Сег помчался на кухню и доставил все остальное – праздничные бокалы, салат, ложки. Виртуозно открыв флягу, он разлил водку по бокалам.
Увидев, какая доза предназначалась мне, я замотал головой и показал узенький просвет между двух пальцев. Столько спиртного, сколько было в бокале, я осиливал, наверное, за два года, да и то гораздо меньшей крепости. У нас употребляют преимущественно натуральное, сухое вино – в небольшом количестве по праздникам и особым случаям. Алкоголиков на Земле нет, и общество, нисколько не ограждая естественных потребностей, зорко следит за своим собственным здоровьем. Кстати, из-за абсолютной вредности из жизни человека был изгнан табак, земной шар уже триста лет не знает табачного дыма. Легкие человека, продлевая ему прекрасные дни существования, дышат только чистым воздухом.
Ина, к искреннему огорчению Сега, почти все содержимое моего и своего бокалов вылила во флягу – на донышке оставила чуть-чуть. Сег своего бокала не дал и сказал что-то такое, вроде: вы как хотите, а я как знаю. Затем он произнес приветственный тост в мою честь – его вдохновенный взор был обращен на меня, движения рук изображали полет вероятно, в космосе.
Я предложил слегка сдвинуть бокалы. Стекло звонко стукнуло, и мы выпили.
В первые минуты воцарилось молчание. Все мы изрядно проголодались и сосредоточенно были заняты едой. Сег потянулся за флягой, чтобы разлить еще, но Ина запротестовала, и я в знак согласия закивал. Сег разочарованно посмотрел на меня – эх, не пьет, не курит, а еще космонавт…
Не знаю, как бы мы повели себя дальше, но тут постучали. Сег открыл дверь и впустил полную женщину с авоськами в руках. Сег представил меня иностранцем, которого Ина будет учить языку и который некоторое время здесь поживет. Женщина расплылась в такой счастливой улыбке, что щелочки глаз совсем пропали. Она аккуратно устроила авоськи в углу и подсела к столу.
– Карья, – назвала она себя и, услышав в ответ мое имя, опять запрятала щелочки глаз. Только через некоторое время, когда я освоился с языком, выяснил: Карья – жена брата Ины, живет через стенку, А в первый визит я посчитал ее знакомой Сега и не все понимал.
Теперь Ина не стала возражать, когда Сег завладел флягой, только отодвинула свой бокал, а потом, по моей просьбе, и мой.
Карья удивилась, – поглядев на меня, – такой здоровенный мужчина и не пьет! Ина что-то сказала, и Карья согласно кивнула. Время от времени гостья бросала на меня восторженные взгляды и, мгновенно реагируя на какие-то слова Сега, громко хохотала. Пила Карья одним залпом, долго морщилась, занюхивая кусочком хлеба. И опять хохотала.
Сег разливал в третий раз, самые остатки, когда опять постучали – робко, нерешительно.
Бочком протиснулся давно нестриженный высокий паренек с плутоватыми глазами. Ему было лет четырнадцать, звали его Тор. Он оказался сыном Карьи.
Паренек угрюмо уставился в сковородку, и любящая мать сразу поняла, что сын голоден. Последние кусочки мяса перекочевали в тарелку, предназначенную Тору. Паренек уставился на бокал с водкой – и опять проницательная мамаша все поняла – протянула сыну желаемое. И сын было взял… Но тут вмешалась Ина, что-то строго сказала, и водку пришлось отставить. Карья пожала плечами и погладила беспорядочные пряди Тора, говоря что-то утешающее.
Тор вяло поковырялся в тарелке, – видно, перебили ему аппетит, и с кислой миной вышел из комнаты.
Гостья возбужденно заговорила, повернувшись ко мне, – мол, не обращайте на Тора внимания, давайте продолжим веселье! По ее просьбе Сег принес довольно объемную металлическую коробку, очень тяжелую, и стал что-то налаживать. Коробка оказалась магнитофоном, и комната наполнилась веселой ритмической музыкой.
