Иногда она (судьба) кажется мне полнейшей бессмыслицей, а иной раз мне даже мерещится некоторая продуманность. Ну, посудите сами, почему в лагере соседом по нарам оказался у меня американский шпион Андрей Шульц, который и обучил меня английскому? Ведь я же не знал, что вместе со справкой об освобождении мне будет вручена так называемая израильская виза (о, где ты, наш велосипедовский прохладный Валдай), не знал же я и никогда не предполагал, что буду когда-нибудь подлетать к Нью-Йорку, а она (судьба), как видно, знала.
Простите, тут вставочка про Шульца. Есть приятные новости — его обменяли на одну треть советского шпиона, то есть в том смысле, что советского товарища на трех американцев махнули, такой, говорят, сейчас курс.
Сейчас Шульц уже ритайерд в Бостоне и включился в кампанию за справедливый басинг, не мне вам объяснять, что это такое.
В аэропорту имени Джона Фицджеральда Кеннеди меня встречали Фенька Огарышева, ее муж Валюта Стюрин и их друг Ванюша Шишленко, фактически американский комитет «Фри Велосипедов Инк.» в полном составе.
Что сказать? Она не изменилась, во всяком случае, издали. Впрочем, все на ней стало подороже, и это было видно даже издали — высокие сапоги из мягкой кожи, меховая тужурочка до пупа.
Пока я приближался по тоннелю TWA, она, по своему обыкновению, подпрыгивала, выкидывая то одну ногу, то другую. Клоунская раскраска лица — один глаз обведен зеленым, другой — желтым.
Жарко продышала мне в ухо: у тебя все в порядке? И я, конечно, сразу же понял, что она имеет в виду, и — вот уж не ожидал — немедленно был охвачен хаотическим и бурным кручением «дивного огня». А ведь мне казалось, что после лагеря он уже больше никогда ко мне не вернется, разве что жалким каким-нибудь ручейком, недостойным прежнего наименования.
Весь вечер, невзирая на присутствие мужа Валюши и друга Ванюши, бесконечные переодевания с оголением то одной части тела, то другой, бесконечные порхания, взлетания, бух-бух, дерзкий хохот.
Сифуда не отведав,
Вы будете надут!
Месье Велосипедов.
Отведайте сифуд!
И вдруг — истерика! Влепляется в стенку, в ориентальный ковер, и как бы расплющивается, вроде бабочки, и сползает.
Москва моя! Душа моя! Помните, как барабаны бьют — ты самая любимая! Стюарт, неужели ты не понимаешь?! Я не могу больше! Не могу! Тридцать лет! Ой, мамочки, ой, мамочки, смерть дышит на меня, я не могу, не могу, не могу!
Ну хорошо, хорошо, вскакивает Валюша, пусть будет так, как ты хочешь! Мы вот видишь, вот, берем сигары, берем кофе, мы с Ванюшей посидим в лайбрери, а вы тут пока поболтайте с Велосипедовым, хочешь, мы вообще слиняем, подождем в баре… Ну, успокойся же, Фенька…
Он стоит, такой длинный, и руки опущенные дрожат, как у баскетболиста, промазавшего самый последний и самый решающий бросок. Я замечаю у него на темени круглую черную шапочку, вроде бы аккуратную заплатку.
Его величество за шесть лет жизни в Америке стал правоверным иудеем. Что ж, одно другому не мешает, — вероятно, можно быть отпрыском шотландского королевского рода, и одновременно псковским скобарем, и одновременно прорасти палестинскими корнями, история таким странностям очень способствует.
— А я решительно возражаю! — орет Ванюша Шишленко, глядя на цепляющуюся за ковер и хнычущую Феньку. — Пора кончать с этим свинством! Никаких творческих клаймаксов тут нет! Просто распущенность и наглость! Велосипедов, не поддавайся на провокацию! Не ради этого ты десять лет в концлагере горбатил!
В ярости, чуть не плача, он стучит кулаком по столу, швыряет в угол недопитую бутылку шампанского «Мумм», она не разбивается, потому что в углу все мягкое — кожа, бархат, ворс.
— А ты, Ванюша, селфиш! — Фенька направляет на него изобличающий палец. — Эгоист, эгоист, эгоист!
— Я эгоист? Я? Я?
У Ванюши перехватывает дыхание, и он дает себя увести. В глубине квартиры, в библиотеке, включается телевизор.
И вот мы вдвоем.
Я уже забыл, как это делается. Кажется, сначала идут какие-то прикосновения, прижимания, надавливания туда и сюда, слияние ртов, выжидание с замиранием, стягивание, подгибание, разведение, внедрение, обмирание с рычанием и, наконец, — какая ностальгия! — все те же поршневые эксперименты, все те же входящие и исходящие вопросы, смешение четырех начал, народное восстание на западных окраинах имперской столицы, штурм и захват городского аэровокзала.
