Я люблю старых прядильщиц: солнце ласкает их седые волосы. Я люблю любящих друг друга людей, когда в них еще горит огонек. Я люблю львов и борзых; меня сводит с ума ящерица, что прячется в трещине скалы. А тебя я ненавижу. Поэтому ты умрешь от холода.
Украсив голову усыпанной рубинами повязкой и повесив на шею длинные ожерелья из карбункула, она с ног до головы завернулась в большой черный плащ с золотыми украшениями. Видны были лишь ее глаза. Тело пряталось под тяжелыми складками парчи.
— Меня еще можно узнать? — спросила она. — У меня есть какая-нибудь черта, которая позволяет принять меня за человека?
— Нет… нет… — бормотал Агасверус. А затем с отчаянием в голосе воскликнул:
— Как, вы хотите уйти отсюда?! Сегодня начинаются рыцарские турниры!
— Знаю, — сказала она. — Жильбер желает, чтобы я присутствовала на них… Жильбер!
Она закрыла глаза.
— Я хорошо представляю себе, что он бессилен что-либо изменить: наши судьбы связаны. Сегодня с нами должно случиться нечто ужасное.
Турнир
Над Иерушалаимом стоял звон всех колоколов.
Толпы людей с рассвета заполняли галереи, которые умельцы-мастера воздвигли напротив мечети Эль-Акса. Должностные лица носили шубы из куниц и горностаев (настоящая каторга в этом климате!), богатые горожане были одеты в длинные платья из серебристой ткани, их шлейф тянулся за ними на двенадцать локтей.
Праздники открылись мессой, которую вел на Масленичной горе его светлость епископ де Фамагуст. Затем на арены потянулся поток рыцарей. Слуги несли гербы древних и славных родов Феранции.
Люди теснились: они хотели посмотреть на принцев и легатов, словно тут собралось созвездие звезд; можно было встретить представителей всей Меропы и доброй половины Сарацинии. Послы северных стран обливалась потом под своими бесценными шубами из голубых соболей, другие, словно иконы, сверкали сапфирами. Рядом проходили надменные солдаты Германской империи, одетые в свои пурпурные, символизирующие непоколебимость, одеяния. За ними следовала великолепная процессия: эмиры в необычных чалмах и женских платьях гарцевали на арабских жеребцах. Потом установилась тишина: все смотрели, как на чистокровном арабском скакуне, стоившем целого королевства, проезжал, неподвижно застыв в седле, украшенный золотом и рубинами атабек с той стороны реки Иордан.
Бурными приветствиями люди встретили появление Ги де Лузиньяна, который никогда еще не пользовался такой популярностью в народе. Так как ему не надо было сражаться на ристалище, он сидел на белом жеребце, одетый в усыпанную жемчугом долматику.
За ним следовали благородные дамы. Приподнявшись на локте, с вялым видом лежала на своих носилках королева Наполи, ее смазанные благовониями черные волосы опускались до земли.
Принцесса Анаки, которую прозвали «дамой-рыцарем» за то, что она сражалась с Тервагантом во главе своих отрядов, скрывала под маской свое изможденное лицо. Рядом с ней шел монах и читал ей стихи на латыни. Затем следовали принцессы — дочери короля, «украшенные перьями, словно иноходцы», как выразился какой-то зевака, в баснословно дорогих одеждах из парчи; пожилых и некрасивых принцесс было больше, все носили украшенные бриллиантами головные уборы, под тяжестью которых наклоняли головы; привлекательность их достигалась наличием квадратных декольте на платьях и способностью показывать груди. За ними тащили на привязи ручных рысей и леопардов, как в торжественных церемониях язычников.
В своих белых носилках Анна де Лузиньян, королева торжества, казалась больной. Ее восковое лицо мелькало в серебристых занавесках. Рядом на коне ехал король Ги. На дорогу бросали белые лепестки цветов, по земле тянулись гирлянды аронника и крохотных роз нежного бледно-розового цвета, которые в народе называют «букетами невесты». Какая-то горожанка вздохнула за спиной Сафаруса:
— Можно подумать, сейчас будут хоронить девственницу!
Когда все, не без шума, уселись в ложах и на скамьях амфитеатра, трижды протрубили бронзовые трубы.
Руководящий турниром маркиз де Селеси зачитал правила великосветских поединков на ристалищах; праздник устраивался в честь дочери короля, принцессы Анны де Лузиньян. «Слава дамам! Каждый рыцарь будет сражаться за свою веру, славу и свою избранницу».