Я догадался, что меня приглашают на танец: Карья с лукавой улыбкой протянула мне руку. Так и эдак я старался объяснить – не могу! Но Карья и слушать не хотела. Пришлось подчиниться ее натиску и выйти из-за стола. Я уже забыл, когда танцевал, и еле двигал ногами. Карью это нисколько не смущало – наоборот, сквозь щелки глаз прорывалось столько огненной страсти, мне аж стало не по себе. И как-то неловко было переставлять ноги – Карья прижималась что есть силы…
В коридорчике что-то стукнуло, и я, вспомнив, что оставил там свой космический костюм, поспешил покинуть даму. Заметил – на улицу выскользнул Тор. Костюм, правда, лежал на месте, только развернутый, газеты валялись рядом.
Хозяйка дома, видя мое неважное настроение, выключила магнитофон и, насколько правильно я мог понять, стала извиняться перед Карьей. Та засуетилась, подхватила тяжелые авоськи и, одарив меня многообещающим взглядом, уверенно направилась к выходу.
Супруги уложили меня в дальней комнате, на довольно просторной кровати своего сына. Я хотел перебраться в сад, но Сег категорически возразил: только в доме – для полной безопасности.
Я поставил на тумбочку миниатюрный портрет Жанны и Германа, с которым никогда не расставался, посмотрел жене и сыну. в глаза, и только после этого погасил свет.
Утром Ина обнаружила у крыльца несколько ящиков с самыми разнообразными продуктами. Сег кивнул на меня – о нем заботятся! И стал ворчать дескать, мы сами не бедные, совсем не обязательно…
После завтрака Сег умчался в редакцию газеты, где возглавлял промышленный отдел, а я, прежде чем приступить к занятиям, решил связаться с «Коммунаром». Но микрофона с приемно-передающим устройством в костюме не оказалось. Я вспомнил: Тор! Конечно, Тор, больше некому…
Ина, уяснив наконец, что произошло, обещала посодействовать – только не волнуйтесь, будет все хорошо!
Начался первый урок. Ина поразилась моим способностям так много и так быстро запоминать. А в общем-то ничего особенного – у каждого землянина хорошая, натренированная память.
В первый же день занятий я усвоил названия почти всех основных предметов и действий. Моя учительница по многу раз переспрашивала – но нет, я помнил все, от первого до последнего слова. Не знаю, может быть, успеху способствовало то, что урок вел такой приятный, обходительный педагог, такая симпатичная женщина. Она чем-то напоминала Жанну.
Но Жанна была яснее, что ли, а Ина… Ина вся состояла из печальных загадок. Я как будто чувствовал ее душу – смятенную, взволнованную… Иногда мне казалось, это мое ощущение пропадает, и я испытываю новое качество – мягкость, спокойствие, плавность прозрачного течения… А иногда словно пролетал ветер – что-то разрушал, затуманивал, уносил прочь…
Изучая новый язык, я изучал и нового человека.
И то, и другое радовало меня, как всегда радует открытие светлого, настоящего…
Вечером вернулся Сег, принес кипу газет с фотоснимками нашего лайнера, ребят, моего выступления в театре. Сег довольно потирал руки, тыча пальцем в снимок, где мы запечатлены вместе.
Ина рассказала мужу о пропаже микрофона. Сег бурно возмутился, и они вместе отправились к Карье.
Не успел я просмотреть и одной свежей газеты ворвалась Карья, ведя за руку угрюмого сына. Она кричала, топала ногами, била кулаками в грудь смысл ее яростного негодования сводился к следующему: я думала, вы культурный человек, а вы ни за что ни про что оболгали моего единственного, золотого мальчика, и как язык у вас повернулся сказать, что он что-то украл, скажи, Торик, ведь ты не брал, да, не брал?..
