А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

«Человек не является Зрителем, если он абсолютно недвусмысленно демонстрирует связь с наблюдателями». Интересно, что она сделала? Что бы это ни было, Мари перепроверять не надо. Если уж она написала «точно», то Одиннадцатая не больший Зритель, чем я сам. Значит, остался только Седьмой. Последняя надежда.
Седьмой. Невысокий, ладно скроенный, с непослушной копной темных волос, вечно спорящий и возражающий, он был каким-то слишком живым для Зрителя. Его непосредственность порой граничила с детской. В разговорах он переходил с одной темы на другую, пока не останавливался на чем-то, что его каким-то образом интересовало. Найдя такую тему, он вцеплялся в нее бульдожьей хваткой, только для того чтобы так же внезапно потерять к ней интерес полчаса спустя. Если кто-то выражал свое несогласие в таком вопросе, Седьмой мог увлечься спором и не отставать от противника до тех пор, пока не убеждал его в своей правоте. Было непонятно, почему ему позволялась такая живость. Я, например, не раз был вынужден сдавать позиции в спорах, повинуясь голоску Луазо.
Он был, несомненно, талантлив. Картины его варьировались от бесформенных пятен до превосходно выполненных портретов. Некоторые из них, на мой взгляд, были просто мазней. Но были и такие, от которых нельзя было отвести взгляда. Я не знал, рисовал ли он все эти картины сам, но, по крайней мере, делать это он мог. До недавнего времени я подозревал, что он такой же художник, как Тринадцатая – поэтесса. Однако после того как у меня на глазах Седьмой небрежно набросал Секцию Встреч, пришлось признать, что рисовать он умеет. Причем великолепно.
И вот этот-то человек остался последним в списке подозреваемых. А ведь если отбросить ни на чем не основанный смутный образ анемичного гомункулуса, он мог бы быть превосходным Зрителем. Тем более что вялых анемичных личностей здесь не было вообще. Это объяснило бы все: и его шумную раскованность, и разнообразие картин, и полнейшие отсутствие каких-либо «галочек». А главное, это уничтожило бы то темное чувство опасности, которое охватывало меня все сильнее и сильнее. Но в отличие от актеров, для выявления Зрителя способов не существовало. Надо было продолжать наблюдения, теперь уже концентрируясь только на одном человеке.
Около трех недель спустя я пришел домой в самом радужном расположении духа за последние месяцы. Поводов для радостного настроения хватало. Человек, называвший себя Седьмым, продолжал быть образцовым бессмертным. Несмотря на все наши старания, мы не смогли найти хоть малейший изъян в его поведении. Он был подозрительно естественен для актера. Перед нами начинала брезжить надежда.
Происшествие, нагнавшее на нас страху во время последнего свидания, постепенно изглаживалось из памяти. Николь не стала подозрительней ни на йоту. Посмеявшись над моей сонливостью, она полностью забыла о ней и больше никогда не упоминала о том страшном для нас утре. Я уже стал подумывать о новом свидании, хотя понимал, что пока это не более чем мечта.
Ну и, наконец, сегодня после двухдневного перерыва я встретился с Мари. Мы столкнулись в дверях кабинки в Секции Врачевания, куда я пришел для очередного анализа крови. Мари, прижимая пальцем белую полоску пластыря, выходила из двери как раз в тот момент, когда я подходил к ней. Мы остановились на несколько минут поболтать, и даже самый придирчивый наблюдатель не смог бы найти ничего предосудительного в этой беседе.
Вследствие всех этих причин я был настроен благодушно. Настолько, насколько мне позволяли изрядно уменьшившиеся подозрения. Зайдя в спальню, я растянулся на кровати и некоторое время лежал, прикидывая, сколько времени надо еще следить за Седьмым, для того чтобы с легким сердцем объявить его Зрителем. Придя к выводу, что двух месяцев должно быть достаточно, я еще больше повеселел из-за относительной краткости этого срока, сладко потянулся и обвел комнату хозяйским взглядом. Комнате такого взгляда явно не хватало. Разбросанные и там и сям вещи возвышались вокруг светлыми курганами. Повсюду вперемешку с книгами и тетрадями лежали листы бумаги, покрытые схемами и вопросительными знаками. Вся обстановка красноречиво говорила о необходимости уборки.