Рыцари поклялись не применять ни колдовских чар, ни запрещенных ударов. Они не будут носить ни зашитые в камзолы заклинания, ни оружия, вложенного демонами в их ножны: подобное выглядело бы бесчестным и грустным. Наконец, они будут сражаться до крови, а в особом случае — до смерти. Доспехи и конь побежденного переходят к победителю. Можно было вызвать на бой нескольких соперников, ударив копьем по их щитам. Победитель особых поединков избирает свою королеву, и та увенчает венком принца схваток.
Публика знала, что честь быть королевой принадлежит Анне, и аплодировала ей.
На первой галерее оставалась пустой лишь одна ложа, ее малиновые занавески были подняты. Небо над Иерушалаимом походило на купол из раскаленного сапфира. От пестрой толпы к бархатному занавесу поднимался тяжелый запах ладана, пота, благовоний, грязи. Внизу тамплиеры в бронзовых шлемах образовали три ряда. Вся Сарациния прибыла сюда: эмиры в халатах из редких тканей и чалмах с султаном, украшенных жемчугом и атрибутикой — серповидными ножами. Абд-эль-Малек сидел в своей жесткой золотисто-пурпурной кольчуге. Он поднял глаза и, ослепленный, опустил их. На обитом золотом троне он заметил скрывающееся в тускло-золотом одеянии привидение: Саламандра сдержала слово — она пришла на ристалище.
Снова зазвучали трубы, и по знаку короля Анна махнула своим кружевным шарфом.
Праздник открыл при одобрительном шепоте толпы Адальбер из Неустрии, шурин императора Священной Римской империи, у которого на гербе на фоне разинутых пастей диких животных был изображен медведь с голубыми лапами, окантованными серебром. Кованые доспехи старой работы почти не имели веса для гиганта; на его шлеме развивались павлиньи перья, его боевой конь был под стать ему самому — такой же сильный и большой.
Адальбер приветствовал дам и с вызовом посмотрел вокруг: он скручивал руками железные копья и вырывал с корнем молодые елочки. Его геральды трижды прокричали: «Смелость, о рыцари! И щедрость!».
Золото посыпалось из кошельков. Вульф, рыцарь Храма, принял вызов в честь своей святой религии, в ответ ему неохотно зааплодировали.
Это был великосветский, галантный поединок. Копья ударились друг о друга, и Адальбер выбил из седла рыцаря-монаха. Затем он разделался с владельцем замка Тортоз и погнал кругом по арене какого-то византийского рыцаря, запутавшегося в своих одеждах. В толпе послышался гул одобрения. Гордая Бертильда приподнимала на длинной шее, на которой висело ожерелье из бирюзы, новый парик с рыжими, как у германцев, волосами. Однако сидящая на скамейке амфитеатра миниатюрная бедуинка с голубой звездой, вытатуированной на лбу, смеялась: Адальбер был в ее объятиях, и лазурь являлась ее цветом.
Оруженосцы с одинаковыми гербами (Лузиньяна и Триполи) очистили арену. Герцог Неустрии приподнялся в стременах. От звуков медных инструментов задрожал раскаленный воздух, и перед входом на ристалище показался принц Д'Эст. Он был таким стройным и легким в своих латах, что все дамы зааплодировали, а оружейники, восхищаясь его гибкой кольчугой, в один голос заговорили, что не знают ни способов ее закалки, ни металла, из которого она сделана. Бриллиантовая брошь блестела на его шлеме с прозрачным забралом. У Жильбера были только парадное копье и дротик, в котором Сафарус узнал его бластер. Он выезжал на арену, устремив свой взор на искрящегося идола. Жильбер был так бледен, что люди в толпе уже говорили об «околдованном принце».
Два всадника устремились друг к другу, оставляя за собой столбы золотистого песка. Неустриец был более тяжелым; вначале показалось, что он раздавит своего соперника. Но Жильбер отразил первый натиск, и кони перешли на танцующий шаг. Публика взорвалась аплодисментами, а на трибуне приподнялся судья поединков: что-то странное происходило на арене. Адальбер из Неустрии с удивлением рассматривал свое копье, конец которого дымился, а древко крошилось под рукой.
Он, однако, снова устремился, как баран, на соперника; все подумали, что сейчас он выбьет Д'Эста из седла… Но нет: от удара о доспехи Жильбера его клинок согнулся, и на песок стали падать капельки раскаленного металла. Неустриец отбросил свое горящее оружие, и конюхи готовились передать ему новое копье. Но Жильбер тоже бросил свое копье и пошел в атаку со сверкающим на солнце мечом. Оба рыцаря спешились.
Было жарко. Очень жарко. С трибун, где сидела простая публика, все громче и громче раздавались аплодисменты, а в королевской ложе принцессы Бертильда и Жасинта вцепились одна другой в волосы. То тут, то там трещали вышивки на обивке, некоторые ткани под действием солнечных лучей вспыхнули, как трут. Гуго Монферратский снял свои латные рукавицы. В глазах его потемнело. Эта схватка казалась ему особенной. Едва принц Д'Эст направил свой дротик на оружие неустрийца, как из него ударила эта молния…
Очутившись на арене, Жильбер использовал свой бластер как холодное оружие. Подвижный и тренированный в фехтовании, он намеревался показать анти-землянам, что представляет из себя фехтовальщик школы астронавтов в Шармионе.
Неустриец пошел в атаку так, что мог бы убить и быка. Эмиры и тамплиеры, большие любители состязаний, приподнялись со своих мест: одни восхищались элегантностью Д'Эста, другие — слепой мощью принца Неустрии.
Только два человека проявляли особое внимание к бою: Абд-эль-Малек и Великий Магистр Ордена Храма. С первых же ударов их поразила, а затем и увлекла ушедшая на тысячу лет вперед техника боя Жильбера.
С уханьем, как дровосек, неустриец бросился в атаку, но Дест легко уклонился от его удара. Вся сила его заключалась в ловкости владения оружием. Неустриец двигался с трудом и получил ужасный удар прямо по забралу. Выкованная в Дамасске стальная кольчуга разлетелась, словно осколки стекла: острие бластера было на плутониуме. Кровь брызнула красным фонтаном, огромная железная масса с грохотом рухнула на землю. Сюда уже устремились оруженосцы, а король Ги отдал приказ остановить бой и оказать помощь рыцарю, выступавшему под гербом черного медведя.
Он усмехнулся себе в бороду, так как в душе благоволил к Жильберу: сейчас тамплиеры, наверное, смогут оценить по достоинству принца города-порта Триполи! Амфитеатр содрогнулся от аплодисментов, на арену падали шарфы, самые прекрасные дамы улыбались победителю: Жанна Неаполитанская вышла из своего состояния истомы и бросила ему почти черную розу, ароматом которой дышала сама; все еще сердитые друг на друга, Жасинта и Бертильда махали ему руками.
Неустрийца унесли, на золотистом песке осталась только лужа крови. Наклонившись над перилами своей ложи, король обратился к Жильберу:
— Благородный господин, — сказал он, — вы стали победителем в первой схватке. Выбирайте даму вашего сердца, она станет королевой турнира.
Никто не сомневался, что это будет Анна.
Но Жильбер поклонился королю и молча, медленно и невозмутимо, с высокомерным видом околдованного рыцаря, каким его знал Иерушалаим, обошел арену. Толпа и придворные замерли в тревожном ожидании. Куда же он идет? Он повернулся спиной к королевской ложе, где Анна де Лузиньян потеряла сознание и упала на руки своих служанок. Когда он приблизился к месту, где пылающее привидение скрывало свой блеск, он остановился, улыбнулся и наклонил свое копье.
Никто не возмутился этим, публика пребывала в каком-то оцепенении. Самые мудрые отворачивались, притворяясь абсолютно безразличными к происшедшему. Только эмир Абд-эль-Малек задумчиво посмотрел на Жильбера и прошептал:
— Этот христианин-собака — храбрец!
Затем из стеклянного ларца он извлек конфетку. И снова заиграли трубы.
Показался черный герольд с низко опущенным забралом: его господин просит прощения; задержанный в пути различными обстоятельствами, он прибыл на поединок с опозданием. Но он просил оказать ему честь сразиться с ним. По амфитеатру прокатился гул, а рыцари-тамплиеры застучали по мостовой своими клинками. Меркуриус де Фамагуст, который сидел среди судей, заволновался. Король дал сигнал.
— Это бесчеловечно! — прошипела Жасинта, впиваясь ногтями в локоть своей старшей сестры. — Так не принято на Анти-Земле! И вообще не соответствует никаким правилам! Господин Д'Эст падает от усталости после такого боя; его рассудок и даже зрение помутились, а хотят, чтобы он сражался с рыцарем со свежими силами…
— Замолчи, глупая! — воскликнула Бертильда, сжимая запястье своей младшей сестры. — Он ужасен. Он предал нашу сестру. В качестве дамы сердца и королевы турнира он выбрал неизвестно какое существо, дьявола…
— Да, — сказала Жасинта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Украсив голову усыпанной рубинами повязкой и повесив на шею длинные ожерелья из карбункула, она с ног до головы завернулась в большой черный плащ с золотыми украшениями. Видны были лишь ее глаза. Тело пряталось под тяжелыми складками парчи.
— Меня еще можно узнать? — спросила она. — У меня есть какая-нибудь черта, которая позволяет принять меня за человека?
— Нет… нет… — бормотал Агасверус. А затем с отчаянием в голосе воскликнул:
— Как, вы хотите уйти отсюда?! Сегодня начинаются рыцарские турниры!
— Знаю, — сказала она. — Жильбер желает, чтобы я присутствовала на них… Жильбер!
Она закрыла глаза.
— Я хорошо представляю себе, что он бессилен что-либо изменить: наши судьбы связаны. Сегодня с нами должно случиться нечто ужасное.
Турнир
Над Иерушалаимом стоял звон всех колоколов.
Толпы людей с рассвета заполняли галереи, которые умельцы-мастера воздвигли напротив мечети Эль-Акса. Должностные лица носили шубы из куниц и горностаев (настоящая каторга в этом климате!), богатые горожане были одеты в длинные платья из серебристой ткани, их шлейф тянулся за ними на двенадцать локтей.
Праздники открылись мессой, которую вел на Масленичной горе его светлость епископ де Фамагуст. Затем на арены потянулся поток рыцарей. Слуги несли гербы древних и славных родов Феранции.
Люди теснились: они хотели посмотреть на принцев и легатов, словно тут собралось созвездие звезд; можно было встретить представителей всей Меропы и доброй половины Сарацинии. Послы северных стран обливалась потом под своими бесценными шубами из голубых соболей, другие, словно иконы, сверкали сапфирами. Рядом проходили надменные солдаты Германской империи, одетые в свои пурпурные, символизирующие непоколебимость, одеяния. За ними следовала великолепная процессия: эмиры в необычных чалмах и женских платьях гарцевали на арабских жеребцах. Потом установилась тишина: все смотрели, как на чистокровном арабском скакуне, стоившем целого королевства, проезжал, неподвижно застыв в седле, украшенный золотом и рубинами атабек с той стороны реки Иордан.
Бурными приветствиями люди встретили появление Ги де Лузиньяна, который никогда еще не пользовался такой популярностью в народе. Так как ему не надо было сражаться на ристалище, он сидел на белом жеребце, одетый в усыпанную жемчугом долматику.
За ним следовали благородные дамы. Приподнявшись на локте, с вялым видом лежала на своих носилках королева Наполи, ее смазанные благовониями черные волосы опускались до земли.
Принцесса Анаки, которую прозвали «дамой-рыцарем» за то, что она сражалась с Тервагантом во главе своих отрядов, скрывала под маской свое изможденное лицо. Рядом с ней шел монах и читал ей стихи на латыни. Затем следовали принцессы — дочери короля, «украшенные перьями, словно иноходцы», как выразился какой-то зевака, в баснословно дорогих одеждах из парчи; пожилых и некрасивых принцесс было больше, все носили украшенные бриллиантами головные уборы, под тяжестью которых наклоняли головы; привлекательность их достигалась наличием квадратных декольте на платьях и способностью показывать груди. За ними тащили на привязи ручных рысей и леопардов, как в торжественных церемониях язычников.
В своих белых носилках Анна де Лузиньян, королева торжества, казалась больной. Ее восковое лицо мелькало в серебристых занавесках. Рядом на коне ехал король Ги. На дорогу бросали белые лепестки цветов, по земле тянулись гирлянды аронника и крохотных роз нежного бледно-розового цвета, которые в народе называют «букетами невесты». Какая-то горожанка вздохнула за спиной Сафаруса:
— Можно подумать, сейчас будут хоронить девственницу!
Когда все, не без шума, уселись в ложах и на скамьях амфитеатра, трижды протрубили бронзовые трубы.
Руководящий турниром маркиз де Селеси зачитал правила великосветских поединков на ристалищах; праздник устраивался в честь дочери короля, принцессы Анны де Лузиньян. «Слава дамам! Каждый рыцарь будет сражаться за свою веру, славу и свою избранницу».
Рыцари поклялись не применять ни колдовских чар, ни запрещенных ударов. Они не будут носить ни зашитые в камзолы заклинания, ни оружия, вложенного демонами в их ножны: подобное выглядело бы бесчестным и грустным. Наконец, они будут сражаться до крови, а в особом случае — до смерти. Доспехи и конь побежденного переходят к победителю. Можно было вызвать на бой нескольких соперников, ударив копьем по их щитам. Победитель особых поединков избирает свою королеву, и та увенчает венком принца схваток.
Публика знала, что честь быть королевой принадлежит Анне, и аплодировала ей.
На первой галерее оставалась пустой лишь одна ложа, ее малиновые занавески были подняты. Небо над Иерушалаимом походило на купол из раскаленного сапфира. От пестрой толпы к бархатному занавесу поднимался тяжелый запах ладана, пота, благовоний, грязи. Внизу тамплиеры в бронзовых шлемах образовали три ряда. Вся Сарациния прибыла сюда: эмиры в халатах из редких тканей и чалмах с султаном, украшенных жемчугом и атрибутикой — серповидными ножами. Абд-эль-Малек сидел в своей жесткой золотисто-пурпурной кольчуге. Он поднял глаза и, ослепленный, опустил их. На обитом золотом троне он заметил скрывающееся в тускло-золотом одеянии привидение: Саламандра сдержала слово — она пришла на ристалище.
Снова зазвучали трубы, и по знаку короля Анна махнула своим кружевным шарфом.
Праздник открыл при одобрительном шепоте толпы Адальбер из Неустрии, шурин императора Священной Римской империи, у которого на гербе на фоне разинутых пастей диких животных был изображен медведь с голубыми лапами, окантованными серебром. Кованые доспехи старой работы почти не имели веса для гиганта; на его шлеме развивались павлиньи перья, его боевой конь был под стать ему самому — такой же сильный и большой.
Адальбер приветствовал дам и с вызовом посмотрел вокруг: он скручивал руками железные копья и вырывал с корнем молодые елочки. Его геральды трижды прокричали: «Смелость, о рыцари! И щедрость!».
Золото посыпалось из кошельков. Вульф, рыцарь Храма, принял вызов в честь своей святой религии, в ответ ему неохотно зааплодировали.
Это был великосветский, галантный поединок. Копья ударились друг о друга, и Адальбер выбил из седла рыцаря-монаха. Затем он разделался с владельцем замка Тортоз и погнал кругом по арене какого-то византийского рыцаря, запутавшегося в своих одеждах. В толпе послышался гул одобрения. Гордая Бертильда приподнимала на длинной шее, на которой висело ожерелье из бирюзы, новый парик с рыжими, как у германцев, волосами. Однако сидящая на скамейке амфитеатра миниатюрная бедуинка с голубой звездой, вытатуированной на лбу, смеялась: Адальбер был в ее объятиях, и лазурь являлась ее цветом.
Оруженосцы с одинаковыми гербами (Лузиньяна и Триполи) очистили арену. Герцог Неустрии приподнялся в стременах. От звуков медных инструментов задрожал раскаленный воздух, и перед входом на ристалище показался принц Д'Эст. Он был таким стройным и легким в своих латах, что все дамы зааплодировали, а оружейники, восхищаясь его гибкой кольчугой, в один голос заговорили, что не знают ни способов ее закалки, ни металла, из которого она сделана. Бриллиантовая брошь блестела на его шлеме с прозрачным забралом. У Жильбера были только парадное копье и дротик, в котором Сафарус узнал его бластер. Он выезжал на арену, устремив свой взор на искрящегося идола. Жильбер был так бледен, что люди в толпе уже говорили об «околдованном принце».
Два всадника устремились друг к другу, оставляя за собой столбы золотистого песка. Неустриец был более тяжелым; вначале показалось, что он раздавит своего соперника. Но Жильбер отразил первый натиск, и кони перешли на танцующий шаг. Публика взорвалась аплодисментами, а на трибуне приподнялся судья поединков: что-то странное происходило на арене. Адальбер из Неустрии с удивлением рассматривал свое копье, конец которого дымился, а древко крошилось под рукой.
Он, однако, снова устремился, как баран, на соперника; все подумали, что сейчас он выбьет Д'Эста из седла… Но нет: от удара о доспехи Жильбера его клинок согнулся, и на песок стали падать капельки раскаленного металла. Неустриец отбросил свое горящее оружие, и конюхи готовились передать ему новое копье. Но Жильбер тоже бросил свое копье и пошел в атаку со сверкающим на солнце мечом. Оба рыцаря спешились.
