«Спи спокойно, дорогой товарищ!»
Я не нашлась что ответить. Вампиры и правда уже неживые.
Утром я первым делом посмотрела на себя в зеркало. Или я страдаю нарциссизмом, или я здорово похорошела. Я, надо сказать, не красавица. Черты моего лица не поражают совершенством, все обычное — длинноватый нос, глазки в кучку, и плюс к этому я натуральная блондинка. А значит — пигментонедостаточная. Я лишена красок — у меня белесые реснички и брови, светлые глаза, бледная кожа. Я — никакая, я словно чистый лист бумаги. Применив косметику, я просто преображаюсь, но я ж не дура краситься каждый день, верно? Это в молодости, лет в шестнадцать, я делала сложный макияж, прежде чем пойти вынести мусорное ведро, под девизом «Никогда не знаешь, где встретится прекрасный принц». Теперь мне, слава богу, двадцать девять лет и я успела выяснить, что принцев нет даже в Красной Книге. Вымерли они, как мамонты. А раз так — чего ради мне наводить красоту? В офисе я не работаю, и «выглядеть» мне не надо.
Так и получилось, что за мной закрепилась стойкая репутация дурнушки.
Однако сегодня я смотрела на себя в зеркало в некоторой оторопи. Словно кто-то сделал меня контрастнее, придал бархатистость коже, а взгляду — манящую глубину. Я бы сказала — призывную. Да и вообще я выглядела сегодня на диво хорошо.
Выспалась, видимо.
Картину портили лишь слегка выступающие из-под верхней губы клычки. Ничего, буду всем говорить что в магазине приколов купила.
«Я ль на свете всех милее?» — задумчиво вопросил внутренний голос у зеркала.
«Пошел к черту, я расчесаться подошла!» — рассердилась я.
Более не обращая внимания на отражение, я почистила зубки, умылась, смазала шкурку кремом и старательно вколола себе перфторан. Только после этого я пошла будить малышню, по дороге заплетая косу. Кстати — я вчера ведь так и не заперла дверь в детскую. Все ль там нормально?
Детишки мирно спали, являя собой ангельское зрелище. Именно о таком я и мечтала. Спит мой ребеночек в кроватке, а я на заре бужу его (будю? Или буду будить? Неважно !) поцелуем в лобик: «Вставай, малыш…»
— Настенька, вставай, — ласково сказала я, слегка погладив девочку по головке.
Та скривилась, неловко взмахнула рукой, переворачиваясь на другой бок и заехала мне точно в нос.
— Отвянь, а? — буркнула она и с головой зарылась под одеяло.
Я зажала руками нос, из которого тут же потекла кровь и молча побежала в ванную — умываться и заговаривать кровотечение.
Вернувшись, я встала на безопасном расстоянии и железным тоном велела:
— Настя, вставай! Уже восемь утра!
Та хранила гордое молчание.
— Или встаешь, или отправляешься в детдом, — скучающе ответила я, внутренне здорово взбешенная.
— А при чем тут я, вон Катька так не встает, а я что, рыжая? — донеслась из-под одеяла плаксивая сентенция.
— Катьку поднять — не проблема, сама знаешь, — твердо молвила я.
— А мне к десяти сегодня, — захныкала она. — С чего ради мне вставать в такую рань?
— А с того, что нет у меня возможности вас до обеда развозить, — ласково ответила я. — Впрочем, в детдоме все рядом, встал, оделся — и вот он класс, через коридор.
Настя выползла из-под одеяла, хмуро посмотрела на меня и сказала:
— Нечестно вы, тетя Маша, поступаете. Разве можно ребенка детдомом пугать?
Я посмотрела на ее худенькое тельце, на склонившуюся светлую головенку, и мне стало до ужаса ее жалко.
— Настенька, — покаянно сказала я. — Ну я правда не могу вас развозить до обеда. Мне удобнее вас одним рейсом отвезти, у меня знаешь сколько дел?
— Да ну вас, взрослых, — обиженно махнула она рукой и принялась натягивать колготки.
