Наверное, Рессек нечаянно задел его.
Учитель вышел из комнаты и остановился в коридоре. Вдруг под дверью появилась полоска света. Жозэ догадался, что учитель обшаривает дом с помощью карманного фонарика.
Что-то спрятанное букинистом? Или же что-то оставленное либо потерянное убийцей?
Но как учитель проник в дом? Естественно, пользуясь ключом. Другими словами, у него есть ключ от дома. Правда, замок на двери самый обычный, но все же надо было подобрать ключ и вообще подготовить свой приход так, чтобы никто не знал.
Шаги стали глуше. Теперь учитель осматривал лавку.
Что делать? Войти в дом? Это не так-то просто… Или же оставаться здесь и ждать?
Но тогда может случиться, что он так и не узнает, зачем Рессек пришёл сюда.
Жозэ заставил себя сосредоточенно все взвесить. На несколько минут он забыл, где находится, забыл о холодной ночи, об этом зловещем и загадочном квартале, о странных подробностях своей молчаливой погони от самой гостиницы до дома, где было совершено убийство.
Поразмыслив, Жозэ принял решение. Он вернулся к двери и снова прильнул к ней.
Учитель все ещё оставался в лавке. Судя по всему, поиски затягивались. Впрочем, в лавке столько книг, тысяча закоулков и, вероятно, множество тайников. А если перелистать каждую книгу или хотя бы тщательно осмотреть полки, на это уйдёт очень много времени — несколько часов, наверное. Учитель, кажется, этим и занят.
Жозэ медленно протянул руку к дверной ручке. Дверь может заскрипеть. Её надо толкать очень осторожно и открыть совсем небольшую щель, чтобы только протиснуться. Секунды шли за секундами.
Дверь скрипнула.
А ведь Жозэ был очень осторожен. Но старые петли давным-давно не смазывались.
В приоткрытую дверь репортёр увидел слабый свет, струившийся из лавки. Вдруг раздался какой-то шум, вслед за этим с глухим стуком рухнули книги. Свет погас.
Шли секунды, они казались вечностью. В доме царила мёртвая тишина.
Журналист застыл на пороге. Он не сделал ни малейшего движения.
Выключатель находился поблизости от двери. Справа или слева? Жозэ забыл. Этим выключателем зажигалась лампочка в коридоре, единственная в доме неперегоревшая лампочка.
Жозэ вытянул руку и ощупал сырую штукатурку стены.
Но тут в темноте послышался какой-то шорох, и луч света ослепил репортёра. Жозэ продолжал шарить по стене, пока наконец не нашёл выключатель.
В глубине коридора вспыхнула тусклая лампочка.
Прямо перед Жозэ стоял учитель с опущенными руками. В одной из них он держал фонарик. Лицо у Рессека было растерянное.
— Что вы здесь делаете, мосье? — медленно выговорил он.
Он задал этот вопрос, чтобы начать разговор и хоть что-то сказать.
— Знаете, — ответил репортёр, — в общем-то я имею право о том же спросить вас.
— Ах да, понятно… — прошептал Рессек. Он горько усмехнулся и нахмурился. — Значит, вы считаете, что я причастен к этому преступлению?
Он развёл руками и тут же с беспомощным видом опустил их.
— Даю вам честное слово, что я пришёл сюда по делу, не имеющему никакого отношения к вашему следствию и следствию полиции.
— Охотно верю, — улыбнулся Жозэ, — но должен вас предупредить, что, если мы будем продолжать наш разговор здесь, мы рискуем привлечь внимание… И тогда я не ручаюсь…
— Мосье, вы правы, выйдем отсюда, — проговорил Рессек таким замогильным голосом, что, несмотря на всю необычность обстановки, Жозэ стало смешно.
Учитель выключил фонарик, вынул из кармана большой ключ и шагнул к двери. Жозэ погасил свет. Они вышли на улицу.
Северный ветер дул с ещё большей яростью, чем раньше. Он нёсся по улочке и разбивался о домик букиниста.