Вздохнув, я слез с кровати и стал наводить порядок. Процедура заняла около получаса и придала комнате божеский вид. Кроме того, она принесла неожиданный плод – обнаруженную под кроватью длинную линейку. Улыбнувшись этому напоминанию о Седьмом, я отложил находку в сторону и тут же подумал, что надо бы ее вернуть. Поиски поисками, а держать месяцами взятую на один вечер вещь нехорошо. Заодно представляется отличная возможность лишний раз пообщаться с подследственным. Впрочем, какой он подследственный. Самый настоящий Зритель.
Подумано – сделано. Через десять минут я был у Седьмого. Он встретил меня очень радушно и сразу же стал уверять, что я зря беспокоился. Во-первых, про линейку он уже и думать забыл, во-вторых, у него есть другая, в-третьих, он все равно очень рад меня видеть, а в-четвертых, не вообразил ли я снова, что ему нужна линейка для создания картин? Я как мог уверил его, что подобные заблуждения больше не приходят мне в голову, и сразу же согласился на его предложение присаживаться. В отличие от прошлого визита, в этот раз я был заинтересован в продолжительной беседе. Предоставив мне диван, Седьмой с размаху сел в кресло и немедленно начал повествование о великолепной идее, которая осенила его вчера. Живопись, оказывается, давно нуждается во встряске. Конечно, благодаря некоторым энтузиастам какой-то прогресс имеет место, но все же ничего нового не создавалось уже долгие годы. Течения сформировались еще во Втором периоде и с тех пор не подвергались каким-либо серьезным изменениям. Нужен свежий подход! Нужно что-то истинно новое! Мы не можем больше топтаться на месте. Потенциал, заключенный в изобразительном искусстве, не использован пока и на тысячную долю. Мы должны идти вперед! Больше пока он ничего придумать не смог, но само осознание этой необходимости уже является очень важным шагом на пути к новым высотам.
Я слушал и размышлял о том, какая блестящая жизнь ждала бы его в большом мире. Эта неуемная энергия в соединении с талантом могла выдвинуть его в первые ряды современных художников. Кто знает, может быть, экспериментаторы, сами того не ведая, вырастили нового Дали. А он вынужден был прозябать в этих стенах, даже не подозревая о своих возможностях. С другой стороны, может быть, именно ему суждено было стать символом новой жизни для всего человечества…
– …впрочем, кое-что я тебе сейчас покажу, – закончил Седьмой и скрылся во внутренней комнате.
Оставшись один, я сделал то, что делают многие гости, будучи ненадолго покинуты хозяевами: встал и прошелся по комнате, осматривая обстановку. Гостиная Седьмого безуспешно пыталась балансировать между комнатой для приема гостей и мастерской-галереей. Мастерская явно побеждала. Для такого небольшого помещения здесь было слишком много картин (разумеется, все они были написаны хозяином).
Картины пестрели на стенах, стояли, прислоненные к ним, на полу, и даже из-под дивана высовывался краешек белого листа. Я прохаживался и вглядывался в полотна, пытаясь вообразить, что думал их уникальный создатель, когда писал их.
Осмотрев все картины, я как хороший гость вернулся на диван. Седьмой задерживался. Я потер лицо, сменил позу и, не зная, чем еще заняться, бесцельно потянул плотный лист, край которого белел у моих ног. Лист оказался абсолютно чистым, и я чуть было не сунул его обратно, когда мне в голову пришло, что, возможно, рисунок располагается на другой стороне. «Наверно, и там ничего нет», – вскользь подумал я и перевернул лист. С него на меня смотрело хмурое, подозрительное и высокомерное лицо Наполеона Бонапарта.
Что делать теперь? Что ждет нас? Чего добиваются эти люди? Такие вопросы терзали меня, когда, возвратившись домой, я кругами ходил по комнате. Зрителя не существует. Не существует! Все эти россказни о дерзкой идее, о человеке, не знающем о смерти – все это было сладкой ложью, ловушкой, гигантским обманом. Нас поманили огромными деньгами, и мы словно бабочки на огонь слетелись в это страшное место. И теперь нас, как бабочек, готовили для какого-то гербария. Я с отвращением вспоминал сегодняшний ужин. Порцию каких жутких веществ я добровольно отправил в свой организм? Что они делают со мной? С Мари? В кого мы превращаемся? Что станет с нами через три года?
Да, некоторые из окружающих нас людей подходят к концу своего срока. Да, все они выглядят нормально. Но люди ли это? Или просто оболочки, под которыми осталось немного человеческого? И как, как нам избежать такой же участи? Я метался от вопроса к вопросу. Что здесь происходит? Что с нами делают? Как отсюда бежать? Чего хочет эта невидимая рука, которая безжалостно управляет нами? И в этот момент невидимая рука напомнила о себе.