Тор уставился в пол и что-то мычал. Он низко опустил голову, и пряди волос закрывали почти все его лицо.
Вбежала Ина, за ней – Сег, кое-как уладили конфликт. Заверили Карью, что пропажа найдется, может быть, и в самом деле Тор не виноват.
Уходя, Карья окатила меня лютым презреньем, а выйдя на крыльцо, даже сплюнула.
Чудесный день был неожиданно омрачен. Хотя Ина и Сег старались ободрить меня и я делал вид, что ничего особенного не произошло, все мы понимали – это далеко не так…
Спать легли рано. Только утро подарило нам новый хороший день, а потом еще одиннадцать дней, не омраченных ни малейшей тенью. О своих товарищах я черпал сведения из газет, знал, что все в порядке и спокойно овладевал незнакомой речью, учился читать и писать.
Дня через два после конфликта с Карьей в десятидневную командировку, в составе бригады писателей, уехал Сег. Все равно пока со мной не поговорить. А тут представился случай выступить перед читателями, набраться свежих впечатлений. За это время, решил Сег, может быть, я научусь изъясняться – вот и получится в самый раз.
Я никуда не выходил с утра до позднего вечера, привыкал к особенностям нового языка, отрабатывал произношение, расширял словарный запас. Я видел, как вместе со мной огромное удовольствие от занятий получала Ина. Она с интересом присматривалась ко мне: кто я, что я, какие добродетели в себе несу, о чем думаю, что меня волнует? Даже вопросы, закрепляющие грамматические темы, требовали в ответах информации о себе, о планете Земля, о населяющих ее людях. Однако обстоятельного разговора еще не было. Ина ждала, когда я полностью овладею речью и можно будет по-настоящему, без натяжек, услышать живой рассказ о неведомом мире, о невиданных живых существах.
Мне нравилось, что у нас сложились деловые, товарищеские отношения. Ничто не расслабляло, не уводило в сторону. Был даже какой-то внутренний стимул – каждое утро я брался за учебу с большим подъемом. Какой именно стимул – я не совсем понимал, но связывал его с именем Ины, моей учительницы…
Удивительно, я нисколько не уставал. Энергии хватало и на дневник – перед сном я записывал в общую тетрадь впечатления прошедшего дня, – и на чтение беллетристики. На книжной полке я нашел несколько повестей и романов. Разумеется, в первую очередь одолел книгу, написанную Сегом. Его роман оказался надуманным, многословным, слишком мелким по проблематике.
Но с выводами я не спешил: глубоко не зная здешней жизни, да и развития литературы, мог ошибиться…
Несравненно живей, интересней оказались очерки и статьи Сега на исторические и злободневные темы. Сег был талантливым публицистом – в этом я убеждался все больше и больше, листая подшивки газет. Каждое слово зажигало, звало на борьбу, ничего лишнего, ненужного; все важно и наполнено глубоким социальным смыслом.
И еще одно поразило и обрадовало меня: Сег, оказывается, был активным участником освободительного восстания, одним из тех, кто первым ворвался в вооруженную до зубов крепость бывших правителей. Так вот каков он, Сег. Вот почему ему доверили опекать гостя с другой планеты.
Размышлять было над чем, и для тренировки речи я старался высказывать мысли вслух, радуя Ину лестными эпитетами в адрес ее мужа…
Моя учеба закончилась совсем неожиданно. Я чувствовал, что Ина скоро поставит точку, но такого быстрого завершения не предполагал. Однажды, после завтрака, когда я разложил перед собой тетради и приготовился к занятиям, Ина дрогнувшим голосом сказала:
– Сегодня последний день… Вы усвоили учебную программу на «отлично», поздравляю. Мне хотелось бы для речевой практики познакомить вас с некоторыми людьми, сводить в город. Не возражаете?
– Буду очень рад!
– Сначала пойдем в школу. Вы примите участие в нашем сборе. Но прежде давайте повторим грамматику и закрепим лексику. Возьмите ручку, пишите.
