вернусь, весьма вероятно, останусь жив. А дорога моя какие только петли ни делала. Я давно разучился бояться — и привык доверять судьбе.
Те-Кири шагнул к нему, обнял. Постоял, молча разжал руки и удалился.
Костер горел на берегу: обряд прощания с теплыми днями. Скоро начнутся дожди…
Завтра Йири собирался покинуть город и рад был, что может перед дорогой исполнить этот простой обычай — положить в костер несколько стеблей и цветов.
Рыжие блики бежали по тонкому шелку. По рукавам, по груди, — но лицо оставалось в тени.
Кьонг — пересмешник защелкал неподалеку. Странная птица — все равно ей, днем петь или ночью.
— Господин мой… — Ниро тронул Йири за плечо. — Вам принести накидку?
— Не холодно. Лето же еще… почти. — Он улыбнулся. — Хорошо… Тихо…
Голоса доносились, но будто издалека, еле слышно. Не хотели тревожить верные слуги. Йири опустился на колено, протянул руку к огню.
— Я вырос в Тхэннин, Ниро. Там у нас зимы холоднее, чем здесь. А в этом году лето было холодным… Сегодня — как летом, хотя конец месяца Журавля. Мой месяц, — сказал с короткой усмешкой.
Тонкий шелк, фиолетовый, казался черным. Там, где его не согревал огонь, он прохладой касался кожи.
Перед внутренним взором Йири — храм. Тот, из юности, — рифленые стены, морская ракушка. Храм далеко, и негде помолиться об удачной дороге.
Айхо не было с ними — в театре шло представление. Может быть, уже кончилось — но Йири советовал юноше побыть с друзьями-актерами, а не мчаться сюда. Осенний огонь — это грусть. Не стоит грусть допускать к Айхо.
— Мой господин, вы ничего не говорите о Столице…
…Смешной мальчишка Ниро. Разве он обязан отчитываться?
— Неужто ничего не переменится?
…Похоже, обязан.
— Я остаюсь на своем месте, ты знаешь. Этого довольно?
— И это все? Я читал, что восход нового Солнца всегда влечет за собой перемены…
…И где научился выражаться так складно? Но что-то ответить придется.
— Повелитель желает, чтобы в моем доме появилась хозяйка. Что же, разумно. Мой долг — повиноваться, — добавил с усмешкой и заговорил про Айхо: — Хорошо, что вы дружите. Будь он один… не сделал бы ничего или сделал гораздо меньше. Он находил поддержку в тебе… когда я пытался сделать из него то, что делать не следует.
— Тогда почему…
— Я привык быть ненастоящим… а он вырывался из рамок канона.
— О чем вы?
— Помнишь, я сказал тогда, что я тоже кукла? Это правда. Я был… там, в Столице.
Ниро кивнул, не сводя с него глаз.
— Ты сам догадался?
— Нет, господин. Но теперь понимаю. Только вы неправы. Думаете, Айхо — тонкая веточка, которую легко переломить? Он больше похож на ивовый прут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85