Из зала то и дело доносились громкие взрывы хохота. Выступал дрессированный медведь со своим хозяином, очевидно, они проделывали какие-то уморительные трюки.
Сильно волнуясь, Констанс до боли в пальцах стиснула ручку своего ведерка. Оно было с двойным дном и заполнено песком. Пресвятая Богородица, никогда в жизни не думала она, что будет выступать в дешевой комедии в своем собственном замке. В роли Маленького Джека она не должна была подавать никаких реплик, только помогать придурочному фермеру, которого играл Сенред, строить свинарник.
Кроме ведерка, Сенред должен был дать ей жердь. Свою репризу они отрабатывали много дней. Констанс должна была крутиться на месте с жердью на плечах, а Сенред очень ловко увертываться. Она все еще побаивалась задеть его.
Она глубоко вздохнула и как раз в этот момент увидела, что двор пересекает бейлиф с одним из своих помощников.
Констанс застыла на месте. Это был Кларемболд, ее бейлиф, и направлялся он прямо к кухонной двери, где стояли вереницей лицедеи. Сенред почувствовал ее волнение и крепко обнял.
– Держись, – прошептал он.
Бейлиф прошелся вдоль вереницы комедиантов, придирчиво оглядывая их. Констанс опустила голову, ее лицо скрылось под соломенным париком. Глядя вниз, она увидела, что башмаки бейлифа остановились прямо перед ними.
– Что это такое? Как можно? – резким тоном спросил Кларемболд. – Мы здесь не допустим ничего подобного.
Сенред мгновенно убрал руки с ее талии. Констанс едва не лишилась чувств от страха. Господь и святая Мария! Он подумал, что Сенред ласкает ее. Ведь они оба забыли, как она одета.
– Это мой племянник, – мгновенно нашелся Сенред. – Бедняжка совсем замерз.
– Неужели? – Рука бейлифа легла на ее плечо. – А ну-ка посмотрим, кто это такой.
Он откинул ее голову назад.
Констанс беспомощно уставилась на него. Она знала Кларемболда с самого детства. У нее не было ни малейшего сомнения, что он узнал ее. Опасность была смертельно велика. Однако блеснувшие в глазах старика искры тут же погасли. Он потрепал ее по плечу.
– Смотри, чтобы этот мужлан не распускал рук, понятно?
Она молча кивнула. Даже под угрозой смерти она не могла бы выдавить из себя ни слова.
Вперед выступил помощник бейлифа.
– Проходите, проходите, – повелительно замахал он руками. – Проходите на кухню.
Сенред подтолкнул ее. Они прошли мимо толпы поваров, жарко пылающих кухонных очагов.
– А ты знаешь, – шепнул ей на ухо Сенред, – в уме я держу целую тысячу посвященных тебе стихотворений. Какой я олух, что не прихватил с собой ни бумаги, ни пера!
От его неожиданного признания она даже споткнулась.
– Не останавливайся, – сказал Сенред. Положив руку ей на плечо, он направился к двери, ведущей в зал, где уже стояли в ожидании остальные члены труппы.
Хозяин труппы хлопнул в ладоши.
– Поторопитесь, поторопитесь. Ваша очередь сразу за медведем.
– Ты посвятил мне стихи? – Констанс взглянула на него широко открытыми глазами.
– Да. – Быстро нагнувшись, Сенред поцеловал ее в губы. Это был прощальный поцелуй – мимолетный и горький. – Не забывай обо мне, Констанс…
– Почему ты так говоришь?
Не ответив на ее вопрос, Сенред сунул ей жердь. Хозяин труппы крепко схватил ее за кисть и вывел в зал.
С ведерком в руке и дубовым шестом на плече Констанс вышла на подмостки. Когда Констанс споткнулась, дубовая жердь тут же потянула ее к земле, и она едва не упала. В зале зазвучал громкий смех.
Сенред закричал, что с таким безмозглым олухом и лентяем они никогда не закончат свою работу.
Констанс в смятении осмотрелась.
Пиршественный зал замка был набит до отказа. Со всех сторон она смутно различала устремленные на нее глаза зрителей. До нее доносился гул толпы, жаждущей, чтобы ее развлекали. Констанс находилась так близко от стола для высокопоставленных гостей, что могла бы швырнуть яблоком в Жюльена. Ее сводный брат сидел рядом с Робертом Фицджилбертом, и оба они смотрели прямо на нее.
