Для пущей верности следовало бы его добить, но тут эта белобрысая саксонка, точно фурия, вылетела с мечом из кустов. Бедняге Освульфу, что стоял подле меня, досталось так, что он только захрипел, но меч застрял в кости, и она не сумела его сразу освободить. Пришлось угомонить ее кулаком в висок… И с какой это стати она осталась на острове, а не удрала с Ральфом? Вот уж чисто саксонское тупоумие!
Только что Гуго упомянул некое саксонское имя — Освульф. Значит, в свой отряд он набрал самых различных людей. Я спросил, не сумеют ли впоследствии по телам убитых в стычке определить, что это люди из окружения Гуго Бигода, но этот парень предусмотрел буквально все. Он ответил, что встречался со своими наемниками тайно, а поскольку вокруг него всегда вертелось множество, не имеет значения, даже если их видели вместе.
Лекарь наконец закончил свою возню и удалился. Я ходил от стены к стене, перебирая четки, чтобы сосредоточиться.
— Значит, ты говоришь, что тебя и леди Бэртраду не преследовали?
— Верно, преподобный отец.
Гуго поднялся со скамьи, застегивая пряжку ремня. Сейчас он выглядел почти спокойным, только пальцы рук слегка подрагивали.
— И лиц наших также никто не видел. Если бы не одно… Этот крестоносец — дьявол его раздери! — очень заинтересовался леди Бэртрадой. Когда мы уже отчалили, он все еще стоял на берегу, глядя нам вслед. И пусть бы глазел сколько угодно, но у леди как раз в этот момент из-под капюшона упали косы.
Мы оба одновременно взглянули на графиню.
Она уже угомонилась, и только вздрагивала, давясь судорожными рыданиями. У леди Бэртрады были приметные косы — длинные, темные, с редким красноватым отливом, длиною едва ли не до колен. Но еще когда мы продумывали план убийства графа Норфолкского, было решено объявить, что миледи больна и не покидает покоев. Монахи в обители и по сей день возносят молитвы за выздоровление знатной благодетельницы аббатства. Не составит труда доказать, что графиня ни на час не отлучалась из моей резиденции.
Я повернулся к Гуго.
— Когда вы возвращались сюда, не мог ли кто-либо обратить на вас внимание?
Гуго боком опустился на скамью. При свете висящей на крюке лампы стало видно, насколько он утомлен. Однако когда он заговорил, в его голосе чувствовалась сила.
— Святой отец, мне не впервой возвращаться с ночной вылазки. Уж будьте покойны, я знал, как проехать, чтобы избежать дорожных разъездов и застав. Да и время ночное… А мчались мы так, что лошадь графини пала неподалеку от Бэри-Сэнт-Эдмундс. Мой каурый оказался покрепче — он-то и доставил нас обоих к воротам резиденции. Последние две мили мы ехали тихо, как обычные запоздалые путники — мне едва удалось убедить графиню, чтобы она не пыталась на всем скаку влететь в аббатство.
Счастье для леди Бэртрады, что рядом с ней в такую минуту оказался Гуго Бигод. Долгое время я считал этого человека злым гением графини. Не настраивай он постоянно графиню против мужа, она, возможно, и наладила бы отношения с Эдгаром. Ведь с какой стороны ни посмотри, этот сакс показал себя весьма терпеливым и покладистым супругом. Но что сделано — то сделано. И сегодня Гуго спас ей жизнь.
Гуго вновь обратился ко мне:
— Святой отец, все, что от вас требуется — это помочь мне добраться до ближайшего порта и переправиться в Нормандию. Дело в том, что еще пару недель назад я получил послание от отца. Старик совсем плох и призывает меня ко двору, дабы я оказывал ему помощь и находился подле короля. Если мне удастся уехать немедленно, не составит труда кого угодно убедить, что я давно пребываю в Нормандии.