— Этот ключ принадлежал Гюставу Мюэ. Да, да, мосье. Я его украл. Украл очень давно. Мюэ ничего не заметил. Он был доверчивым человеком. Я его в самом деле украл. С точки зрения общепринятой морали моя вина в этом. С вашей точки зрения моя вина в том, что я забрался в ночное время в дом, который не принадлежит мне.
Я сознаю, что факты против меня. Я каюсь.
Учитель остановился посреди улочки.
— Но Наука, мосье, — сказал он, вытянув перед собой руки, — но Искусство, разве они не выше каких-то обстоятельств, каких-то условностей?
Репортёр с любопытством взирал на своего собеседника. Они пошли дальше.
— Я вам скажу всю правду, мосье, — продолжал Рессек. — Она крайне проста…
Человек, живший в этой халупе, был необыкновенный человек. Он получил хорошее образование. Но с его семьёй произошло несчастье. Он завершил свой жизненный путь в этой лавчонке среди книг и разного хлама. Но все это его не интересовало.
У него была одна страсть: памятники старины, древняя скульптура. Он досконально изучил наш монастырь с его великолепным порталом, который находится всего в нескольких шагах от его дома. Он даже собирался выпустить об этом шедевре большую монографию.
Учитель перевёл дыхание и продолжал:
— У меня, мосье, та же страсть, и я тоже пишу монографию о монастыре Сен-Пьер.
Моё исследование будет вполне законченным, и каждый специалист по этим вопросам будет нуждаться в нем. Только вот…
Рессек вздохнул.
— Только вот… У нас было одно расхождение. Да, именно расхождение. Гюстав Мюэ утверждал, будто капители монастыря созданы не раньше тысяча двухсотого года. Я же убеждён в другом. Не думайте, что я хочу вам прочитать лекцию по истории архитектуры. У меня есть много разных доказательств, я ссылаюсь на проверенные источники. И все же я не сумел переубедить Гюстава Мюэ. Старик был упрям. Он подтрунивал надо мной, он даже утверждал, что имеет неопровержимый документ. Вот теперь вы меня поймёте, мосье…
Они дошли до портала монастыря. В темноте туманно вырисовывались контуры каменных барельефов.
Учитель несколько минут смотрел в тёмную пасть портала, потом, вытянув вперёд руку, восторженно сказал:
— До чего же это прекрасно! Ах, да, на чем же я остановился? Так вот, да будет вам известно, что аббатство было воздвигнуто Дагобером. Луи ле Дебоннер щедро одарил аббатство, и в тысяча сорок седьмом году оно было причислено к ордену Клюни. Так вот, я дошёл до темы нашего разговора. В древних архивах города упоминается о мемуарах Жана де Монтека. В этих мемуарах он описывает красоты монастырской церкви… Жан де Монтек жил между тысяча сто восемнадцатым и тысяча двести шестидесятым годами. Это установлено и, кстати, легко проверить. Его рукопись, которая называется Скульптурный убор Сен-Пьера , должна дать возможность окончательно определить возраст монастырских капителей. Так вот, мосье, букинист утверждал, что у него есть эта рукопись. Да, мосье, он мне это повторял раз сто, но ни разу не согласился ознакомить меня с нею. Он хотел её опубликовать, собираясь таким образом опровергнуть мои выводы. Вам может показаться, что все это пустяки, но это очень важный вопрос. Годы упорной работы, годы кропотливого исследования могут в несколько минут пойти насмарку. Почему он не захотел поделиться со мной своей находкой? Им руководила ревность, теперь уже утратившая смысл.
— Значит, вы разыскиваете эту рукопись? — медленно проговорил репортёр.
— Да, мосье. И я её не нашёл. Что он с нею сделал? Существовала ли она вообще?
А может быть, её похитил вор? Вот о чем я думаю со страхом. Речь идёт о Науке и Искусстве. Вы понимаете, что ради Науки и Искусства можно подделать ключ…
— Понимаю, — ответил Жозэ. — Подделка ключа — ещё куда ни шло…
Рессек стоял рядом с ним. Его мертвенно-бледное лицо приблизилось к лицу репортёра, длинная нелепая фигура, напоминавшая цаплю, наклонилась вперёд. Он то поднимал руки, то опускал их. Они дрожали. Учитель действительно был очень взволнован.