Постучали. Ина открыла, и в комнату вошла, грузно ступая, полная пожилая женщина. «Где я видел ее? – подумал я. – А, наверное, это родительница Карьи – очень уж похожа на нее…»
Я не ошибся, это была тетушка Ера, Карьина мама.
Тетушка подозрительно оглядела комнату, плюхнулась в кресло и тяжело вздохнула.
– Ох, моченьки моей нету. Тружусь, тружусь, день и ночь… – Глазки тетушки Еры мелко-мелко бегали, изучали обстановку. – Вот, выбрала свободную минутку, внучку гостинец принесла. – Она подняла сетку с крупными оранжевыми плодами, похожими на апельсины. – Целых две недели копила.
– Копила? – не поняла Ина. – Что-то не пойму…
Я сидел молча, уткнувшись в тетрадь с записями. «Иностранцу» не следует вмешиваться в дела родственников.
– Потому и не поймешь, что молода еще, – наставительно ответила тетя Ера. – Разве не знаешь, где я работаю? В больнице, в самом что ни на есть золотом месте. Я пока к больным пропускаю, столько всего наберу – еле домой дотащишь.
– Вроде, неудобно брать… – возразила Ина.
– Чего там неудобно. Это тебе неудобно – учительница. И то небось детишки да их родители подарки по праздникам таскают.
– Нет, мы не берем! – вспыхнула Ина. – Запрещаем!
– Ну а мы не запрещаем. И он, бедный посетитель, свое сердчишко успокоит, и нам, нянечкам, хорошо. Да и что за посетитель такой, если без гостинца.
– А вдруг он просто так пришел, навестить. И ничего с собой не взял…
– Бывает. Таких несолидных мы не пускаем. Покрутится-покрутится – и уйдет. Ну а кто подогадливей – хорошенько попросит, да денежку незаметно сунет – иди на здоровье! Мы же не злодеи какие. Да и много не берем. Зачем много, и так помаленьку наскребаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Увидев, какая доза предназначалась мне, я замотал головой и показал узенький просвет между двух пальцев. Столько спиртного, сколько было в бокале, я осиливал, наверное, за два года, да и то гораздо меньшей крепости. У нас употребляют преимущественно натуральное, сухое вино – в небольшом количестве по праздникам и особым случаям. Алкоголиков на Земле нет, и общество, нисколько не ограждая естественных потребностей, зорко следит за своим собственным здоровьем. Кстати, из-за абсолютной вредности из жизни человека был изгнан табак, земной шар уже триста лет не знает табачного дыма. Легкие человека, продлевая ему прекрасные дни существования, дышат только чистым воздухом.
Ина, к искреннему огорчению Сега, почти все содержимое моего и своего бокалов вылила во флягу – на донышке оставила чуть-чуть. Сег своего бокала не дал и сказал что-то такое, вроде: вы как хотите, а я как знаю. Затем он произнес приветственный тост в мою честь – его вдохновенный взор был обращен на меня, движения рук изображали полет вероятно, в космосе.
Я предложил слегка сдвинуть бокалы. Стекло звонко стукнуло, и мы выпили.
В первые минуты воцарилось молчание. Все мы изрядно проголодались и сосредоточенно были заняты едой. Сег потянулся за флягой, чтобы разлить еще, но Ина запротестовала, и я в знак согласия закивал. Сег разочарованно посмотрел на меня – эх, не пьет, не курит, а еще космонавт…
Не знаю, как бы мы повели себя дальше, но тут постучали. Сег открыл дверь и впустил полную женщину с авоськами в руках. Сег представил меня иностранцем, которого Ина будет учить языку и который некоторое время здесь поживет. Женщина расплылась в такой счастливой улыбке, что щелочки глаз совсем пропали. Она аккуратно устроила авоськи в углу и подсела к столу.