В такой просьбе не было ничего чрезмерного — я и сам был заинтересован в его исчезновении. Однако леди Бэртрада считала иначе. И хотя до сих пор она казалась безучастной, но тут бросилась к Гуго и буквально повисла на нем с криком, что он покидает и предает ее в ту минуту, когда только он способен защитить ее от гнева супруга.
— Умолкни, Бэрт! — Гуго едва не оттолкнул ее. — Или мне напомнить, как ты пыталась бросить меня, раненого, в пути? Если бы мне не удалось внушить, чем обернется это для вашей светлости…
Что-то произошло между этими двумя в дороге, коль даже Гуго забыл об обычной учтивости. Но мне удалось восстановить равновесие, напомнив, что леди Бэртрада — как-никак дочь короля. Гуго тут же сам приблизился к леди Бэртраде и даже попытался взять ее за руку.
— Пойми, Бэрт, радость моя, для всех нас будет лучше, если мы сейчас расстанемся. Граф ничего не заподозрит, а о вас позаботится наш славный Ансельм. Мне же придется смазать салом пятки, дабы высокородную леди не поставили в вину кое-какие ночные проделки в фэнах.
Не прошло и часа, как Гуго отбыл, а леди Бэртраду пришлось напоить успокаивающим отваром и уложить в постель.
Теперь пришла пора заняться заметанием следов и сделать все возможное, чтобы ни у кого не явилась шальная мысль, что я могу быть каким-то образом связан с событиями сегодняшней ночи. Что греха таить — именно я предложил избавиться от Эдгара Армстронга, а леди Бэртрада, озлобленная пренебрежением супруга, с легкостью проглотила эту наживку. Ее ненависть к мужу взросла на почве любви — как духовник графини я это прекрасно понимал. Поэтому мне не составило труда довести ее неприязнь к мужу до такого накала, что она сама предложила использовать в этом деле Гуго и его подручных.
В тот день я созвал самых доверенных людей, дав им два наказа: во-первых, отправиться в Саухемский монастырь и наистрожайше приказать тамошнему настоятелю ни при каких обстоятельствах не упоминать о том, что в его обители некоторое время пребывала графиня Норфолкская в обществе вооруженных людей. Во-вторых, я велел доставить павшую лошадь графини в мои конюшни и пустить слух, что рыжая Молния погибла от скоротечной болезни.
Что касается самой миледи, то она проспала до темноты. С ней постоянно находились нянька Маго и две преданные фрейлины, дочери мелкопоместных рыцарей, для которых служба у графини была единственной возможностью избежать участи старых дев. Эти дурнушки готовы были костьми лечь за свою госпожу, и только пытка могла вынудить всех троих сознаться, что миледи покидала резиденцию. Но до этого, надо надеяться, дело не дойдет.
Вечером того же полного тревог дня Маго разыскала меня с сообщением, что миледи пришла в себя. При этом старая нянька сокрушенно заметила, что «ее деточка» совсем расхворалась. Страшное напряжение и ночь, проведенная на холодных болотах, не прошли для леди Бэртрады бесследно: ее бил озноб, голос почти исчез, а тонко вырезанные ноздри изящного нормандского носа обметала краснота.
— Ваше преподобие, — она протянула мне слабую влажную руку, — вы посылали в Гронвуд? Каковы вести?
— Дитя мое, в данной ситуации верна поговорка: qui nimis propere, minus prospеre — кто действует слишком поспешно, действует неудачно. И нам вовсе не следует объявлять во всеуслышание, что мы знаем о событиях этой ночи.
Леди Бэртрада вздохнула.
— Отче, помните ли, как вы читали мне отрывок из Ветхого Завета о том, как жители города Гивы изнасиловали наложницу левита? Та женщина, не выдержав издевательств, умерла. Может ли статься так, что и Гита Вейк отдаст Богу душу, не пережив случившегося?