Я молча разбудила Катенка. Та распахнула огромные глазенки, радостно посмотрела на меня и потянула ко мне ручки.
— С доблым утлом, тёта Маса, — сказала она.
— С добрым утром, солнышко ты мое, — ласково чмокнула я ребенка в щечку и с удовольствием понесла ее умывать. Та что-то весело лопотала и мы смотрели друг на друга с совершенным обожанием. Придя из ванной, я усадила ее на кроватку, сбегала за пакетом с обновками и разложила их около Катенка:
— Ну, солнышко, — велела я, — смотри, в каком платьице сегодня в садик пойдем.
Та не глядя ткнула в тяжелое платье красного бархата, совершенно королевское, и я принялась ее одевать.
Вдруг из-за спины раздались всхлипывания.
Я обернулась — Настя сидела на кресле отвернувшись, спрятав лицо в руках, и плечи ее мелко вздрагивали.
— Настенька, ты чего? — кинулась я к ней в полном недоумении.
Та в ответ заревела еще горше.
— Ну, ты чего? — бестолково мямлила я, разворачивая ее и прижимая к себе. Та неохотно уткнулась мне в грудь и выдавила сквозь рыдания:
— Дааа, Катьку вы любите, носитесь с ней, а меня никто не любит!
— Настенька, ну с чего ты решила? — беспомощно сказала я, гладя ее по голове. Что делать — я совершенно не представляла.
— Вы Катьку с рук не спускаете, одежку покупаете, а на меня орете все время и в детдом сдать обещаете! — проревела Настя.
— Я больше не буду, — мучимая жгучим раскаянием, поклялась я. — Давай мириться, а?
— Давай, — кивнула она, подняла зареванное личико и протянула мне руку с согнутым крючком мизинчиком.
— А мне что надо делать?
— А меня за мизинчик своим мизинчиком взять, — пояснил ребенок.
Я так и сделала, и Настя три раза продекламировала:
— Мирись — мирись, больше не дерись!
Мы посмотрели с ней друг на друга с облегчением, и тут в голос заревела Катька.
Я кинулась к ней:
— Катенька, ты чего?
— Аааа, — рыдала она, горестно показывая на кресло, в котором мы только что заключили с Настей пакт о ненападении и мирном сотрудничестве.
Я схватила ее в охапку, прижала к себе и совершенно беспомощно взглянула на Настю. Если и она сейчас заревет — я повешусь.
— Да ладно, я уже взрослая, — солидно махнула она рукой.
— Спасибо, — очень искренне, от души, сказала я и принялась успокаивать Катьку.
В итоге завтракать мы пошли уже почти в девять. Пока варились неизменные пельмени, я достала телефон и натыкала номер Катькиного садика.
— Слушаю, — раздался уже знакомый голос вчерашней тетки, с которой я повздорила.
— Это тетя Кати Березняковой, мы немного задержимся, вы ее примете? — единым духом выпалила я.
— Это снова вы? — в некотором изумлении вымолвила дама.
— Ну я, — буркнула я. — Не примете ребенка теперь, да?
— Ладно, — мученически вздохнула она. — Привозите.
— Ой спасибо, — обрадовалась я.
— Во сколько вас ждать? — обронила дама.
— Да вот буквально минут через двадцать, может тридцать, — суетливо заверила я ее, потом увидела, что Катька заляпала йогуртом платьице и с сомнением промямлила: — По крайней мере через час точно будем!!!
— Хорошо, — сухо сказала дама и на этой ноте мы расстались.
Мир не без добрых людей!!!
После чего я сбегала в спальню, выяснила по календарю, что сегодня опять сухоядение и мрачно сгрызла краюшку черного хлеба, запивая его водой.
— Вкусно? — с сомнением спросила Настя.
— Вкууусно! — заверила я ее и посыпала краюшку солью.
Отличный завтрак!
В конце концов детишки поели, я быстренько переодела Катенка в синее платье из тяжелого шелка с отделкой из белых кружев, и мы выдвинулись из дома. Я — в центре, малышня по бокам, держась за ручки. Портрет маслом — ведьма Марья, мать семейства. Со всеми встречными соседями и охраной здоровалась я теперь степенно, в походке появилась солидность, на лице — осознание тяжести возложенной миссии по воспитанию детей.
«Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты», — фыркнул голос.
«Брысь», — невозмутимо ответствовала я, шествуя по гаражу к своей машине.
Он послушался, как ни странно.
Сначала я отвезла Катенка в садик, а потом выяснилось, что Насте до первого урока осталось всего-то ничего — мы ведь поздно выехали. Я схватилась за голову и понеслась в школу. Не умею я планировать время, не было у меня в этом нужды в последние десять лет.
В класс мы с ней влетели со звонком.
— Вот, ребенка с рук на руки сдаю, — тяжело дыша, подтолкнула я Настю к учительнице. — Никому ее не отдавайте, приеду за ней лично. Во сколько уроки кончаются?
Та слегка неодобрительно посмотрела на меня, на Настю и сказала:
— Без десяти три у них уроки кончаются. Забрали значит вы Настю?
— Конечно, — кивнула я и положила ей на стол визитку. — Вы уж если что — звоните мне. Я ей теперь мама, папа и дедушка с бабушкой.
— Хорошо, — качнула седеньким пучком учительница, я попрощалась и поехала по делам.
Первым делом я заехала в магазин и прикупила торт побольше.
Положив его на пассажирское сидение и порулила на Беляева. На пятом этаже я со вздохом посмотрела Мультиковскую опечатанную дверь и решительно позвонила в ту, где проживала скандальная соседка с ребенком.
— Кто там? — раздался недовольный голос.
— Почтальон Печкин, — не задумываясь ляпнул мой дурной язык. Голова в это время была занята тем, как объяснять визит хозяйке.
— Чеееего? — так же недовольно протянул женский голос и дверь с лязгом открылась. Она уставилась на меня и скривилась: — Опять вы, что ли?
— Девушка, — жалобно сказала я, протягивая вперед тортик. — Можно к вам зайти на минуточку? Березнякова-то мне подругой была, поговорить бы.
Девушка с минуту посмотрела на меня, что-то прикидывая, и совершенно неожиданно распахнула дверь пошире:
— Ну, заходите.
Я прямо обалдела от такого везения. Я-то настроилась на то, что со мной говорить просто не захотят. Всю дорогу сюда я мучительно раздумывала над тем, что бы ей наплести, припоминая все прочитанные доселе детективы. В них сыщикам обычно сказочно везло — их либо принимали за вызванного пять минут назад врача или новую няню — и пускали в дом без проблем. Или же попадались настолько тупые особы, что сходу верили в то, что сыщик — журналист из толстого глянцевого журнала или известной телепередачи, и просто мечтает взять у дурехи интервью.
Соседка же меня видела, и ни за няню, ни за телезвезду не примет. Вот я и решила в конце концов, что расскажу как на духу, может все же проникнется да поможет.
Я шагнула в идеально чистую прихожую и принялась неловко стаскивать ботинки.
— Как разденетесь, проходите на кухню, — донесся до меня голос хозяйки.
Я, все еще не веря своему счастью, быстренько стянула куртку и пошла на призывный звон чашек.
— Юля меня зовут, — сказала хозяйка, расставляя чашки. — Я ведь вас тут частенько видела, потому и пустила в дом. Скучно мне, хоть волком вой, живу-то одна, поговорить не с кем.
— А я Маша, — сказала я, усаживаясь на табуретку. — Родни никого нет, что ли?
— Да какая родня, — расстроено махнула она рукой. — Меня мой Виталя замуж из Калининграда взял, вся родня там осталась. Сам вот на север за заработком уехал, а я тут хоть волком вой! Прямо хорошо что вы зашли.
А я про себя поразилась. Я-то выдумывала невесть какие причины, чтобы с ней поговорить, а к ней всего—то стоило по—человечески обратиться.
Юля тем временем разрезала торт, разложила его по блюдечкам и сказала:
— Маша, в общем у нас полчаса точно есть. Потом малой проснется, его кормить надо будет, то, сё. Так что рассказывай, чего случилось.