– Карья, – назвала она себя и, услышав в ответ мое имя, опять запрятала щелочки глаз. Только через некоторое время, когда я освоился с языком, выяснил: Карья – жена брата Ины, живет через стенку, А в первый визит я посчитал ее знакомой Сега и не все понимал.
Теперь Ина не стала возражать, когда Сег завладел флягой, только отодвинула свой бокал, а потом, по моей просьбе, и мой.
Карья удивилась, – поглядев на меня, – такой здоровенный мужчина и не пьет! Ина что-то сказала, и Карья согласно кивнула. Время от времени гостья бросала на меня восторженные взгляды и, мгновенно реагируя на какие-то слова Сега, громко хохотала. Пила Карья одним залпом, долго морщилась, занюхивая кусочком хлеба. И опять хохотала.
Сег разливал в третий раз, самые остатки, когда опять постучали – робко, нерешительно.
Бочком протиснулся давно нестриженный высокий паренек с плутоватыми глазами. Ему было лет четырнадцать, звали его Тор. Он оказался сыном Карьи.
Паренек угрюмо уставился в сковородку, и любящая мать сразу поняла, что сын голоден. Последние кусочки мяса перекочевали в тарелку, предназначенную Тору. Паренек уставился на бокал с водкой – и опять проницательная мамаша все поняла – протянула сыну желаемое. И сын было взял… Но тут вмешалась Ина, что-то строго сказала, и водку пришлось отставить. Карья пожала плечами и погладила беспорядочные пряди Тора, говоря что-то утешающее.
Тор вяло поковырялся в тарелке, – видно, перебили ему аппетит, и с кислой миной вышел из комнаты.
Гостья возбужденно заговорила, повернувшись ко мне, – мол, не обращайте на Тора внимания, давайте продолжим веселье! По ее просьбе Сег принес довольно объемную металлическую коробку, очень тяжелую, и стал что-то налаживать. Коробка оказалась магнитофоном, и комната наполнилась веселой ритмической музыкой.
Я догадался, что меня приглашают на танец: Карья с лукавой улыбкой протянула мне руку. Так и эдак я старался объяснить – не могу! Но Карья и слушать не хотела. Пришлось подчиниться ее натиску и выйти из-за стола. Я уже забыл, когда танцевал, и еле двигал ногами. Карью это нисколько не смущало – наоборот, сквозь щелки глаз прорывалось столько огненной страсти, мне аж стало не по себе. И как-то неловко было переставлять ноги – Карья прижималась что есть силы…
В коридорчике что-то стукнуло, и я, вспомнив, что оставил там свой космический костюм, поспешил покинуть даму. Заметил – на улицу выскользнул Тор. Костюм, правда, лежал на месте, только развернутый, газеты валялись рядом.
Хозяйка дома, видя мое неважное настроение, выключила магнитофон и, насколько правильно я мог понять, стала извиняться перед Карьей. Та засуетилась, подхватила тяжелые авоськи и, одарив меня многообещающим взглядом, уверенно направилась к выходу.
Супруги уложили меня в дальней комнате, на довольно просторной кровати своего сына. Я хотел перебраться в сад, но Сег категорически возразил: только в доме – для полной безопасности.
Я поставил на тумбочку миниатюрный портрет Жанны и Германа, с которым никогда не расставался, посмотрел жене и сыну. в глаза, и только после этого погасил свет.
Утром Ина обнаружила у крыльца несколько ящиков с самыми разнообразными продуктами. Сег кивнул на меня – о нем заботятся! И стал ворчать дескать, мы сами не бедные, совсем не обязательно…
После завтрака Сег умчался в редакцию газеты, где возглавлял промышленный отдел, а я, прежде чем приступить к занятиям, решил связаться с «Коммунаром». Но микрофона с приемно-передающим устройством в костюме не оказалось. Я вспомнил: Тор! Конечно, Тор, больше некому…
Ина, уяснив наконец, что произошло, обещала посодействовать – только не волнуйтесь, будет все хорошо!