Ей даже не верилось, что они не узнают ее, тем не менее это было именно так. Констанс все еще глазела на них, когда Сенред снова начал браниться. Она повернулась к нему, и жердь едва не шарахнула Сенреда по голове. Зал веселился вовсю. Сдвинув назад свою шапочку, Сенред, жестикулируя, принялся выговаривать ей за неловкость. Она ошеломленно смотрела на него, позабыв все, что они репетировали, а толпа просто выла от восторга.
Сенред тихо подсказал:
– Констанс, урони ведро.
Она была в растерянности, просто не знала, что делать, и его слова подоспели как раз вовремя. Констанс тут же выпустила ведро из рук, но он неуловимым движением успел подставить под него ногу. Ведерко брякнулось прямо на его ногу. Сенред громко завопил и заплясал на одной ноге, обеими руками схватившись за другую.
Констанс наблюдала за ним с внезапно возродившимся вниманием. Они не раз отрабатывали все это на репетициях.
«Смотри на меня, – наставлял он, – и повторяй то, что я делаю».
Вопя от притворной боли, потешая развеселившуюся публику, Сенред вертелся волчком на одном месте. Выбиваясь из-под красной шапочки, его золотистые волосы развевались по воздуху.
Констанс уже видела его в роли шута, когда он поддразнивал короля Генриха. Теперь она наблюдала за ним как зачарованная. Остановившись, Сенред хмуро уставился на веселящихся зрителей. Несколько мгновений, упершись руками в бока, он грозно взирал на них, затем показал им свой громадный кулак.
В ответ ему раздался новый взрыв смеха. Констанс выправила жердь на плечах. В то время как она могла лишь неловко исполнять второстепенную роль, подыгрывая своему партнеру, оказалось, что Сенред полностью владеет всей аудиторией. Он как будто излучал какую-то могучую энергию, способную подчинить себе зал. Это был золотоволосый повелитель Смеха, великолепный бог Озорства. У нее было странное впечатление, что он может выкинуть все, что угодно, абсолютно все, и это им понравится.
Сенред приблизился к ней.
– Глупый осел, ты разрушил мою свинарню! – завопил он и показал на пол. – Положи бревно сюда.
Констанс повернулась, чтобы посмотреть, куда он показывает. И, поворачиваясь, со всего размаху ударила его жердью по голове.
Удар получился настоящий. И от этого удара Сенред опрокинулся навзничь.
Отшвырнув жердь, она подбежала к нему и бросилась на колени.
– Сенред!
Его глаза были закрыты, он лежал без малейшего движения. Боже, что она натворила!
– О Святая Дева, спаси его!
Открыв один глаз, Сенред подмигнул. В ушах у них не смолкал вой собравшихся.
– Ступай к главному столу, – сказал он одними губами. – Я пойду за тобой.
Стоя на коленях, Констанс отупело смотрела на него. Она едва расслышала то, что он сказал.
– Констанс, иди, – настойчиво повторил он.
Констанс, все еще ошеломленная, поднялась. На самом деле он не ранен, это все притворство, сказала она себе. Однако сомнения все еще не покидали ее.
Она оглянулась. Аристократы, сидящие за столами, держась за бока, просто задыхались от смеха. Констанс нерешительно взглянула на подмостки. Нет, она должна сделать то, что он велел: от этого зависит слишком многое.
Ее рыцари наверняка уже дожидаются момента, чтобы напасть на приспешников Клеров, Роберта Фицджилберта и ее злосчастного сводного брата.
Прямо к Жюльену она и направилась. Сенред поднялся и последовал за ней, вращая дубовой жердью, как палицей, и угрожая ей ужасной местью, когда поймает. Краешком глаза Констанс видела высокого мужчину в белом плаще с повязкой на лице, который двигался ей навстречу.
Это был Эверард.
За ним следовал и констебль Лонспре, вооруженный и облаченный в доспехи.
Когда они встретились перед высоким столом, Эверард подхватил Констанс и поставил ее на стол. Она отбросила ногой подвернувшиеся тарелки и чашки.
Первым делом Констанс скинула с себя соломенный парик. Толпа все еще смеялась и вопила, считая, что представление продолжается.
Констанс постаралась прочнее утвердиться на столе и громким голосом закричала:
– Слушайте все! Я Констанс, графиня Морле!
Ее голос потонул в общем шуме. Управляющий Пьер де Жервиль вскочил со скамьи и бросился к ней, чтобы стащить со стола. Жюльен, все еще весело улыбаясь, смотрел на нее. Сидевший рядом с ним Роберт Фицджилберт, провозглашая тост, поднял кубок с вином.
Эверард с обнаженным мечом, прихрамывая, подошел к столу на возвышении. Тут же к нему присоединился и констебль. При виде грозного начальника рыцарей Морле толпа опомнилась и затихла.