Я порадовалась что мы перешли на неформальное «ты», зацепила чайной ложечкой кусочек тортика, взяла в левую руку чашку чая и как на духу все ей выложила. Про то как мы с Мульти решили поставить глупый педагогический эксперимент, про то как Ленка уехала, бабушка в больнице, а мать с инфарктом, про то, что Мульти даже с лучшим адвокатом города светит три — пять лет на зоне и про то, что Мульти убить того Олега просто не могла.
Юля ахала, глядя на меня огромными синими глазищами, сочувственно кивала, и под конец сказала:
— Попала ты с детьми конкретно…
— Так и я про что говорю! — расстроено сказала я. — Надо Наташку выручать, как не крути. Да и чего смеяться — какая из Мульти убийца? Курам на смех!
— Не знаю, — задумчиво сказала Юля. — Во всяком случае у меня создалось впечатление что она парня-то все же убила.
— Хмм, — снова ковырнула я тортик. — Я ведь чего и зашла — спросить, что ты видела по этому убийству.
— Да без проблем, — кивнула она. — В общем, был уже первый час, когда из Наташиной квартиры раздались крики. Я тут же вызвала милицию, мне еще дежурный нагрубил, мол, наверно муж жену бьет, и мы в семейные дела не лезем. Я ему и брякнула что убивают. Пять минут не прошло, как менты уже тут были.
— Погоди, — прервала я ее. — Крики — чьи? И что вообще за крики? Кто-то ругался, звал на помощь?
Юля задумалась, помешала ложечкой сахар в чашке, потом все же ответила:
— А черт его знает. Между нами стена, вот она и заглушала звуки.
— Заглушала? — хмыкнула я, совершенно освоившись в гостях, — а чего ж тогда милицию вызвала?
— Так нервы ни к черту, по вредности, — бесхитростно призналась она.
Я даже не нашлась что сказать. Вот оказывается из-за кого все мои беды. Если бы милейшая Юленька вовремя пила валерьянку, Мульти бы вполне успела спрятать труп и не оказалась бы в тюрьме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Я не нашлась что ответить. Вампиры и правда уже неживые.
Утром я первым делом посмотрела на себя в зеркало. Или я страдаю нарциссизмом, или я здорово похорошела. Я, надо сказать, не красавица. Черты моего лица не поражают совершенством, все обычное — длинноватый нос, глазки в кучку, и плюс к этому я натуральная блондинка. А значит — пигментонедостаточная. Я лишена красок — у меня белесые реснички и брови, светлые глаза, бледная кожа. Я — никакая, я словно чистый лист бумаги. Применив косметику, я просто преображаюсь, но я ж не дура краситься каждый день, верно? Это в молодости, лет в шестнадцать, я делала сложный макияж, прежде чем пойти вынести мусорное ведро, под девизом «Никогда не знаешь, где встретится прекрасный принц». Теперь мне, слава богу, двадцать девять лет и я успела выяснить, что принцев нет даже в Красной Книге. Вымерли они, как мамонты. А раз так — чего ради мне наводить красоту? В офисе я не работаю, и «выглядеть» мне не надо.
Так и получилось, что за мной закрепилась стойкая репутация дурнушки.
Однако сегодня я смотрела на себя в зеркало в некоторой оторопи. Словно кто-то сделал меня контрастнее, придал бархатистость коже, а взгляду — манящую глубину. Я бы сказала — призывную. Да и вообще я выглядела сегодня на диво хорошо.
Выспалась, видимо.
Картину портили лишь слегка выступающие из-под верхней губы клычки. Ничего, буду всем говорить что в магазине приколов купила.
«Я ль на свете всех милее?» — задумчиво вопросил внутренний голос у зеркала.
«Пошел к черту, я расчесаться подошла!» — рассердилась я.
Более не обращая внимания на отражение, я почистила зубки, умылась, смазала шкурку кремом и старательно вколола себе перфторан. Только после этого я пошла будить малышню, по дороге заплетая косу. Кстати — я вчера ведь так и не заперла дверь в детскую. Все ль там нормально?