…о милый, я знала, что ты вернешься, бедный мой, ты совсем облысел… ты спас меня, и я опять молода, завтра начну новую картину… там будет новый пестик, новые тычинки… ты знаешь, я признана гениальной… сам Фродский Джек Ильич писал об этом… не думай, что забыла, я вспоминала о тебе как о человеке московского восстания… бледнеющий образ бумажного солдатика… переводная бумажка наоборот… чем больше трешь, тем бледнее черты… ты дошел почти до полного исчезновения, и только… лишь память о конвульсиях во влагалище… остался только лишь контур… космический блу-принт… и новая материализация нас обоих… какое чудо явится с тем же неутомимым другом… кто играет с нами эти игры… вот лабиринт… испарения… желтое и зеленое…
— Ну, как вообще-то жизнь в Америке? — поинтересовался я, пытаясь привести себя в порядок в том смысле, что найти штаны, отброшенные куда-то в недалеком прошлом, как оказалось, висели на люстре.
Но она уже спала на мягком американском полу, раскинувшись, лежала в существенном беспорядке, то есть в одних только чулках, и на лице ее мерцало кое-что новенькое, а именно горькая улыбка, и вот теперь я видел, что три десятилетия жизни и в самом деле уже отпечатались на этом лице плюс еще пара морщинок сверх нормы в углах глаз, словом, Фенька стала настоящей красавицей.
Я надел брюки и пошел в глубины квартиры и присоединился там к тем двум, что смотрели телевизор. Первое, что я увидел на американской земле, было «Сикрет оф бьюти, сикрет оф Ойл оф Олэ» [Секрет красоты, секрет «Масла Олэ» (англ.). ]. Понравилось.
Ну, вот вам Манхэттен. Как это так получилось, что на небольшом острове скопилось товарного брутто и нетто больше, чем на всем пространстве России и Китая?
Я купил себе ковбойские сапоги на высоком каблуке, кожаную куртку, кожаную кепку и джинсы, о, джинсы. Посмотрел на свое отражение в стекле витрины на Пятой авеню и не удержался от вздоха. Вот компенсация за все, а также и за несбывшиеся мои садово-огородные мечтания, можно умирать, компенсация получена.
Валюша Стюрин, который проводил со мной эти покупки, аккуратно собрал все магазинные квитанции, передал мне и сказал:
— Все реситки собирай, пригодятся, когда будешь делать инкамтексритерн, — такую он произнес загадочную фразу.
Вот кому я особенно благодарен за первые шаги на американской земле — Валентину Исаевичу Стюарту. Хоть и моложе меня на восемь лет, а относился, как отец. — Вообще, Велосипедов… — сказал он.
— А можно просто Игорь? — мягко спросил я.
— Можно, Игорь Иванович. Вот если ты воображаешь, Гоша, что вырвался из бумажного царства, спешу тебя разочаровать, ты попал в другое, бля буду. Каждое утро я выбрасываю целую корзину бумажного хлама, того, что здесь называют «джанк-мэйл».
За эти годы московский этот бездельник стал сказочно богат, а началось все, разумеется, с пары икон из их родовой приусадебной часовни, с нескольких фамильных портретов. Для начала капитала Валюше Стюарту пришлось даже пожертвовать портретом того самого капитана Амбруаза де Спорена, который основал псковскую ветвь династии. Вот вам еще одна ирония судьбы: портрет капитана рисовался за пару талеров в литовской корчме голодным бродягой, а здесь, в Нью-Йорке, эксперты опознали кисть Гуго ван Плюса, талантливейшего ученика из школы Рембрандта, вот кем оказался бродяга.
Вот с этого все и началось, а превратилось сейчас в миллионный бизнес по продаже русских вилок, тарелок, хрусталя, серебра, фабержейских художественных яиц.
Я сначала по наивности не понял, как сказочно богат наш Валюша. Из аэропорта они меня везли на довольно старой автомашине с потертыми сиденьями, а оказалось-то, что едем на «Серебряной тени» образца 1936 года, а такую машину не всякий сенатор может себе позволить, а только такой, кто женат на кинозвезде или имеет семейные сбережения, как здесь говорят, «старые деньги».
Помнится, ехали мы, шутили, такое было чудесное опьянение перед въездом в Нью-Йорк, пели что-то из прежней жизни, комсомольское…
Едем мы, друзья,
В дальние края!
Станем эмигрантами и ты, и я!
Вот уж не думал, что с настоящим американским миллионером еду. С капиталистом!
Мама, не скучай,
Слез не проливай,
В Кливленд поскорее с дядей Мишей приезжай!