— Поступайте так, как вам подскажет ваша совесть. Вы можете написать в газете, можете сообщить полиции. Я повторю то, что сказал вам. Я, мосье, честный человек, я учёный. И я забочусь о Науке… Да, да, о Науке. Ничего нет важнее Науки! Я должен все знать, я должен разыскать эту рукопись, если она существует…
С этими словами, произнесёнными выспренним тоном, учитель поклонился репортёру и вошёл в коридор гостиницы Розовая гроздь .
Жозэ остался в темноте. Но стоял, опустив голову и засунув руки в карманы своего плаща. Он глубоко задумался над необычайной исповедью, которую только что услышал.
Искренен ли был Рессек? Судя по всему, да.
Он — просто-напросто историк, с головой ушедший в старые книги, обуреваемый страстью маньяк. С его точки зрения, нет ничего ценнее вот этого древнего монастыря, этих высеченных из гранита и мрамора святых, с улыбками, застывшими на их лицах семьсот или восемьсот лет назад. Да, для него главное — найти рукопись Жана де Монтека. Ради этого он готов пожертвовать своим спокойствием, своим благосостоянием и даже жизнью. Для того чтобы обыскать запылённые полки букиниста, почтённый преподаватель коллежа превратился во взломщика.
Вдруг Жозэ осенила мысль. Он схватился за голову.
Перед его глазами встало бледное лицо учителя с горящими глазами. Вся жизнь Рессека была в этой исчезнувшей рукописи, в монастыре, в изучении его тайн…
А почему бы не провести параллель… Можно подумать о…
Ну конечно!
Это и есть та направляющая линия, которая приведёт к объяснению кровавой драмы.
В напряжённом уме репортёра одна за другой пронеслись картины, и среди них вот эта: глухонемой Фризу расстелил в коридоре на полу зеленую накидку и разложил на ней золотые монеты. Почему монеты были разложены на накидке? Именно в доказательство…
Жозэ подумал о своём утреннем разговоре с д'Аржаном. Он просил д'Аржана сообщить ему некоторые подробности о романе Молчание Гарпократа . В этой книге, уверял д'Аржан — и он привёл ему даже несколько цитат, — образ букиниста дан несколько поверхностно. Он описан как безмятежный философ, которого не смущает его нищета, и он спокойно живёт себе в тиши своей уединённой лавки. И это вроде бы соответствовало действительности.
Нет, пожалуй, не совсем… Какие-то детали автор мог упустить… А всегда надо опасаться деталей.
Глава 10.
ИСТОРИЯ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ СВАДЬБОЙ
Милый друг, до обрученья
Дверь не отворяй.
Фауст
Д'Аржан поднял голову и улыбнулся.
— Ах, это вы, Робен. Я вас не ждал так скоро. Хорошо съездили?
— Да, да, конечно… Здравствуйте, — ответил Жозэ, садясь в кресло. — Я рад, что вернулся.
— Что-нибудь удалось узнать?
— Ничего интересного. Но такие маленькие городки обманчивы. Думаешь, что они погружены в сон, а они полны странных историй. Мне кажется, если бы я задержался в Муассаке, я был откопал десять или пятнадцать новых нитей, и притом одинаково заслуживающих внимания.
Жозэ бросил на д'Аржана дружески-иронический взгляд и спросил:
— А вы, д'Аржан, напали на какой-нибудь след? Вам помогли господа писатели, поэты и литературные критики?
Д'Аржан пригладил свои скромные усики, украшавшие его худощавое лицо.
— Да нет, мне нечего вам сообщить… Все теряются в догадках — так, кажется, говорят в подобных случаях? Ропщут на журналистов, что они подняли шум вокруг этого дела, и хотят только одного — чтобы эта таинственная история или наконец раскрылась, или же заглохла.