– Пятый, подойдите, пожалуйста, к микрофону, – произнес холодный голос Тесье. – Мне надо с вами поговорить.
Я замер. Тесье? Неужели это совпадение? За все это время он говорил со мной только однажды, тогда, после разговора с Эмилем.
– Подойдите к микрофону, – повторил голос. – И не пытайтесь сделать вид, что вы спите.
Неужели намек на то утро? Медленно переставляя ноги, я подошел к столу, сел и включил микрофон. Что бы это ни было, никаких доказательств у них нет. Надо быть спокойным… спокойным…
– Я слушаю.
– Очень рад, что смог вас застать.
Снова этот приторный тон. И что это? Опять намек?
– Уже поздно. В это время я обычно дома.
– Очень хорошо. Вы ведь еще не успели лечь, не правда ли?
– Еще не успел. Но собирался.
Главное – не волноваться. Ему ничего не известно…
– Я не задержу вас надолго. Мне необходимо обсудить с вами кое-какие организационные детали, но это не должно занять много времени.
– Детали чего?
– Кстати, мы с вами давно не разговаривали. Как вам вообще живется?
– Спасибо, все хорошо.
– Не скучаете?
– Нет. Он глухо кашлянул.
– Чем занимаетесь в свободное время?
– Простите, что вы имеете в виду? Разве не все мое время свободное?
– Скажем так, чем вы занимаетесь в то время, когда не исполняете свои обязанности? Вы ведь знакомы со своими обязанностями?
– Разумеется.
– Не могли бы вы напомнить мне, в чем они состоят?
– Быть Пятым везде и всегда.
– Превосходный… просто превосходный ответ. Предельно коротко и ясно.
Мне казалось, что он играет со мной, как огромный ленивый кот с мышкой. И я не мог избавиться от ощущения того, что за этим предельно вежливым тоном скрывается едва сдерживаемое бешенство.
– Так как же вы проводите свое время, когда не изображаете Пятого?
Неужели они знают о наших поисках? Или о наших встречах?
– Как я уже сказал, я изображаю Пятого везде и всегда.
Тесье понимающе усмехнулся.
– Вы уверены, что это так?
– Уверен. Всегда, кроме тех моментов, когда я нахожусь в своей внутренней комнате. Я не могу быть Пятым, разговаривая с вами или обдумывая новую книгу.
К чему я приплел книгу? И что он знает? Он должен что-то знать, иначе он бы не стал говорить со мной сам. Тем более так говорить.
– Ну что ж, если вы уверены в том, что эти моменты единственные, мне остается только вас поздравить. Вы, несомненно, образцовый актер.
Я стиснул зубы. Если я сейчас промолчу, то этим признаю, что в чем-то виноват.
– На что вы намекаете?
– Я? – очень естественно удивился он. – Разве я на что-то намекаю?
– Вы говорите со мной так, как будто я нарушил свои обязанности. Но я знаю, что никоим образом их не нарушал.
– Да-да, – сказал он, – конечно, вы ничего не нарушили.
– Тогда что вы имели в виду?
– А вот что, – угрожающе сказал он изменившимся голосом. – Впрочем, нет… – его голос снова стал бархатным. – Позвольте мне рассказать вам одну занятную историю. Лет пять назад один из моих исследователей пришел ко мне с очень дельной идеей. Он предлагал усовершенствовать устройство, которое мы используем для связи с актерами, и превратить его в радиомаяк. Таким образом, мы бы могли не только общаться с любым актером, но и в любой момент знать его местонахождение с точностью до полуметра.
Он помолчал.
– Несмотря на очевидные преимущества этого усовершенствования, я принял решение не использовать его. Электромагнитные волны, излучаемые подобным устройством, представляли собой потенциальную опасность для человеческого мозга. Хотя угроза эта была чисто теоретической и существование подобного вреда никогда не было доказано, мы отказались от такого подхода. И я ни разу не испытывал сожалений по этому поводу.
Тесье опять умолк. Я представлял его себе – уверенного, властного, спокойного… и готового взорваться в любой момент. И в эту минуту я ненавидел его.
– Сегодня я впервые пожалел об этом решении. Человек, пренебрегающий элементарными правилами, которым он добровольно обязался следовать… человек, который регулярно подвергает риску многолетний эксперимент… человек, который плюет на благо всего человечества… такой человек не заслуживает подобной поблажки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов