– Ура-а-а! – я помчался прямо на Жанну, она – от меня, в глубь скверика. Мой снежок догнал ее и оставил на спине «луну».
– Ах, так! – остановилась Жанна, подхватила пригоршню снега – и на меня. Я не стал убегать. Жанна сыпанула горсть холодных снежинок мне за воротник и вдруг принялась натирать мое лицо.
Если бы она знала, как мне было приятно прикосновение ее рук, чувствовать горячее дыхание… Я не выдержал, привлек к себе, поцеловал. Прямо в губы!
Жанна не ожидала такого поворота, после неловкого молчания прошептала:
– Не надо, Матти… Никогда не надо… Мы с Юрой любим друг друга…
Подбежал Юрий, забросал нас снегом, обнял с двух сторон своими огромными ручищами.
Он ничего не заметил…
Зато я едва оправился от удара.
Перестал ходить на занятия, отвечать на звонки друзей. «Пусть себе, – думал я, – будут счастливы…»
Естественно, общественность заволновалась – как, почему, зачем? Разумеется, в деканате я сослался на плохое самочувствие, но оно грозило не кончиться.
Через неделю заглянул ко мне Юра. Мы поговорили на ничего не значащие темы. Он так и не решился спросить – почему я не хожу в институт. Верно, оставил вопрос для другого захода…
На следующий день явилась Жанна. Прямо с порога бросила:
– Ты что это, дружок, расхандрился? А ну вставай!
Я не пошевелился. Она присела рядом, взяла мою РУКУ.
– Ну скажи, что мне делать? Что? Представь себя на моем месте…
– Ты о чем? – поднялся я и отчужденно уставился на Жанну. Она сразу выпустила мою руку. – Если ты о том, что я тебя поцеловал… Извини, пожалуйста, был порыв. Смею заверить, никаких других чувств, кроме дружеского расположения, я не испытываю.
– Правда? – недоверчиво раскрыла глаза Жанна. – А я – то думала… Две ночи не спала…
– Это много – две ночи, – усмехнулся я.
– Не смейся, я вправду переживала…
– А теперь можешь спать спокойно. Да и мне что-то лучше… Стоит больного навестить – результаты налицо.
– Ты опять смеешься…
– Смеюсь? Я выздоровел! Во мне проснулись такие силы!
Я вдруг почувствовал, что соскучился по чертежам, в памяти всплыл узел, над которым я бился последние месяцы, перебирая возможные комбинации сочетания деталей.
И еще я почувствовал голод. Не ел несколько дней, и нужно было срочно подзарядиться.
– Извини, Жанна. Пожалуйста, не надоедайте мне. – Конечно, я перехлестнул. – Как только окончательно выздоровлю, сам заявлюсь. Пока!
В столовой я съел два бифштекса и выпил несколько бокалов компота. Теперь можно приступать к делу. «К черту ее, эту любовь, – яростно думал я. – Проживу и без нее…»
Пропущенное я наверстал за несколько дней. А от любви избавиться так и не смог. Бодрился, напускал видимое безразличие, острил… Друзья успокоились, а я сам себе удивлялся – как мне удавалось скрывать смятение, не вызывая ни малейших подозрений…
Всю трагедию своего положения по-настоящему я увидел потом, когда мы окончили институт и я получил приглашение на свадьбу. В кругу самых близких товарищей Юрия и Жанны, за бокалом шампанского, стало ясно мне мое грядущее одиночество. Нет, я не так выразился: грядущая отторженность от НЕЕ. С этой поры ОНА отодвинулась от меня еще дальше, так далеко, что я потерял ЕЕ навсегда…
Счастливые молодожены поселились на улице Свободы, в финском домике, окруженном густым фруктовым садом. В первые десять лет я редко заходил к ним – слишком сильна была внутренняя боль, да и надоели постоянные вопросы: «Ты еще не женился? Решил остаться холостяком?» Но потом я понял: нельзя оставлять Жанну одну, когда Юрий в полете. По году, а то и больше его не бывало дома, Жанна очень тосковала. Скучал по отцу и маленький сын Жанны и Юрия – Герман, так назвали его в честь великого покорителя космоса Германа Лукьянова.
Не скрою, когда Герман родился и сияющий Юрий позвал меня взглянуть на долгожданное чадо, я пошел на улицу Свободы с некоторым предубеждением и едва взглянул на младенца. Но вот он стал подрастать, определились черты лица, и я с изумлением обнаружил, что Герман – нежнейший сплав Жанны и Юрия, неповторимое живое чудо!