Начался первый урок. Ина поразилась моим способностям так много и так быстро запоминать. А в общем-то ничего особенного – у каждого землянина хорошая, натренированная память.
В первый же день занятий я усвоил названия почти всех основных предметов и действий. Моя учительница по многу раз переспрашивала – но нет, я помнил все, от первого до последнего слова. Не знаю, может быть, успеху способствовало то, что урок вел такой приятный, обходительный педагог, такая симпатичная женщина. Она чем-то напоминала Жанну.
Но Жанна была яснее, что ли, а Ина… Ина вся состояла из печальных загадок. Я как будто чувствовал ее душу – смятенную, взволнованную… Иногда мне казалось, это мое ощущение пропадает, и я испытываю новое качество – мягкость, спокойствие, плавность прозрачного течения… А иногда словно пролетал ветер – что-то разрушал, затуманивал, уносил прочь…
Изучая новый язык, я изучал и нового человека.
И то, и другое радовало меня, как всегда радует открытие светлого, настоящего…
Вечером вернулся Сег, принес кипу газет с фотоснимками нашего лайнера, ребят, моего выступления в театре. Сег довольно потирал руки, тыча пальцем в снимок, где мы запечатлены вместе.
Ина рассказала мужу о пропаже микрофона. Сег бурно возмутился, и они вместе отправились к Карье.
Не успел я просмотреть и одной свежей газеты ворвалась Карья, ведя за руку угрюмого сына. Она кричала, топала ногами, била кулаками в грудь смысл ее яростного негодования сводился к следующему: я думала, вы культурный человек, а вы ни за что ни про что оболгали моего единственного, золотого мальчика, и как язык у вас повернулся сказать, что он что-то украл, скажи, Торик, ведь ты не брал, да, не брал?..
Тор уставился в пол и что-то мычал. Он низко опустил голову, и пряди волос закрывали почти все его лицо.
Вбежала Ина, за ней – Сег, кое-как уладили конфликт. Заверили Карью, что пропажа найдется, может быть, и в самом деле Тор не виноват.
Уходя, Карья окатила меня лютым презреньем, а выйдя на крыльцо, даже сплюнула.
Чудесный день был неожиданно омрачен. Хотя Ина и Сег старались ободрить меня и я делал вид, что ничего особенного не произошло, все мы понимали – это далеко не так…
Спать легли рано. Только утро подарило нам новый хороший день, а потом еще одиннадцать дней, не омраченных ни малейшей тенью. О своих товарищах я черпал сведения из газет, знал, что все в порядке и спокойно овладевал незнакомой речью, учился читать и писать.
Дня через два после конфликта с Карьей в десятидневную командировку, в составе бригады писателей, уехал Сег. Все равно пока со мной не поговорить. А тут представился случай выступить перед читателями, набраться свежих впечатлений. За это время, решил Сег, может быть, я научусь изъясняться – вот и получится в самый раз.
Я никуда не выходил с утра до позднего вечера, привыкал к особенностям нового языка, отрабатывал произношение, расширял словарный запас. Я видел, как вместе со мной огромное удовольствие от занятий получала Ина. Она с интересом присматривалась ко мне: кто я, что я, какие добродетели в себе несу, о чем думаю, что меня волнует? Даже вопросы, закрепляющие грамматические темы, требовали в ответах информации о себе, о планете Земля, о населяющих ее людях. Однако обстоятельного разговора еще не было. Ина ждала, когда я полностью овладею речью и можно будет по-настоящему, без натяжек, услышать живой рассказ о неведомом мире, о невиданных живых существах.