— Да, пересуды по этому поводу не устраивают жюри, я понимаю… — задумчиво произнёс Жозэ.
Сделав паузу, он добавил деловым тоном:
— Кстати, д'Аржан, мне прислали рукопись. Я вам её возвращаю. Можете её передать Морелли с нашей благодарностью.
— Любопытно, какое у вас создалось мнение?
Жозэ покачал головой.
— Вы скажете, что я нахал, но, по-моему, роман перехвалили. Я, правда, не особенно в него вчитывался, у меня не было времени, но, мне кажется, он не заслуживает такого шума. Меня просто поражает, как ему могли дать Гонкуровскую премию! Вы согласны со мной?
— Но все же там есть несколько превосходных мест.
— Правильно. Глава, где убийца рассказывает, как он решился пойти на преступление… Хорошее психологическое описание…
— Такое проникновенное!.. А как дана сложная психология героя!..
Жозэ пренебрежительно махнул рукой.
— Да, да, я помню вашу статью. И все же я не знаю, можно ли назвать это произведение шедевром. Вы возразите, что я просто привык к подобным вещам. Я, как говорится, варюсь в этом котле, и удивить меня трудно. Но такими словами, как шедевр, бросаться нельзя.
— Возможно. А вот Бари с вами не согласен.
— Я могу ошибаться. Бари всегда высказывает очень здравые суждения. Да и вы сами — более компетентный судья, чем я.
— Он сожалеет, что этому господину угрожает или может угрожать смертный приговор.
Жозэ встал.
— Кажется, скоро полдень. Давайте, старина, пообедаем вместе, если вы не возражаете. Я забегу поздороваюсь с нашим главным. Можем захватить с собой и Рози.
Д'Аржан с таинственным видом поднял палец.
— Вы ничего не знаете?
— А что именно?
— Так Рози же…
— Ничего не понимаю.
— Наш главный редактор и наш начальник отдела информации Рози Соваж решили пожениться.
Жозэ помотал головой и удивлённо сказал:
— Вот это новость!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Учитель вышел из комнаты и остановился в коридоре. Вдруг под дверью появилась полоска света. Жозэ догадался, что учитель обшаривает дом с помощью карманного фонарика.
Что-то спрятанное букинистом? Или же что-то оставленное либо потерянное убийцей?
Но как учитель проник в дом? Естественно, пользуясь ключом. Другими словами, у него есть ключ от дома. Правда, замок на двери самый обычный, но все же надо было подобрать ключ и вообще подготовить свой приход так, чтобы никто не знал.
Шаги стали глуше. Теперь учитель осматривал лавку.
Что делать? Войти в дом? Это не так-то просто… Или же оставаться здесь и ждать?
Но тогда может случиться, что он так и не узнает, зачем Рессек пришёл сюда.
Жозэ заставил себя сосредоточенно все взвесить. На несколько минут он забыл, где находится, забыл о холодной ночи, об этом зловещем и загадочном квартале, о странных подробностях своей молчаливой погони от самой гостиницы до дома, где было совершено убийство.
Поразмыслив, Жозэ принял решение. Он вернулся к двери и снова прильнул к ней.
Учитель все ещё оставался в лавке. Судя по всему, поиски затягивались. Впрочем, в лавке столько книг, тысяча закоулков и, вероятно, множество тайников. А если перелистать каждую книгу или хотя бы тщательно осмотреть полки, на это уйдёт очень много времени — несколько часов, наверное. Учитель, кажется, этим и занят.
Жозэ медленно протянул руку к дверной ручке. Дверь может заскрипеть. Её надо толкать очень осторожно и открыть совсем небольшую щель, чтобы только протиснуться. Секунды шли за секундами.
Дверь скрипнула.
А ведь Жозэ был очень осторожен. Но старые петли давным-давно не смазывались.
В приоткрытую дверь репортёр увидел слабый свет, струившийся из лавки. Вдруг раздался какой-то шум, вслед за этим с глухим стуком рухнули книги. Свет погас.
Шли секунды, они казались вечностью. В доме царила мёртвая тишина.
Журналист застыл на пороге. Он не сделал ни малейшего движения.
Выключатель находился поблизости от двери. Справа или слева? Жозэ забыл. Этим выключателем зажигалась лампочка в коридоре, единственная в доме неперегоревшая лампочка.
Жозэ вытянул руку и ощупал сырую штукатурку стены.
Но тут в темноте послышался какой-то шорох, и луч света ослепил репортёра. Жозэ продолжал шарить по стене, пока наконец не нашёл выключатель.
В глубине коридора вспыхнула тусклая лампочка.
Прямо перед Жозэ стоял учитель с опущенными руками. В одной из них он держал фонарик. Лицо у Рессека было растерянное.
— Что вы здесь делаете, мосье? — медленно выговорил он.
Он задал этот вопрос, чтобы начать разговор и хоть что-то сказать.
— Знаете, — ответил репортёр, — в общем-то я имею право о том же спросить вас.
— Ах да, понятно… — прошептал Рессек. Он горько усмехнулся и нахмурился. — Значит, вы считаете, что я причастен к этому преступлению?
Он развёл руками и тут же с беспомощным видом опустил их.
— Даю вам честное слово, что я пришёл сюда по делу, не имеющему никакого отношения к вашему следствию и следствию полиции.
— Охотно верю, — улыбнулся Жозэ, — но должен вас предупредить, что, если мы будем продолжать наш разговор здесь, мы рискуем привлечь внимание… И тогда я не ручаюсь…
— Мосье, вы правы, выйдем отсюда, — проговорил Рессек таким замогильным голосом, что, несмотря на всю необычность обстановки, Жозэ стало смешно.
Учитель выключил фонарик, вынул из кармана большой ключ и шагнул к двери. Жозэ погасил свет. Они вышли на улицу.
Северный ветер дул с ещё большей яростью, чем раньше. Он нёсся по улочке и разбивался о домик букиниста.
— Этот ключ принадлежал Гюставу Мюэ. Да, да, мосье. Я его украл. Украл очень давно. Мюэ ничего не заметил. Он был доверчивым человеком. Я его в самом деле украл. С точки зрения общепринятой морали моя вина в этом. С вашей точки зрения моя вина в том, что я забрался в ночное время в дом, который не принадлежит мне.
Я сознаю, что факты против меня. Я каюсь.
Учитель остановился посреди улочки.
— Но Наука, мосье, — сказал он, вытянув перед собой руки, — но Искусство, разве они не выше каких-то обстоятельств, каких-то условностей?
Репортёр с любопытством взирал на своего собеседника. Они пошли дальше.
— Я вам скажу всю правду, мосье, — продолжал Рессек. — Она крайне проста…
Человек, живший в этой халупе, был необыкновенный человек. Он получил хорошее образование. Но с его семьёй произошло несчастье. Он завершил свой жизненный путь в этой лавчонке среди книг и разного хлама. Но все это его не интересовало.
У него была одна страсть: памятники старины, древняя скульптура. Он досконально изучил наш монастырь с его великолепным порталом, который находится всего в нескольких шагах от его дома. Он даже собирался выпустить об этом шедевре большую монографию.
Учитель перевёл дыхание и продолжал:
— У меня, мосье, та же страсть, и я тоже пишу монографию о монастыре Сен-Пьер.
Моё исследование будет вполне законченным, и каждый специалист по этим вопросам будет нуждаться в нем. Только вот…
Рессек вздохнул.
— Только вот… У нас было одно расхождение. Да, именно расхождение. Гюстав Мюэ утверждал, будто капители монастыря созданы не раньше тысяча двухсотого года. Я же убеждён в другом. Не думайте, что я хочу вам прочитать лекцию по истории архитектуры. У меня есть много разных доказательств, я ссылаюсь на проверенные источники. И все же я не сумел переубедить Гюстава Мюэ. Старик был упрям. Он подтрунивал надо мной, он даже утверждал, что имеет неопровержимый документ. Вот теперь вы меня поймёте, мосье…
Они дошли до портала монастыря. В темноте туманно вырисовывались контуры каменных барельефов.
Учитель несколько минут смотрел в тёмную пасть портала, потом, вытянув вперёд руку, восторженно сказал:
— До чего же это прекрасно! Ах, да, на чем же я остановился? Так вот, да будет вам известно, что аббатство было воздвигнуто Дагобером. Луи ле Дебоннер щедро одарил аббатство, и в тысяча сорок седьмом году оно было причислено к ордену Клюни. Так вот, я дошёл до темы нашего разговора. В древних архивах города упоминается о мемуарах Жана де Монтека. В этих мемуарах он описывает красоты монастырской церкви… Жан де Монтек жил между тысяча сто восемнадцатым и тысяча двести шестидесятым годами. Это установлено и, кстати, легко проверить. Его рукопись, которая называется Скульптурный убор Сен-Пьера , должна дать возможность окончательно определить возраст монастырских капителей. Так вот, мосье, букинист утверждал, что у него есть эта рукопись. Да, мосье, он мне это повторял раз сто, но ни разу не согласился ознакомить меня с нею. Он хотел её опубликовать, собираясь таким образом опровергнуть мои выводы. Вам может показаться, что все это пустяки, но это очень важный вопрос. Годы упорной работы, годы кропотливого исследования могут в несколько минут пойти насмарку. Почему он не захотел поделиться со мной своей находкой? Им руководила ревность, теперь уже утратившая смысл.
— Значит, вы разыскиваете эту рукопись? — медленно проговорил репортёр.
— Да, мосье. И я её не нашёл. Что он с нею сделал? Существовала ли она вообще?
А может быть, её похитил вор? Вот о чем я думаю со страхом. Речь идёт о Науке и Искусстве. Вы понимаете, что ради Науки и Искусства можно подделать ключ…
— Понимаю, — ответил Жозэ. — Подделка ключа — ещё куда ни шло…
Рессек стоял рядом с ним. Его мертвенно-бледное лицо приблизилось к лицу репортёра, длинная нелепая фигура, напоминавшая цаплю, наклонилась вперёд. Он то поднимал руки, то опускал их. Они дрожали. Учитель действительно был очень взволнован.
— Поступайте так, как вам подскажет ваша совесть. Вы можете написать в газете, можете сообщить полиции. Я повторю то, что сказал вам. Я, мосье, честный человек, я учёный. И я забочусь о Науке… Да, да, о Науке. Ничего нет важнее Науки! Я должен все знать, я должен разыскать эту рукопись, если она существует…
С этими словами, произнесёнными выспренним тоном, учитель поклонился репортёру и вошёл в коридор гостиницы Розовая гроздь .
Жозэ остался в темноте. Но стоял, опустив голову и засунув руки в карманы своего плаща. Он глубоко задумался над необычайной исповедью, которую только что услышал.
Искренен ли был Рессек? Судя по всему, да.
Он — просто-напросто историк, с головой ушедший в старые книги, обуреваемый страстью маньяк. С его точки зрения, нет ничего ценнее вот этого древнего монастыря, этих высеченных из гранита и мрамора святых, с улыбками, застывшими на их лицах семьсот или восемьсот лет назад. Да, для него главное — найти рукопись Жана де Монтека. Ради этого он готов пожертвовать своим спокойствием, своим благосостоянием и даже жизнью. Для того чтобы обыскать запылённые полки букиниста, почтённый преподаватель коллежа превратился во взломщика.
Вдруг Жозэ осенила мысль. Он схватился за голову.
Перед его глазами встало бледное лицо учителя с горящими глазами. Вся жизнь Рессека была в этой исчезнувшей рукописи, в монастыре, в изучении его тайн…
А почему бы не провести параллель… Можно подумать о…
Ну конечно!
Это и есть та направляющая линия, которая приведёт к объяснению кровавой драмы.
В напряжённом уме репортёра одна за другой пронеслись картины, и среди них вот эта: глухонемой Фризу расстелил в коридоре на полу зеленую накидку и разложил на ней золотые монеты. Почему монеты были разложены на накидке? Именно в доказательство…
Жозэ подумал о своём утреннем разговоре с д'Аржаном. Он просил д'Аржана сообщить ему некоторые подробности о романе Молчание Гарпократа . В этой книге, уверял д'Аржан — и он привёл ему даже несколько цитат, — образ букиниста дан несколько поверхностно. Он описан как безмятежный философ, которого не смущает его нищета, и он спокойно живёт себе в тиши своей уединённой лавки. И это вроде бы соответствовало действительности.
Нет, пожалуй, не совсем… Какие-то детали автор мог упустить… А всегда надо опасаться деталей.
Глава 10.
ИСТОРИЯ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ СВАДЬБОЙ
Милый друг, до обрученья
Дверь не отворяй.
Фауст
Д'Аржан поднял голову и улыбнулся.
— Ах, это вы, Робен. Я вас не ждал так скоро. Хорошо съездили?
— Да, да, конечно… Здравствуйте, — ответил Жозэ, садясь в кресло. — Я рад, что вернулся.
— Что-нибудь удалось узнать?
— Ничего интересного. Но такие маленькие городки обманчивы. Думаешь, что они погружены в сон, а они полны странных историй. Мне кажется, если бы я задержался в Муассаке, я был откопал десять или пятнадцать новых нитей, и притом одинаково заслуживающих внимания.
Жозэ бросил на д'Аржана дружески-иронический взгляд и спросил:
— А вы, д'Аржан, напали на какой-нибудь след? Вам помогли господа писатели, поэты и литературные критики?
Д'Аржан пригладил свои скромные усики, украшавшие его худощавое лицо.
— Да нет, мне нечего вам сообщить… Все теряются в догадках — так, кажется, говорят в подобных случаях? Ропщут на журналистов, что они подняли шум вокруг этого дела, и хотят только одного — чтобы эта таинственная история или наконец раскрылась, или же заглохла.
— Да, пересуды по этому поводу не устраивают жюри, я понимаю… — задумчиво произнёс Жозэ.
Сделав паузу, он добавил деловым тоном:
— Кстати, д'Аржан, мне прислали рукопись. Я вам её возвращаю. Можете её передать Морелли с нашей благодарностью.
— Любопытно, какое у вас создалось мнение?
Жозэ покачал головой.
— Вы скажете, что я нахал, но, по-моему, роман перехвалили. Я, правда, не особенно в него вчитывался, у меня не было времени, но, мне кажется, он не заслуживает такого шума. Меня просто поражает, как ему могли дать Гонкуровскую премию! Вы согласны со мной?
— Но все же там есть несколько превосходных мест.
— Правильно. Глава, где убийца рассказывает, как он решился пойти на преступление… Хорошее психологическое описание…
— Такое проникновенное!.. А как дана сложная психология героя!..
Жозэ пренебрежительно махнул рукой.
— Да, да, я помню вашу статью. И все же я не знаю, можно ли назвать это произведение шедевром. Вы возразите, что я просто привык к подобным вещам. Я, как говорится, варюсь в этом котле, и удивить меня трудно. Но такими словами, как шедевр, бросаться нельзя.
— Возможно. А вот Бари с вами не согласен.
— Я могу ошибаться. Бари всегда высказывает очень здравые суждения. Да и вы сами — более компетентный судья, чем я.
— Он сожалеет, что этому господину угрожает или может угрожать смертный приговор.
Жозэ встал.
— Кажется, скоро полдень. Давайте, старина, пообедаем вместе, если вы не возражаете. Я забегу поздороваюсь с нашим главным. Можем захватить с собой и Рози.
Д'Аржан с таинственным видом поднял палец.
— Вы ничего не знаете?
— А что именно?
— Так Рози же…
— Ничего не понимаю.
— Наш главный редактор и наш начальник отдела информации Рози Соваж решили пожениться.
Жозэ помотал головой и удивлённо сказал:
— Вот это новость!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19