Я машинально перебирал зерна янтарных четок. Неужели именно Святое Писание надоумило мою духовную дочь решиться на то, что она сделала?
— Я бы не советовал вам недооценивать Гиту Вейк. Она хрупка на вид, но… Однажды вы уже имели несчастье узнать, какова она в деле.
Я имел в виду ту постыдную драку, что произошла между женщинами Эдгара в фэнах, после которой леди Бэртрада прибыла ко мне с шатающимися зубами и разбитой губой. Мой Колумбанус тогда сделал все возможное, чтобы сохранить ее красоту.
У Бэртрады сверкнули глаза.
— Эта шлюха заплатила мне хотя бы часть долга!.. — торжествующе прошептала она. Но через миг ее снова охватил страх: — А мой супруг? Неужели он узнал меня?..
— Граф Норфолк может только строить догадки. Ведь вы тяжело больны и уже несколько дней кряду не покидаете опочивальню.
Я поведал ей обо всем, что предпринял за последние часы, и графиня несколько успокоилась.
— Поистине, отче, само небо послало мне вас!
Так-то оно так, но сама леди Бэртрада отнюдь не была подарком небес. Эту тщеславную красавицу было несложно использовать в своих целях, и с ее помощью я добивался немалых выгод как для себя, так и для аббатства. Поэтому, воспользовавшись моментом, я попросил графиню приложить свою печать к документу, который намеревался отправить королю. Это было прошение об освобождении города от торговых пошлин и иных платежей на всех торгах и ярмарках в королевских владениях. Если король согласится… не берусь даже описывать, какие прибыли это принесет Бэри-Сэнт-Эдмундс. Однако на случай, если графиня упрекнет меня в корыстолюбии, у меня было готово объяснение, что прошение датировано задним числом и сможет послужить лишним доказательством того, что она не отлучалась из резиденции.
Когда уже в темноте я направлялся, чтобы отслужить мессу, в собор, настроение у меня было приподнятое. Я не только сумел замести следы, но и получил поддержку в деле предоставления городу и аббатству таких льгот, каких не имел ни один город в Англии! Поэтому на вечерней службе мой голос звучал торжествующе:
— Sаnсtissime confessor Domini, monachorum pater et dux, Benedicte, in ferectеde pro sua salve…
А о чем я думал в эти минуты? О том, что главное сейчас — терпеливо выжидать и следить за тем, что предпримет граф.
* * *
Однако Эдгар ничего не предпринимал. По крайней мере, никаких известий о его действиях не поступало. Я счел это разумным — только глупец сломя голову бросается чинить суд и расправу, не обретя веских доказательств. Нельзя сбрасывать со счетов и то, что граф совершенно не был заинтересован в огласке случившегося на болотах.
Тем временем миновала Пепельная среда и наступил Великий Пост. В это время я всегда чувствовал себя несколько подавленным. Увы, грех чревоугодия был мне вовсе не чужд. И если в обычное время в аббатстве вкушали пищу дважды в день, то теперь лишь единожды. А сыр и зелень — неважная еда для мужчины моей комплекции.
Но мое положение обязывало меня неукоснительно приносить такую жертву. Для священнослужителя любое прегрешение — прегрешение вдвойне. Я никогда не забывал об этом, помнил и тогда, когда лгал, плел интриги, а то и подстрекал к наитягчайшему греху человекоубийства. Все, что говорит по этому поводу Писание, я знал не хуже отцов церкви, однако полагал, что все доброе, содеянное мною, рано или поздно перевесит чашу моих грехов.
Что же благого я совершил в сей скорбной юдоли?
Да взять хотя бы то, как выросло влияние Бэри-Сэнт-Эдмунс, как упрочился культ святого Эдмунда, а сонное захолустное аббатство под моим пастырским водительством превратилось в едва ли не самый крупный центр паломничества. Сотни людей нашли здесь кров, пропитание и работу, а наша библиотека стала одной из самых богатых в Европе, ее посещают богословы и ученые из дальних краев. Благодаря паломникам и моему умению заключать сделки не хуже храмовников обитель богатеет год от года, и к моему мнению прислушиваются многие духовные и светские сеньоры. И разве мои хартии не облегчили участь подвластных аббатству и городу людей?