Я потянулся к мальчику и быстро к нему привязался. И нередко потом чувствовал себя в роли пушкинского Савельича. Особенно сошлись мы с Германом в те долгие семь лет отсутствия Юрия. Мы любили ходить в парк, который торжественно называли Корабельной рощей, фантазировали, мечтали, размышляли. Герман уже учился в школе, проявлял недюжинные способности. Мы были твердо уверены – он пойдет по пути отца – станет космонавтом.
Однажды мы долго с ним гуляли. Закатное солнце окрашивало прямые стволы сосен в ярко-красный цвет, и Герман с восторгом повторял:
– Глядите, дядя Матти! Как будто ракеты! Вот-вот оторвутся от земли и полетят к звездам!
Я подошел к смолистому шершавому стволу, приложил ухо и сказал:
– Слышу, как гудят двигатели!
Герман подбежал к другому стволу, тоже приложил ухо.
– И я слышу!
– А не кажется тебе, что невидимая радиостанция принимает сигналы из далеких миров? Я слышу странные звуки!
– Да, да! В самом деле! Я тоже слышу странные звуки!
Хороший рос паренек, чуткий, смышленый…
Что же касается наших отношений с Жанной, все оставалось по-прежнему. Да и разве могло быть иначе? Нередко, когда мы возвращались с Германом с прогулки, Жанна в знак благодарности целовала меня в щеку. Я и радовался, и мне становилось не по себе – я готов был крепко-крепко обнять эту единственную для меня женщину и дать волю чувствам.
Но я не имел на это ни малейшего права…
Годы шли. Я по-прежнему часто навещал Петровых, особенно в те дни, когда Юрий улетал. Вечерами, после работы, прежде чем войти в финский домик, я подолгу стоял у двух светящихся окон, любовался силуэтом Жанны. А потом входил, по обыкновению – приветствовал хозяйку и Германа, и мы молча продолжали работать: Жанна читала и что-то выписывала, я обдумывал очередной проект и вносил расчеты в записную книжку. Герман сидел с книгой или готовился к занятиям. Признаться, я часто ловил себя на мысли, что именно такая форма работы, в такой вот микросреде, наиболее благотворно влияла на ход моих исследований, на поиски оптимального решения. В домашнем кресле, рядом с Жанной, казалось, непреодолимые проблемы превращались в обыкновенные задачи с энным числом не­известных. Все становилось ясно, разрешимо – любовь, дружба, видимо, имеют такое свойство – облегчать творческие пути…
Да, я делал успехи как конструктор, но, увы, внутреннего удовлетворения не чувствовал. Одно облегчалось, зато другое, в обратной пропорциональности, неуловимо шло на убыль – я нервничал и все хуже и хуже чувствовал себя, росла потребность возмещения той огромной внутренней пустоты, что образовалась с годами…
В один из вечеров, когда вслед за Юрием в полет ушел и молодой космонавт Герман Петров и я с болью созерцал гибкие пальцы Жанны – она перелистывала страницы учебника, – мне в голову пришла сумасбродная идея: для чего, спрашивается, подвергать себя мучениям? Не пора ли покончить с этим?
Мысль лихорадочно заработала, и тут я, наверное впервые за много лет, рассмеялся – я вдруг ясно представил, как осуществить задуманное. Поможет биотехника! Я построю аппарат, который волновыми импульсами подавит возбуждение определенных центров головного мозга. Необходимо только исследовать и точно рассчитать особенности организма, определить собственную микрочастотность. Страшного ничего нет. Это будет легким, естественным торможением возбужденных центров. Таким же естественным и безвредным, как гипноз…
Жанна удивленно подняла голову.
– Я кое-что придумал, – сказал я.
– По-моему, что-то необычное.
– Да, – согласился я. – Именно необычное.
Жанна не стала расспрашивать – она знала, что я о своих задумках не люблю распространяться. Сначала нужно сделать – а уж потом можно и похвастаться.
Новая идея обрадовала меня и потому, что я увидел возможность, как говорят, убить сразу двух зайцев: освободить от ненужных чувственных пут себя и… еще одного человека – Эллу, молодую сотрудницу нашего института…
Самое главное, размышлял я, новый аппарат поможет тысячам людей, которые безнадежно влюблены, обрести спокойствие и элементарное равновесие для нормальной, размеренной жизни.
Я с увлечением взялся за расчеты и уже реально видел тот день, когда смогу собрать систему и провести испытание. Оставалось совсем немного – отработать узлы и рассчитать таблицы.
Наконец аппарат был смонтирован. В нем не хватало всего лишь несколько мелких деталей.
И вдруг – трагическое известие: на планете Веда, при проведении опасных работ на дне океана, погиб Герман… Произошел взрыв такой огромной силы, что тело юноши даже не нашли…
Надо ли говорить о том, какой это был страшный удар для всех нас. Юрий еще крепился, не подавал виду. А Жанна потемнела лицом, слегла и лишь через два года полностью пришла в себя и смогла вернуться к педагогической деятельности.
Разумеется, аппарат нейтрализации чувств, как я назвал его условно, был оставлен, и я вплотную занялся осуществлением нового замысла.
Возник он здесь же, в доме Петровых, когда я и Юрий метались в поисках средств, способных вернуть Жанне жизненные силы. Я понимал, утрата слишком велика. Но все же, в недалеком будущем, что-то можно сделать, свести до минимума тяжкие переживания…
Почему-то вспомнилась русская народная сказка о Снегурочке. Вылепили ее из снега, и стала она для стариков радостью и утешением. А если, подумал я, вылепить «Снегурочку» из современных материалов, с помощью технических средств вложить в нее способность говорить, петь, танцевать? Сделать ее такой прекрасной, что ни в сказке сказать, пером не описать! Доброй, славной, милой девушкой… Светло и непринужденно войдет она в дом Петровых, и примут они «снегурочку» как родную дочь…
К тому времени было много попыток создать мыслящий робот, похожий на человека, но удач пока не было. В научно-фантастической литературе эта проблема давно была решена, а вот на практике… Робот прекрасно производил любые физические действия – но только по заданной программе. Для того, чтобы машина могла переступить черту скованности, начала хотя бы элементарно мыслить, поступать самостоятельно, не хватало каких-то неуловимых мелочей… Каких?
Я принялся изучать наиболее удачные образцы и после нескольких лет труда мне показалось – я угадал недостающие компоненты. Верно угадал или нет – должна была показать практика.
Задача моя осложнялась тем, что я отважился на качественно новый путь. Я решил использовать не только новые материалы, но и построить механический организм по принципиально новой схеме. Робот ничем не должен отличаться от живых людей, а в чем-то даже превзойти человека. Прежде всего – по умственным возможностям. Как уже существующие модели, он сможет решать задачи, не посильные для простого смертного. А вот по части отзывчивости, доброты, сердечного внимания – того, что я добивался в первую очередь, – сказать что-либо заранее было трудно…
На осуществление замысла потребовалось намного больше времени, чем я предполагал вначале. Помимо основной работы в Институте технического предвидения, постепенно, шаг за шагом, я шел к намеченной цели более четверти века. Вот и Юрий вернулся с дальнего полета на Иону, а я только-только готовился к заключительной операции. Труд оказался сложным, кропотливым. Особенно много пришлось повозиться с «мозговой» системой, смонтировать ее, соединить, по типу нервной связи, с различными частями будущего организма. Каждое соединение надлежало проверить, убедиться в безотказном действии. Компактно уложены тысячи микроскопических приемо-реагирующих элементов, связанных с двигательными функциями, памятью, эмоциями, речью, накоплением и переработкой информации… Еле видимые нити густо расходились во все стороны и напоминали очертания человека. Подготовленную «арматуру» предстояло заполнить специальной массой, подключить энергопитание – и «снегурочка» оживет. Жить ей предназначено двести пятьдесят лет – средняя продолжительность жизни человека. Энергопитание и работа всех систем организма рассчитаны на этот срок.
Условия, в которых я намечал воскресить «снегурочку», были далеко не идеальные. Под монтаж я оборудовал часть своего кабинета. Никому и в голову не приходило заподозрить меня в каких-то приготовлениях – кабинет конструктора таким и должен быть – с аппаратурой, чертежами и прочими атрибутами исследовательской деятельности. Кажется, только Элла о чем-то смутно подозревала. Проницательность ее начинала докучать, и я решил как-то усыпить ее бдительностью и даже поручить одно тонкое исследование.
Помнится, я ее вызвал, и она как всегда стремительно вошла в кабинет.
– Доброе утро! Слушаю вас.
– Не торопитесь, Элла. Дайте мне вами полюбоваться.
– Вы, как всегда, шутите.
– Нет, не всегда шучу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20