– Клянусь распятым Христом, это привидение! – вскричал Роберт Фицджилберт и тут же лишился сознания.
Все, кто сидел за главным столом, поднялись и с криками и воплями стали, топоча, спускаться с подмостков. Рыцари Морле с грозным ревом вскочили со своих мест. Кто-то распахнул двери в задней части дома, и внутрь ворвалась толпа простолюдинов, вооруженных косами и мотыгами.
Констанс пристально смотрела на Жюльена. Откинувшись на скамье, он сидел, не двигаясь.
– Ну и что ты хочешь сделать со мной? – крикнул он. – Убить?
Убить его? Она вспомнила о кинжале, который подарил ей Сенред. Всей душой ненавидя Жюльена, хорошо помня его вероломство и измывательства над ней, это подлое стремление отобрать у нее поместье, она все же не находила в себе сил пустить в ход это оружие.
Констанс облизнула губы, не зная, что делать. Перед ней Эверард неловко, левой рукой, отбивался от одного из вражеских рыцарей. Двое его верных подчиненных кинулись ему на помощь.
Рыцари Клеров, забаррикадировавшись за козлами в центре зала, оказывали упорное сопротивление, раздавались крики, стоны, звон мечей и треск ломаемой мебели.
С бьющимся сердцем Констанс попыталась найти взглядом Сенреда.
Но его нигде не было видно.
Так перестань же себя
И меня причитаньями мучить,
Не по воле своей плыву в Италию я.
Вергилий, «Энеида»
27
Баркас графа де Суйи, груженный продовольствием, медленно поднимался по извилистой Сене вдоль ее уже зеленеющих берегов, идя то под парусами, если был попутный ветер, то на веслах, если стоял полный штиль.
В Сен-Жерменском лесу в корму им подул устойчивый восточный ветер, и впервые за этот день они подняли паруса. Команда отдыхала, наблюдая за проплывающими мимо восточными краями нормандских владений английского короля Генриха.
Сенред, отрабатывавший свой проезд, сидя на веслах, снял с себя кожаную куртку, откинулся на спинку скамьи и наслаждался солнечным теплом.
Весна чувствовалась во Франции гораздо сильнее, чем в Англии. Судя по виду диких яблонь, растущих вдоль берегов, можно было ожидать, что через несколько дней они уже зацветут, а озимые взошли по колено.
Небольшой пузатый баркас медленно полз по реке, покачиваясь на потоках тающей воды, сбегающих со снежных гор. Курс его лежал на восток. От весенних ручьев река приобрела мутно-коричневый цвет. Такая вода была непригодна для питья. Каждое утро кок зачерпывал ее ведром и тут же с проклятьями выплескивал обратно. Команда пила воду, предусмотрительно запасенную еще в Руане.
Закрыв глаза, Сенред подставил лицо солнцу. Он знал, что они уже недалеко от Парижа. По обеим берегам чернели остатки домов, спаленных во время сражений предыдущим летом. Наступление тепла должно было принести с собой возобновление этих сражений.
Не так-то легко было в разгар военных действий подняться по Сене во владения французского короля. Проще всего это было сделать на борту суденышка, принадлежащего какому-нибудь важному вельможе и доставляющего для него провизию в Париж. Этим способом Сенред и воспользовался.
Но даже и для этого надо было обладать недюжинной силой, которая позволяла бы грести долгими часами и в случае надобности уходить от пиратов, промышлявших в верхнем течении Сены. Их груз представлял собой большую ценность. В Пон-де-Арш баркас загрузили мешками с зерном, которое в голодном Париже ценилось на вес золота, связанными курами, клетками с кроликами, а также свиньями: эти твари пахли особенно омерзительно, и, чтобы пощадить обоняние своего экипажа, капитан распорядился разместить их на корме.
Сенред невольно зевнул. Еще никогда в жизни ему не приходилось столько работать веслами. Руки, которые прежде больше были знакомы с пером, были покрыты затвердевшими мозолями.
Сенред вновь откинулся на спинку скамьи и размял затекшие плечи. Он был рад, что ему удалось получить место гребца на баркасе, плывущем вверх по Сене, тем более что, как всегда, в карманах у него было пусто.
Но, к сожалению, время тянулось удручающе медленно. Было ясно, что матроса из него никогда не получится. Это была в его глазах нуднейшая профессия, не требующая ума. Нужна была только тупая бычья сила для преодоления всех превратностей, которые сулит непогода. Его напарник, бородатый фламандец из Руана, вдруг сунул ему кусок черного хлеба.
– Поешь, пока мы отдыхаем, – сказал он. – Может быть, нам больше не удастся перекусить до самого Парижа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44