А тут подоспела весть о том, что на празднование Пасхи в Бэри-Сэнт-Эдмунс намерена прибыть на богомолье сама королева Аделиза.
Это ли не почетное свидетельство могущества вверенной мне обители? Разве все достигнутое мною не стоит того, чтобы Высший Судия взглянул сквозь пальцы на мои мелкие слабости — например, на ненависть к выскочке-саксу?
С этим чувством я ничего не мог поделать. Есть немало греховных чувств в человеческой природе, и моя душа во всякий миг в руке Всевышнего, но смириться с возвышением Эдгара Армстронга я не в силах. Некогда я смирился с нищетой, в которой рос, будучи одним из младших сыновей мелкопоместного рыцаря, и с тем, что меня рано вырвали из семьи, отдав в монастырь. Там мне пришлось смириться с необходимостью послушания, смириться настолько, что весьма скоро я понял, что покорностью и раболепием можно добиться не меньше, чем талантом и стремлением к совершенству. И вскоре провидение стало посылать мне одну награду за другой. Последний из всех, я мало-помалу стал продвигаться вперед: из простых монахов в наставники послушников, затем я стал личным писцом настоятеля, субприором, приором и, наконец, аббатом.
И я был бы всем доволен, если бы судьба не поставила на моем пути Эдгара Армстронга. Этот несносный мальчишка оказался столь дерзостным, что посмел отхлестать меня кнутом! На моей спине до сих пор горят рубцы от этой порки.
Возможно, я и успокоился бы, если бы знал, что Эдгар сгинул в мирской суете, получив от судьбы все те удары, которые он вполне заслужил. Но этот сакс вернулся — и вернулся с триумфом. Я оказался вынужден считаться с ним, признавать его власть и силу даже после того, как он опорочил меня в глазах короля во время мятежа, который подняла моя подопечная Гита Вейк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Только что Гуго упомянул некое саксонское имя — Освульф. Значит, в свой отряд он набрал самых различных людей. Я спросил, не сумеют ли впоследствии по телам убитых в стычке определить, что это люди из окружения Гуго Бигода, но этот парень предусмотрел буквально все. Он ответил, что встречался со своими наемниками тайно, а поскольку вокруг него всегда вертелось множество, не имеет значения, даже если их видели вместе.
Лекарь наконец закончил свою возню и удалился. Я ходил от стены к стене, перебирая четки, чтобы сосредоточиться.
— Значит, ты говоришь, что тебя и леди Бэртраду не преследовали?
— Верно, преподобный отец.
Гуго поднялся со скамьи, застегивая пряжку ремня. Сейчас он выглядел почти спокойным, только пальцы рук слегка подрагивали.
— И лиц наших также никто не видел. Если бы не одно… Этот крестоносец — дьявол его раздери! — очень заинтересовался леди Бэртрадой. Когда мы уже отчалили, он все еще стоял на берегу, глядя нам вслед. И пусть бы глазел сколько угодно, но у леди как раз в этот момент из-под капюшона упали косы.
Мы оба одновременно взглянули на графиню.
Она уже угомонилась, и только вздрагивала, давясь судорожными рыданиями. У леди Бэртрады были приметные косы — длинные, темные, с редким красноватым отливом, длиною едва ли не до колен. Но еще когда мы продумывали план убийства графа Норфолкского, было решено объявить, что миледи больна и не покидает покоев. Монахи в обители и по сей день возносят молитвы за выздоровление знатной благодетельницы аббатства. Не составит труда доказать, что графиня ни на час не отлучалась из моей резиденции.
Я повернулся к Гуго.
— Когда вы возвращались сюда, не мог ли кто-либо обратить на вас внимание?
Гуго боком опустился на скамью. При свете висящей на крюке лампы стало видно, насколько он утомлен. Однако когда он заговорил, в его голосе чувствовалась сила.
— Святой отец, мне не впервой возвращаться с ночной вылазки. Уж будьте покойны, я знал, как проехать, чтобы избежать дорожных разъездов и застав. Да и время ночное… А мчались мы так, что лошадь графини пала неподалеку от Бэри-Сэнт-Эдмундс. Мой каурый оказался покрепче — он-то и доставил нас обоих к воротам резиденции. Последние две мили мы ехали тихо, как обычные запоздалые путники — мне едва удалось убедить графиню, чтобы она не пыталась на всем скаку влететь в аббатство.
Счастье для леди Бэртрады, что рядом с ней в такую минуту оказался Гуго Бигод. Долгое время я считал этого человека злым гением графини. Не настраивай он постоянно графиню против мужа, она, возможно, и наладила бы отношения с Эдгаром. Ведь с какой стороны ни посмотри, этот сакс показал себя весьма терпеливым и покладистым супругом. Но что сделано — то сделано. И сегодня Гуго спас ей жизнь.
Гуго вновь обратился ко мне:
— Святой отец, все, что от вас требуется — это помочь мне добраться до ближайшего порта и переправиться в Нормандию. Дело в том, что еще пару недель назад я получил послание от отца. Старик совсем плох и призывает меня ко двору, дабы я оказывал ему помощь и находился подле короля. Если мне удастся уехать немедленно, не составит труда кого угодно убедить, что я давно пребываю в Нормандии.
В такой просьбе не было ничего чрезмерного — я и сам был заинтересован в его исчезновении. Однако леди Бэртрада считала иначе. И хотя до сих пор она казалась безучастной, но тут бросилась к Гуго и буквально повисла на нем с криком, что он покидает и предает ее в ту минуту, когда только он способен защитить ее от гнева супруга.
— Умолкни, Бэрт! — Гуго едва не оттолкнул ее. — Или мне напомнить, как ты пыталась бросить меня, раненого, в пути? Если бы мне не удалось внушить, чем обернется это для вашей светлости…
Что-то произошло между этими двумя в дороге, коль даже Гуго забыл об обычной учтивости. Но мне удалось восстановить равновесие, напомнив, что леди Бэртрада — как-никак дочь короля. Гуго тут же сам приблизился к леди Бэртраде и даже попытался взять ее за руку.
— Пойми, Бэрт, радость моя, для всех нас будет лучше, если мы сейчас расстанемся. Граф ничего не заподозрит, а о вас позаботится наш славный Ансельм. Мне же придется смазать салом пятки, дабы высокородную леди не поставили в вину кое-какие ночные проделки в фэнах.
Не прошло и часа, как Гуго отбыл, а леди Бэртраду пришлось напоить успокаивающим отваром и уложить в постель.
Теперь пришла пора заняться заметанием следов и сделать все возможное, чтобы ни у кого не явилась шальная мысль, что я могу быть каким-то образом связан с событиями сегодняшней ночи. Что греха таить — именно я предложил избавиться от Эдгара Армстронга, а леди Бэртрада, озлобленная пренебрежением супруга, с легкостью проглотила эту наживку. Ее ненависть к мужу взросла на почве любви — как духовник графини я это прекрасно понимал. Поэтому мне не составило труда довести ее неприязнь к мужу до такого накала, что она сама предложила использовать в этом деле Гуго и его подручных.
В тот день я созвал самых доверенных людей, дав им два наказа: во-первых, отправиться в Саухемский монастырь и наистрожайше приказать тамошнему настоятелю ни при каких обстоятельствах не упоминать о том, что в его обители некоторое время пребывала графиня Норфолкская в обществе вооруженных людей. Во-вторых, я велел доставить павшую лошадь графини в мои конюшни и пустить слух, что рыжая Молния погибла от скоротечной болезни.
Что касается самой миледи, то она проспала до темноты. С ней постоянно находились нянька Маго и две преданные фрейлины, дочери мелкопоместных рыцарей, для которых служба у графини была единственной возможностью избежать участи старых дев. Эти дурнушки готовы были костьми лечь за свою госпожу, и только пытка могла вынудить всех троих сознаться, что миледи покидала резиденцию. Но до этого, надо надеяться, дело не дойдет.
Вечером того же полного тревог дня Маго разыскала меня с сообщением, что миледи пришла в себя. При этом старая нянька сокрушенно заметила, что «ее деточка» совсем расхворалась. Страшное напряжение и ночь, проведенная на холодных болотах, не прошли для леди Бэртрады бесследно: ее бил озноб, голос почти исчез, а тонко вырезанные ноздри изящного нормандского носа обметала краснота.
— Ваше преподобие, — она протянула мне слабую влажную руку, — вы посылали в Гронвуд? Каковы вести?
— Дитя мое, в данной ситуации верна поговорка: qui nimis propere, minus prospеre — кто действует слишком поспешно, действует неудачно. И нам вовсе не следует объявлять во всеуслышание, что мы знаем о событиях этой ночи.
Леди Бэртрада вздохнула.
— Отче, помните ли, как вы читали мне отрывок из Ветхого Завета о том, как жители города Гивы изнасиловали наложницу левита? Та женщина, не выдержав издевательств, умерла. Может ли статься так, что и Гита Вейк отдаст Богу душу, не пережив случившегося?
Я машинально перебирал зерна янтарных четок. Неужели именно Святое Писание надоумило мою духовную дочь решиться на то, что она сделала?
— Я бы не советовал вам недооценивать Гиту Вейк. Она хрупка на вид, но… Однажды вы уже имели несчастье узнать, какова она в деле.
Я имел в виду ту постыдную драку, что произошла между женщинами Эдгара в фэнах, после которой леди Бэртрада прибыла ко мне с шатающимися зубами и разбитой губой. Мой Колумбанус тогда сделал все возможное, чтобы сохранить ее красоту.
У Бэртрады сверкнули глаза.
— Эта шлюха заплатила мне хотя бы часть долга!.. — торжествующе прошептала она. Но через миг ее снова охватил страх: — А мой супруг? Неужели он узнал меня?..
— Граф Норфолк может только строить догадки. Ведь вы тяжело больны и уже несколько дней кряду не покидаете опочивальню.
Я поведал ей обо всем, что предпринял за последние часы, и графиня несколько успокоилась.
— Поистине, отче, само небо послало мне вас!
Так-то оно так, но сама леди Бэртрада отнюдь не была подарком небес. Эту тщеславную красавицу было несложно использовать в своих целях, и с ее помощью я добивался немалых выгод как для себя, так и для аббатства. Поэтому, воспользовавшись моментом, я попросил графиню приложить свою печать к документу, который намеревался отправить королю. Это было прошение об освобождении города от торговых пошлин и иных платежей на всех торгах и ярмарках в королевских владениях. Если король согласится… не берусь даже описывать, какие прибыли это принесет Бэри-Сэнт-Эдмундс. Однако на случай, если графиня упрекнет меня в корыстолюбии, у меня было готово объяснение, что прошение датировано задним числом и сможет послужить лишним доказательством того, что она не отлучалась из резиденции.
Когда уже в темноте я направлялся, чтобы отслужить мессу, в собор, настроение у меня было приподнятое. Я не только сумел замести следы, но и получил поддержку в деле предоставления городу и аббатству таких льгот, каких не имел ни один город в Англии! Поэтому на вечерней службе мой голос звучал торжествующе:
— Sаnсtissime confessor Domini, monachorum pater et dux, Benedicte, in ferectеde pro sua salve…
А о чем я думал в эти минуты? О том, что главное сейчас — терпеливо выжидать и следить за тем, что предпримет граф.