Идея отъезда, оказывается, была заброшена еще с детства радиостанцией «Юность на вахте», слова Эдмунда Иодковского.
Между тем Ванюша Шишленко был почти независим от супружеской пары Стюартов, хотя и жил с ними как бы одной семьей. Он оказался теперь русским писателем и издателем ежемесячника «Все по-старому». Редакция временно помещалась в Ванюшиной однобедренной квартире на 11-й Вест, за которую платил Валюша, что было ему, как ни странно, отчасти выгодно, неизвестно почему. У журнала был, как пылко заверял Ванюша, очень хороший редакционный портфель. Он всегда носил его с собой.
Очень была ему к лицу большая, в вермонтском стиле, борода, хотя источников своего вдохновения Ванюша в общем-то не открывал, и правильно делал.
Не убавилось у него за эти десять лет и чувства юмора, напротив, есть даже некоторый подскок. Вот протянет иной раз носовой платок и скажет «вытри, с тебя полпот течет», а то о какой-нибудь девушке выскажется совсем уже непонятно — «великолепный Киссинджер».
Журнал «Все по-старому» специализируется на столкновении парадоксальных мнений. Ну, например, в одном номере утверждается, что коммунизм был завезен в Россию евреями из-за границы, а в другом доказывается, что русичи, вятичи, куряне и прочие сами стали строить коммунизм еще с незапамятных времен Малюты Скуратова.
Ванюша сам был автором всех статей, повестей, стихов и крестословиц, хотя и подписывал все это хозяйство разными именами, чтобы создать впечатление шумного журнального коллектива, и это, надо сказать, ему неплохо удавалось.
К моему приезду был заготовлен специальный выпуск журнала под шапкой «Игорь Велосипедов снова с нами!». Был помещен мой снимок времен увлечения джазовой скрипкой, довольно приятный был молодой человек. Здесь же с Удивлением обнаруживаю интервью с моей собственной персоной, взятое корреспонденткой «ВПС» Шейлой фон Комарофф, судя по тексту, великолепной дамой. Там я делюсь также опытом борьбы за хьюман райтс, а также творческими планами, оказывается, собираюсь продолжить работу над капитальным историко-философским трудом «Перечитывая Пельше».
В общем, Ванюша предложил мне пост заместителя главного редактора своего журнала, и это предложение было, конечно, мной с благодарностью принято.
Тем временем Валюша предложил мне стать их личным шофером. Я, правда, на автоматиках ездить еще не умел, но он сказал: ничего, научим. Миссис Стюарт не возражала, а, напротив, заметила, что мне, вероятно, будут к лицу (?) штаны с лампасами, хотя она настаивает, чтобы один лампас был желтым, а другой зеленым. Это предложение было, конечно, мной с благодарностью принято.
Однажды открываю другое издание, ежедневную нью-йоркскую газету «Прежние русские идеи», и вижу на первой странице объявление:
УЛЬТРАСОВРЕМЕННЫЙ БОДИ ШАП [Магазин автокосметики (англ.). ]. ПРИНИМАЮТСЯ КАРЫ ВСЕХ МЭЙКИНГОВ [Машины всех марок (англ.). ]. ЕСЛИ ТЫ ЭКОНОМИЗИРУЕШЬ, НЕ НАДО КОМПРОМИССОВАТЬ [Рисковать (англ.). ]. ВСЕ КРЕДИТНЫЕ КАРТЫ ПОЧИТАЮТСЯ. ГОВОРИМ ПО-РУССКИ. ТЕЛЕФОН ТАКОЙ-ТО. СПРОСИТЬ СПАРТАЧКА.
Вот так встреча! Передо мной расстилалась большая русская земля Брайтон-Бич имени города-героя Одессы. Передо мной стоял старый друг Спартачок Гизатуллин, первым преподавший мне урок гражданской чистоплотности.
Мы были в разных лагерях, и я не знал его судьбы. Оказалось, что он просидел всего четыре года, а потом убежал из концлагеря в Мордовии (это было весною, зеленеющим маем, как в песне поется) и под видом немого татарина пересек европейскую часть России в северо-западном направлении.
Перейти советскую границу нетрудно, рассказывает он. «Организация» во всем халтурит. Главное, надо запастись станиолевой бумагой, ну, такой, в какую до Брежнева шоколад заворачивали. Идешь через границу, отрываешь полосочки этой бумаги и бросаешь вокруг себя. Локаторы в радиусе десяти километров начисто вырубаются. Пока они их чинят, ты уже там. А вот в Финляндии, ребята, исключительно опасно — у фиников с советчиками договор о выдаче беглецов, и они его старательно выполняют, постоянно боясь оккупации.
Все— таки «хитрому татарину» (так Спартак сам себя иногда называет) удалось пересечь и Финляндию, на этот раз под видом глухонемого шведа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26