Детишки мирно спали, являя собой ангельское зрелище. Именно о таком я и мечтала. Спит мой ребеночек в кроватке, а я на заре бужу его (будю? Или буду будить? Неважно !) поцелуем в лобик: «Вставай, малыш…»
— Настенька, вставай, — ласково сказала я, слегка погладив девочку по головке.
Та скривилась, неловко взмахнула рукой, переворачиваясь на другой бок и заехала мне точно в нос.
— Отвянь, а? — буркнула она и с головой зарылась под одеяло.
Я зажала руками нос, из которого тут же потекла кровь и молча побежала в ванную — умываться и заговаривать кровотечение.
Вернувшись, я встала на безопасном расстоянии и железным тоном велела:
— Настя, вставай! Уже восемь утра!
Та хранила гордое молчание.
— Или встаешь, или отправляешься в детдом, — скучающе ответила я, внутренне здорово взбешенная.
— А при чем тут я, вон Катька так не встает, а я что, рыжая? — донеслась из-под одеяла плаксивая сентенция.
— Катьку поднять — не проблема, сама знаешь, — твердо молвила я.
— А мне к десяти сегодня, — захныкала она. — С чего ради мне вставать в такую рань?
— А с того, что нет у меня возможности вас до обеда развозить, — ласково ответила я. — Впрочем, в детдоме все рядом, встал, оделся — и вот он класс, через коридор.
Настя выползла из-под одеяла, хмуро посмотрела на меня и сказала:
— Нечестно вы, тетя Маша, поступаете. Разве можно ребенка детдомом пугать?
Я посмотрела на ее худенькое тельце, на склонившуюся светлую головенку, и мне стало до ужаса ее жалко.
— Настенька, — покаянно сказала я. — Ну я правда не могу вас развозить до обеда. Мне удобнее вас одним рейсом отвезти, у меня знаешь сколько дел?
— Да ну вас, взрослых, — обиженно махнула она рукой и принялась натягивать колготки.
Я молча разбудила Катенка. Та распахнула огромные глазенки, радостно посмотрела на меня и потянула ко мне ручки.
— С доблым утлом, тёта Маса, — сказала она.
— С добрым утром, солнышко ты мое, — ласково чмокнула я ребенка в щечку и с удовольствием понесла ее умывать. Та что-то весело лопотала и мы смотрели друг на друга с совершенным обожанием. Придя из ванной, я усадила ее на кроватку, сбегала за пакетом с обновками и разложила их около Катенка:
— Ну, солнышко, — велела я, — смотри, в каком платьице сегодня в садик пойдем.
Та не глядя ткнула в тяжелое платье красного бархата, совершенно королевское, и я принялась ее одевать.
Вдруг из-за спины раздались всхлипывания.
Я обернулась — Настя сидела на кресле отвернувшись, спрятав лицо в руках, и плечи ее мелко вздрагивали.
— Настенька, ты чего? — кинулась я к ней в полном недоумении.
Та в ответ заревела еще горше.
— Ну, ты чего? — бестолково мямлила я, разворачивая ее и прижимая к себе. Та неохотно уткнулась мне в грудь и выдавила сквозь рыдания:
— Дааа, Катьку вы любите, носитесь с ней, а меня никто не любит!
— Настенька, ну с чего ты решила? — беспомощно сказала я, гладя ее по голове. Что делать — я совершенно не представляла.
— Вы Катьку с рук не спускаете, одежку покупаете, а на меня орете все время и в детдом сдать обещаете! — проревела Настя.
— Я больше не буду, — мучимая жгучим раскаянием, поклялась я. — Давай мириться, а?
— Давай, — кивнула она, подняла зареванное личико и протянула мне руку с согнутым крючком мизинчиком.
— А мне что надо делать?
— А меня за мизинчик своим мизинчиком взять, — пояснил ребенок.
Я так и сделала, и Настя три раза продекламировала:
— Мирись — мирись, больше не дерись!
Мы посмотрели с ней друг на друга с облегчением, и тут в голос заревела Катька.
Я кинулась к ней:
— Катенька, ты чего?