Было жарко. Очень жарко. С трибун, где сидела простая публика, все громче и громче раздавались аплодисменты, а в королевской ложе принцессы Бертильда и Жасинта вцепились одна другой в волосы. То тут, то там трещали вышивки на обивке, некоторые ткани под действием солнечных лучей вспыхнули, как трут. Гуго Монферратский снял свои латные рукавицы. В глазах его потемнело. Эта схватка казалась ему особенной. Едва принц Д'Эст направил свой дротик на оружие неустрийца, как из него ударила эта молния…
Очутившись на арене, Жильбер использовал свой бластер как холодное оружие. Подвижный и тренированный в фехтовании, он намеревался показать анти-землянам, что представляет из себя фехтовальщик школы астронавтов в Шармионе.
Неустриец пошел в атаку так, что мог бы убить и быка. Эмиры и тамплиеры, большие любители состязаний, приподнялись со своих мест: одни восхищались элегантностью Д'Эста, другие — слепой мощью принца Неустрии.
Только два человека проявляли особое внимание к бою: Абд-эль-Малек и Великий Магистр Ордена Храма. С первых же ударов их поразила, а затем и увлекла ушедшая на тысячу лет вперед техника боя Жильбера.
С уханьем, как дровосек, неустриец бросился в атаку, но Дест легко уклонился от его удара. Вся сила его заключалась в ловкости владения оружием. Неустриец двигался с трудом и получил ужасный удар прямо по забралу. Выкованная в Дамасске стальная кольчуга разлетелась, словно осколки стекла: острие бластера было на плутониуме. Кровь брызнула красным фонтаном, огромная железная масса с грохотом рухнула на землю. Сюда уже устремились оруженосцы, а король Ги отдал приказ остановить бой и оказать помощь рыцарю, выступавшему под гербом черного медведя.
Он усмехнулся себе в бороду, так как в душе благоволил к Жильберу: сейчас тамплиеры, наверное, смогут оценить по достоинству принца города-порта Триполи! Амфитеатр содрогнулся от аплодисментов, на арену падали шарфы, самые прекрасные дамы улыбались победителю: Жанна Неаполитанская вышла из своего состояния истомы и бросила ему почти черную розу, ароматом которой дышала сама; все еще сердитые друг на друга, Жасинта и Бертильда махали ему руками.
Неустрийца унесли, на золотистом песке осталась только лужа крови. Наклонившись над перилами своей ложи, король обратился к Жильберу:
— Благородный господин, — сказал он, — вы стали победителем в первой схватке. Выбирайте даму вашего сердца, она станет королевой турнира.
Никто не сомневался, что это будет Анна.
Но Жильбер поклонился королю и молча, медленно и невозмутимо, с высокомерным видом околдованного рыцаря, каким его знал Иерушалаим, обошел арену. Толпа и придворные замерли в тревожном ожидании. Куда же он идет? Он повернулся спиной к королевской ложе, где Анна де Лузиньян потеряла сознание и упала на руки своих служанок. Когда он приблизился к месту, где пылающее привидение скрывало свой блеск, он остановился, улыбнулся и наклонил свое копье.
Никто не возмутился этим, публика пребывала в каком-то оцепенении. Самые мудрые отворачивались, притворяясь абсолютно безразличными к происшедшему. Только эмир Абд-эль-Малек задумчиво посмотрел на Жильбера и прошептал:
— Этот христианин-собака — храбрец!
Затем из стеклянного ларца он извлек конфетку. И снова заиграли трубы.
Показался черный герольд с низко опущенным забралом: его господин просит прощения; задержанный в пути различными обстоятельствами, он прибыл на поединок с опозданием. Но он просил оказать ему честь сразиться с ним. По амфитеатру прокатился гул, а рыцари-тамплиеры застучали по мостовой своими клинками. Меркуриус де Фамагуст, который сидел среди судей, заволновался. Король дал сигнал.
— Это бесчеловечно! — прошипела Жасинта, впиваясь ногтями в локоть своей старшей сестры. — Так не принято на Анти-Земле! И вообще не соответствует никаким правилам! Господин Д'Эст падает от усталости после такого боя; его рассудок и даже зрение помутились, а хотят, чтобы он сражался с рыцарем со свежими силами…
— Замолчи, глупая! — воскликнула Бертильда, сжимая запястье своей младшей сестры. — Он ужасен. Он предал нашу сестру. В качестве дамы сердца и королевы турнира он выбрал неизвестно какое существо, дьявола…
— Да, — сказала Жасинта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30