* * *
Однако Эдгар ничего не предпринимал. По крайней мере, никаких известий о его действиях не поступало. Я счел это разумным — только глупец сломя голову бросается чинить суд и расправу, не обретя веских доказательств. Нельзя сбрасывать со счетов и то, что граф совершенно не был заинтересован в огласке случившегося на болотах.
Тем временем миновала Пепельная среда и наступил Великий Пост. В это время я всегда чувствовал себя несколько подавленным. Увы, грех чревоугодия был мне вовсе не чужд. И если в обычное время в аббатстве вкушали пищу дважды в день, то теперь лишь единожды. А сыр и зелень — неважная еда для мужчины моей комплекции.
Но мое положение обязывало меня неукоснительно приносить такую жертву. Для священнослужителя любое прегрешение — прегрешение вдвойне. Я никогда не забывал об этом, помнил и тогда, когда лгал, плел интриги, а то и подстрекал к наитягчайшему греху человекоубийства. Все, что говорит по этому поводу Писание, я знал не хуже отцов церкви, однако полагал, что все доброе, содеянное мною, рано или поздно перевесит чашу моих грехов.
Что же благого я совершил в сей скорбной юдоли?
Да взять хотя бы то, как выросло влияние Бэри-Сэнт-Эдмунс, как упрочился культ святого Эдмунда, а сонное захолустное аббатство под моим пастырским водительством превратилось в едва ли не самый крупный центр паломничества. Сотни людей нашли здесь кров, пропитание и работу, а наша библиотека стала одной из самых богатых в Европе, ее посещают богословы и ученые из дальних краев. Благодаря паломникам и моему умению заключать сделки не хуже храмовников обитель богатеет год от года, и к моему мнению прислушиваются многие духовные и светские сеньоры. И разве мои хартии не облегчили участь подвластных аббатству и городу людей?
А тут подоспела весть о том, что на празднование Пасхи в Бэри-Сэнт-Эдмунс намерена прибыть на богомолье сама королева Аделиза.
Это ли не почетное свидетельство могущества вверенной мне обители? Разве все достигнутое мною не стоит того, чтобы Высший Судия взглянул сквозь пальцы на мои мелкие слабости — например, на ненависть к выскочке-саксу?
С этим чувством я ничего не мог поделать. Есть немало греховных чувств в человеческой природе, и моя душа во всякий миг в руке Всевышнего, но смириться с возвышением Эдгара Армстронга я не в силах. Некогда я смирился с нищетой, в которой рос, будучи одним из младших сыновей мелкопоместного рыцаря, и с тем, что меня рано вырвали из семьи, отдав в монастырь. Там мне пришлось смириться с необходимостью послушания, смириться настолько, что весьма скоро я понял, что покорностью и раболепием можно добиться не меньше, чем талантом и стремлением к совершенству. И вскоре провидение стало посылать мне одну награду за другой. Последний из всех, я мало-помалу стал продвигаться вперед: из простых монахов в наставники послушников, затем я стал личным писцом настоятеля, субприором, приором и, наконец, аббатом.
И я был бы всем доволен, если бы судьба не поставила на моем пути Эдгара Армстронга. Этот несносный мальчишка оказался столь дерзостным, что посмел отхлестать меня кнутом! На моей спине до сих пор горят рубцы от этой порки.
Возможно, я и успокоился бы, если бы знал, что Эдгар сгинул в мирской суете, получив от судьбы все те удары, которые он вполне заслужил. Но этот сакс вернулся — и вернулся с триумфом. Я оказался вынужден считаться с ним, признавать его власть и силу даже после того, как он опорочил меня в глазах короля во время мятежа, который подняла моя подопечная Гита Вейк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94