— Аааа, — рыдала она, горестно показывая на кресло, в котором мы только что заключили с Настей пакт о ненападении и мирном сотрудничестве.
Я схватила ее в охапку, прижала к себе и совершенно беспомощно взглянула на Настю. Если и она сейчас заревет — я повешусь.
— Да ладно, я уже взрослая, — солидно махнула она рукой.
— Спасибо, — очень искренне, от души, сказала я и принялась успокаивать Катьку.
В итоге завтракать мы пошли уже почти в девять. Пока варились неизменные пельмени, я достала телефон и натыкала номер Катькиного садика.
— Слушаю, — раздался уже знакомый голос вчерашней тетки, с которой я повздорила.
— Это тетя Кати Березняковой, мы немного задержимся, вы ее примете? — единым духом выпалила я.
— Это снова вы? — в некотором изумлении вымолвила дама.
— Ну я, — буркнула я. — Не примете ребенка теперь, да?
— Ладно, — мученически вздохнула она. — Привозите.
— Ой спасибо, — обрадовалась я.
— Во сколько вас ждать? — обронила дама.
— Да вот буквально минут через двадцать, может тридцать, — суетливо заверила я ее, потом увидела, что Катька заляпала йогуртом платьице и с сомнением промямлила: — По крайней мере через час точно будем!!!
— Хорошо, — сухо сказала дама и на этой ноте мы расстались.
Мир не без добрых людей!!!
После чего я сбегала в спальню, выяснила по календарю, что сегодня опять сухоядение и мрачно сгрызла краюшку черного хлеба, запивая его водой.
— Вкусно? — с сомнением спросила Настя.
— Вкууусно! — заверила я ее и посыпала краюшку солью.
Отличный завтрак!
В конце концов детишки поели, я быстренько переодела Катенка в синее платье из тяжелого шелка с отделкой из белых кружев, и мы выдвинулись из дома. Я — в центре, малышня по бокам, держась за ручки. Портрет маслом — ведьма Марья, мать семейства. Со всеми встречными соседями и охраной здоровалась я теперь степенно, в походке появилась солидность, на лице — осознание тяжести возложенной миссии по воспитанию детей.
«Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты», — фыркнул голос.
«Брысь», — невозмутимо ответствовала я, шествуя по гаражу к своей машине.
Он послушался, как ни странно.
Сначала я отвезла Катенка в садик, а потом выяснилось, что Насте до первого урока осталось всего-то ничего — мы ведь поздно выехали. Я схватилась за голову и понеслась в школу. Не умею я планировать время, не было у меня в этом нужды в последние десять лет.
В класс мы с ней влетели со звонком.
— Вот, ребенка с рук на руки сдаю, — тяжело дыша, подтолкнула я Настю к учительнице. — Никому ее не отдавайте, приеду за ней лично. Во сколько уроки кончаются?
Та слегка неодобрительно посмотрела на меня, на Настю и сказала:
— Без десяти три у них уроки кончаются. Забрали значит вы Настю?
— Конечно, — кивнула я и положила ей на стол визитку. — Вы уж если что — звоните мне. Я ей теперь мама, папа и дедушка с бабушкой.
— Хорошо, — качнула седеньким пучком учительница, я попрощалась и поехала по делам.
Первым делом я заехала в магазин и прикупила торт побольше.
Положив его на пассажирское сидение и порулила на Беляева. На пятом этаже я со вздохом посмотрела Мультиковскую опечатанную дверь и решительно позвонила в ту, где проживала скандальная соседка с ребенком.
— Кто там? — раздался недовольный голос.
— Почтальон Печкин, — не задумываясь ляпнул мой дурной язык. Голова в это время была занята тем, как объяснять визит хозяйке.
— Чеееего? — так же недовольно протянул женский голос и дверь с лязгом открылась. Она уставилась на меня и скривилась: — Опять вы, что ли?
— Девушка, — жалобно сказала я, протягивая вперед тортик. — Можно к вам зайти на минуточку? Березнякова-то мне подругой была, поговорить бы.