Мне нравилось, что у нас сложились деловые, товарищеские отношения. Ничто не расслабляло, не уводило в сторону. Был даже какой-то внутренний стимул – каждое утро я брался за учебу с большим подъемом. Какой именно стимул – я не совсем понимал, но связывал его с именем Ины, моей учительницы…
Удивительно, я нисколько не уставал. Энергии хватало и на дневник – перед сном я записывал в общую тетрадь впечатления прошедшего дня, – и на чтение беллетристики. На книжной полке я нашел несколько повестей и романов. Разумеется, в первую очередь одолел книгу, написанную Сегом. Его роман оказался надуманным, многословным, слишком мелким по проблематике.
Но с выводами я не спешил: глубоко не зная здешней жизни, да и развития литературы, мог ошибиться…
Несравненно живей, интересней оказались очерки и статьи Сега на исторические и злободневные темы. Сег был талантливым публицистом – в этом я убеждался все больше и больше, листая подшивки газет. Каждое слово зажигало, звало на борьбу, ничего лишнего, ненужного; все важно и наполнено глубоким социальным смыслом.
И еще одно поразило и обрадовало меня: Сег, оказывается, был активным участником освободительного восстания, одним из тех, кто первым ворвался в вооруженную до зубов крепость бывших правителей. Так вот каков он, Сег. Вот почему ему доверили опекать гостя с другой планеты.
Размышлять было над чем, и для тренировки речи я старался высказывать мысли вслух, радуя Ину лестными эпитетами в адрес ее мужа…
Моя учеба закончилась совсем неожиданно. Я чувствовал, что Ина скоро поставит точку, но такого быстрого завершения не предполагал. Однажды, после завтрака, когда я разложил перед собой тетради и приготовился к занятиям, Ина дрогнувшим голосом сказала:
– Сегодня последний день… Вы усвоили учебную программу на «отлично», поздравляю. Мне хотелось бы для речевой практики познакомить вас с некоторыми людьми, сводить в город. Не возражаете?
– Буду очень рад!
– Сначала пойдем в школу. Вы примите участие в нашем сборе. Но прежде давайте повторим грамматику и закрепим лексику. Возьмите ручку, пишите.
Постучали. Ина открыла, и в комнату вошла, грузно ступая, полная пожилая женщина. «Где я видел ее? – подумал я. – А, наверное, это родительница Карьи – очень уж похожа на нее…»
Я не ошибся, это была тетушка Ера, Карьина мама.
Тетушка подозрительно оглядела комнату, плюхнулась в кресло и тяжело вздохнула.
– Ох, моченьки моей нету. Тружусь, тружусь, день и ночь… – Глазки тетушки Еры мелко-мелко бегали, изучали обстановку. – Вот, выбрала свободную минутку, внучку гостинец принесла. – Она подняла сетку с крупными оранжевыми плодами, похожими на апельсины. – Целых две недели копила.
– Копила? – не поняла Ина. – Что-то не пойму…
Я сидел молча, уткнувшись в тетрадь с записями. «Иностранцу» не следует вмешиваться в дела родственников.
– Потому и не поймешь, что молода еще, – наставительно ответила тетя Ера. – Разве не знаешь, где я работаю? В больнице, в самом что ни на есть золотом месте. Я пока к больным пропускаю, столько всего наберу – еле домой дотащишь.
– Вроде, неудобно брать… – возразила Ина.
– Чего там неудобно. Это тебе неудобно – учительница. И то небось детишки да их родители подарки по праздникам таскают.
– Нет, мы не берем! – вспыхнула Ина. – Запрещаем!
– Ну а мы не запрещаем. И он, бедный посетитель, свое сердчишко успокоит, и нам, нянечкам, хорошо. Да и что за посетитель такой, если без гостинца.
– А вдруг он просто так пришел, навестить. И ничего с собой не взял…
– Бывает. Таких несолидных мы не пускаем. Покрутится-покрутится – и уйдет. Ну а кто подогадливей – хорошенько попросит, да денежку незаметно сунет – иди на здоровье! Мы же не злодеи какие. Да и много не берем. Зачем много, и так помаленьку наскребаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20