Девушка с минуту посмотрела на меня, что-то прикидывая, и совершенно неожиданно распахнула дверь пошире:
— Ну, заходите.
Я прямо обалдела от такого везения. Я-то настроилась на то, что со мной говорить просто не захотят. Всю дорогу сюда я мучительно раздумывала над тем, что бы ей наплести, припоминая все прочитанные доселе детективы. В них сыщикам обычно сказочно везло — их либо принимали за вызванного пять минут назад врача или новую няню — и пускали в дом без проблем. Или же попадались настолько тупые особы, что сходу верили в то, что сыщик — журналист из толстого глянцевого журнала или известной телепередачи, и просто мечтает взять у дурехи интервью.
Соседка же меня видела, и ни за няню, ни за телезвезду не примет. Вот я и решила в конце концов, что расскажу как на духу, может все же проникнется да поможет.
Я шагнула в идеально чистую прихожую и принялась неловко стаскивать ботинки.
— Как разденетесь, проходите на кухню, — донесся до меня голос хозяйки.
Я, все еще не веря своему счастью, быстренько стянула куртку и пошла на призывный звон чашек.
— Юля меня зовут, — сказала хозяйка, расставляя чашки. — Я ведь вас тут частенько видела, потому и пустила в дом. Скучно мне, хоть волком вой, живу-то одна, поговорить не с кем.
— А я Маша, — сказала я, усаживаясь на табуретку. — Родни никого нет, что ли?
— Да какая родня, — расстроено махнула она рукой. — Меня мой Виталя замуж из Калининграда взял, вся родня там осталась. Сам вот на север за заработком уехал, а я тут хоть волком вой! Прямо хорошо что вы зашли.
А я про себя поразилась. Я-то выдумывала невесть какие причины, чтобы с ней поговорить, а к ней всего—то стоило по—человечески обратиться.
Юля тем временем разрезала торт, разложила его по блюдечкам и сказала:
— Маша, в общем у нас полчаса точно есть. Потом малой проснется, его кормить надо будет, то, сё. Так что рассказывай, чего случилось.
Я порадовалась что мы перешли на неформальное «ты», зацепила чайной ложечкой кусочек тортика, взяла в левую руку чашку чая и как на духу все ей выложила. Про то как мы с Мульти решили поставить глупый педагогический эксперимент, про то как Ленка уехала, бабушка в больнице, а мать с инфарктом, про то, что Мульти даже с лучшим адвокатом города светит три — пять лет на зоне и про то, что Мульти убить того Олега просто не могла.
Юля ахала, глядя на меня огромными синими глазищами, сочувственно кивала, и под конец сказала:
— Попала ты с детьми конкретно…
— Так и я про что говорю! — расстроено сказала я. — Надо Наташку выручать, как не крути. Да и чего смеяться — какая из Мульти убийца? Курам на смех!
— Не знаю, — задумчиво сказала Юля. — Во всяком случае у меня создалось впечатление что она парня-то все же убила.
— Хмм, — снова ковырнула я тортик. — Я ведь чего и зашла — спросить, что ты видела по этому убийству.
— Да без проблем, — кивнула она. — В общем, был уже первый час, когда из Наташиной квартиры раздались крики. Я тут же вызвала милицию, мне еще дежурный нагрубил, мол, наверно муж жену бьет, и мы в семейные дела не лезем. Я ему и брякнула что убивают. Пять минут не прошло, как менты уже тут были.
— Погоди, — прервала я ее. — Крики — чьи? И что вообще за крики? Кто-то ругался, звал на помощь?
Юля задумалась, помешала ложечкой сахар в чашке, потом все же ответила:
— А черт его знает. Между нами стена, вот она и заглушала звуки.
— Заглушала? — хмыкнула я, совершенно освоившись в гостях, — а чего ж тогда милицию вызвала?
— Так нервы ни к черту, по вредности, — бесхитростно призналась она.
Я даже не нашлась что сказать. Вот оказывается из-за кого все мои беды. Если бы милейшая Юленька вовремя пила валерьянку, Мульти бы вполне успела спрятать труп и не оказалась бы в тюрьме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36